Ваше благородие

Поглядывая с любопытным одобрением на укрывшихся в плащ-палатки бойцов, Фессель нарушил молчание.

— Мы, немцы, любим роптать на природу, будто она причастна к нашим поражениям… А такую вот простую, крайне необходимую вещь для солдата сделать не смогли.

Педантичные немцы выдержали ровно один час, ни секунды меньше, ни минуты больше. Потом одновременно во весь рост в колонне по три с поднятыми воротниками шинелей и натянутыми на уши пилотками, не вынимая рук из карманов, двинулись вниз.

Когда колонна подошла на полсотню шагов к залегшей цепи автоматчиков, Фессель протрубил во всеуслышание:

— Стой! По трое с поднятыми руками подойти для обыска.

— Этих-то обыскивать можно?

— Обязательно.

— Что надо оставлять?

— Личные вещи, за исключением бумаг.

Пока один взвод проводил обыск, два других наверху собрали оружие и боеприпасы, другое имущество. Такую же работу проделали во втором опорном пункте, напрасно покинутом немцами вечером.

Утром следующего дня на совещании у командира отряда Шалевич доложил о собранных трофеях. Их список едва умещался на странице, исписанной мелким почерком. В нем значилось: автоматов IIIIITT 39 единиц, немецких МП 38/40 — 207, винтовок — 198, четыре крупнокалиберных отечественных пулемета ДШК, десять немецких пулеметов МГ-42, шесть немецких противотанковых ружей, четыре 25-мм отечественные зенитные пушки, большое количество боеприпасов, шанцевого инструмента.

Когда автор записки закончил чтение, он тут же задал вопрос:

— Что со всем этим богатством будем делать?

— Разрешите немецкими автоматами вооружить роту, — застолбил тему командир восьмой роты.

— Все трофейное оружие передадим во фронтовой склад. Оставить у себя не имеем права, — ответил Бодров. — Мне уже приходилось сталкиваться с этим вопросом. Автоматы получит восьмая рота для вооружения одного взвода, девять в качестве личного оружия выдадим командирам рот. Крупнокалиберные пулеметы и зенитные пушки передаются в распоряжение начальника артиллерии для создания зенитной батареи в отряде.

Далее Шалевич сообщил, что найдено несколько добротных топографических карт, пара дневников, другие бумаги, которые переводятся в настоящее время Фесселем. Одно важное распоряжение Фогста уже переведено.

— Вы только послушайте, — говорил докладчик, — что в нем сообщается. Будто местными жителями где-то в окружающих лесах спрятана «тридцатьчетверка», два миномета, пара десятков автоматов. Командирам рот предписывалось организовать поиск боевой техники и оружия для усиления огневых возможностей опорных пунктов. Распоряжение подписано несколькими днями раньше, чем мы прибыли сюда. Похоже, наше появление помешало немцам выполнить задачу.

— Теперь она автоматически перешла к нам, — сказал Бодров.

— Еще есть важный документ — фотография, на которой запечатлен момент расстрела двух молоденьких девушек. Одна из них голая, даже на снимке видно, как они дрожали. Три немца перед ними с автоматами видны со спины. Не исключено, эти палачи находятся среди пленных.

— Что говорит Фессель по поводу фотографии?

— Поясняет, что трудно найти, но попробовать можно.

— Лев Герасимович, возьмите под свой контроль поиск. Как только задержанных отправим во фронтовой пункт сбора военнопленных, преступники там затеряются, а нам этого допустить нельзя. В Горобцах потом тоже следует поискать людей, знающих девочек. Фесселю передайте, чтобы ускорил перевод собранных документов. Александр Алексеевич, совместно с командиром седьмой роты организуйте восстановление разрушенных блиндажей в нашей роще. В скором времени сюда прибудет штаб во главе с Николаем Михайловичем. Военнопленных отправим, когда выполним все эти работы, как и другие подготовительные к зиме.

— Можно вопрос? — поднял, как школьник, руку Шведов.

— Ну!

— Нам зачитали приказ замнаркома, будто после наступательных боев положены фронтовые сто граммов.

— Получите! — заверил Бодров.

XVII

Тревожные дни последней недели со сном урывками в кабине автомашины крайней усталостью давили на сознание и тело. Хотелось расслабиться, отвлечься от навалившихся забот, просто полежать с закрытыми глазами, ни о чем не думая и чтобы никто не докучал. Сегодня выдался такой вечер. Все распоряжения отданы, дежурный по отряду предупрежден: командира не тревожить без крайней нужды. Завтра надо готовить новую операцию. Но это уже следующий день. Сегодня — отдых.

Сергей вознамерился уснуть сразу, как это бывало в автомашине или даже за столом, стоило склонить голову. Сейчас он лежал с закрытыми глазами — сбылась многодневная мечта, — но сон не приходил. Будто накопившись за длительное время, одна за другой в голове появлялись мысли, далекие от служебных дел. В стремительно развивающихся событиях иногда возникали образы сына, Зины, матери, Лиды, Вадима, поочередно и все вместе проявлялись сквозь мрак ночи и пространство. Не было лишь личика Димки. Вместо него — розовое пятно да беззубая улыбка, которой одарил сын при самой первой встрече.

Будоражило душу письмо Зины. Она была у матери, жила долго с дедами в Горшовке, везде ее принимали. В качестве кого? Не просто же только как мать Димки? Не мог он представить, что Зина поехала к родным с другой целью, кроме как повидаться с сыном. Но не сделать этого она просто не могла. Ему не хотелось плохо думать о Зине. В конце концов он одобрил ее поездку. Сергею не хотелось признаться самому себе, но в груди теплело от сознания, что Зина была в их доме, ходила с Димкой в Горшовке по дедову саду, глядела с мосточка на Панику. Милые сердцу картинки! Как было бы здорово, если бы это была та его Зина! Он пытался представить себя вместе с ней, теперешней, на хуторе или дома у матери, но не совмещалось что-то. Но и мысль навсегда оставить Димку без отца или матери отвергалась тут же.

«О-хо-хо… — ворочался Сергей с боку на бок. — И так плохо, и эдак не получается».

Он вновь вспомнил последнюю встречу в Михайловке, радостные и одновременно печальные глаза, бледное, изменившееся лицо Зины. Но оно тут же как бы растворилось в устоявшемся образе из невозвратной юности. Чувство горечи вновь наполнило сердце. «А ведь по-другому могла сложиться жизнь! Тогда не было бы сейчас сына. Кто знает, какова моя судьба. Война… А у меня есть Димка! — улыбнулся он своей мысли. — Вот уж воистину — что бог ни сделает, все к лучшему».

Сергей понимал, следовало бы написать письмо Зине, но что именно?.. Плохое письмо убьет ее. Надо хорошее, чтобы поддержать больного человека, ведь это не кто иной, как мать его сына.

«Куда ни кинь, всюду клин», — пришла на память пословица. Всякое решение — дело трудное, если оно не глупое. Оперативное отделение существует в первую очередь для подготовки обоснованных замыслов. «Обоснованные» — значит, опираются на выводы из анализа обстановки. К выработке окончательного решения подключаются многие лица со своим видением способов выполнения задачи. Сейчас в темноте и в одиночку Сергей пытался сформулировать свой взгляд на личную жизнь. Случай, когда самый лучший друг или заклятый враг не могли подсказать нужной мысли, тем более, если анализ обстоятельств подсказывает одно, а душа противится этому.

Не придя окончательно к какому-либо соглашению с самим собою, Сергей незаметно уснул. И виделся ему родной дом. С Димкой они катались по Панике на лодке. Зина сидела на берегу в фуфайке и в валенках, варила кашу, аромат которой долетал до них. Димка водил носом и говорил: «Хочу каши». Сергей пробуждался, вновь уходил в забытье на Панику, к семье.

С этим и проснулся. На тумбочке возле земляного ложа стоял завтрак. Ординарец на сей раз расстарался. Каша гречневая пахла так же, как во сне на реке. Уходить оттуда не хотелось. Сергей вновь закрыл глаза, но видение исчезло окончательно. Остался лишь запах.