Василий Лановой. Самый обворожительный офицер

– Нет, не известно.

– Да, военная темнота. Ну так слушай этот бородатый шедевр из «Турандот»:

Семен Михайлович Буденный,Василь Семеныч Лановой.Один рожден для жизни конной,Другой – для жизни половой.

Пройдут годы. О творчестве Ланового я напишу в различные советские, потом и российские издания раз пятьдесят. Может, и сто. Кто теперь сосчитает. Без ложной скромности замечу, что и биографию артиста я тоже изучил основательно. Ибо с офицерской молодости и до настоящего времени, когда я уже заслуженный военный пенсионер, мне в этом человеке все и всегда нравилось. Не скажу, что я фанат Ланового, но глубоко убежден в том, что он – актер выдающийся, входящий в десятку лучших советских и русских. Что же касается его нравственного облика и морально-этического стального стержня, то в этом смысле рядом с ним я и затрудняюсь кого-либо поставить.

Насчет лаптя по карте между нашими селами я попал почти в точку. Напрямую между ними даже полусотни километров не наберется. До войны селения вообще находились в одной Винницкой области. А вот с нашим землячеством откровенно дал маху. Василий Семенович – коренной москвич. Это его отец с матерью родились и выросли в Стрымбе Кодымского района. Затем они переехали в Москву и каждый год потом отправляли детей на свою малую украинскую родину.

Ничего этого в описываемые времена я не знал и не ведал. Ни одного спектакля с участием Ланового не видел. Из почти сорока фильмов, где он сыграл, посмотрел лишь шесть: «Павел Корчагин», «Алые паруса», «Война и мир», «Анна Каренина», «Офицеры» и «Семнадцать мгновений весны».

С таким вот, прямо скажем, легковесным багажом – несколько фильмов и старая театральная байка – я и отправился на встречу с Василием Семеновичем. Она состоялась в парткоме вахтанговского театра, где активист Лановой, выполняя общественную нагрузку, целый день дежурил. Это означало, что свободного времени у него было более чем достаточно. Поэтому и наш первый разговор затянулся на несколько часов.

У меня откровенно слабая память на даты, цифры, имена и всякие заковыристые названия. Но атмосферу случающихся со мной важных событий, их дух и некую ауру я благодаря Господу Богу нашему помню долго и очень даже прилично. Поэтому откровенно свидетельствую: наше общение превзошло все мои ожидания. Ни в чем и ни на миг я не почувствовал тогда между нами никакой разницы, не ощутил «звездности» собеседника. Мы говорили на самые разные темы, подробно обсудили все детали предстоящего творческого вечера.

Прошел он впоследствии с шумным успехом. У меня, ведущего, к счастью, сохранились и документальные подтверждения этого факта – несколько черно-белых фотографий. На цветные тогда снимали только членов политбюро.

После того триумфального мероприятия в Доме актера имени А. А. Яблочкиной мы с Лановым уже не прерывали нашего доброго и плодотворного общения. Окончив академию, я поступил на службу в главную советскую газету «Красная звезда». Василий Семенович несколько раз выступал по моей просьбе на ее страницах, приходил к нам на редакционные посиделки.

Позволю себе здесь обнародовать только одну его газетную статью «Личная причастность» от 12 февраля 1981 года.

«После долгой и напряженной работы над фильмом наступает момент, которого ждешь с особым волнением: твой труд выносится на пристрастный и всегда справедливый суд зрителей. И чем больше у тебя опыт, чем больше ролей тебе было доверено, тем это волнение сильнее.

Еще до выхода киноленты на экран я мысленно вижу того главного зрителя, мнение которого мне особенно дорого. Если фильм военный, то в одном случае это фронтовик, прошедший испытания Великой Отечественной, в другом – офицер, курсант, безусый солдат, который, возможно, встретится с фильмом где-то в таежном учебном центре, после трудных полевых занятий. Для меня было бы достаточно и одного их слова: «Похоже!»

После каждой новой роли в театре, кино я получаю письма зрителей. Особенно много пришло их после выхода на экран фильма «Офицеры». В письмах не просто оценки моей игры. Незнакомые люди рассказывают о своей судьбе, о пережитом. И мне понятно, почему им захотелось поделиться со мной сокровенным. Они надеются своим письмом помочь артисту глубже понять правду жизни, неисчерпаемый характер советского человека. Им хочется, чтобы в новых ролях я в большей степени оправдал их ожидания.

Несколько лет тому назад я впервые сыграл на сцене роль генерала Огнева из пьесы А. Корнейчука «Фронт». После спектакля ко мне подошел немолодой человек с несколькими рядами орденских планок на груди. Сказал: «Знаете, вашего Огнева фронтовики принимают», – и вручил приглашение на встречу его однополчан. С тех пор каждый год в День Победы я иду в «свой» быстро редеющий, к сожалению, полк. Иду с сыновьями. И мне не нужно объяснять мальчишкам, почему у суровых, мужественных людей, встречающихся здесь, на глазах слезы. Хочу одного: чтобы запомнили они эти минуты, пронесли их в сердце через всю жизнь.

В нашем кинематографе есть режиссеры и актеры, которые сражались с врагом на фронтах Великой Отечественной войны. Моих ровесников фашизм лишил детства. Перед самой войной родители отправили меня, семилетнего, и двух моих сестричек к родственникам – в украинское село Стрымбу. Там пережил я первые бомбежки, ощутил ужасы оккупации, встретил, быстро повзрослевший, наших освободителей. Много лет прошло с той поры, а воспоминания о воине в ушанке с полевой зеленой звездочкой, встреченном на обледенелом проселке, взрыв радости и счастья навсегда остались для меня самыми яркими, самыми сильными.

Когда во время работы над киноэпопеей «Великая Отечественная» на экране появились малыши с завернутыми в тряпье ножками, с котомкой за плечами, не мог продолжать чтение текста, останавливался. Увиденное будило воспоминания, мешало говорить. Работу над этим удивительным, неповторимым фильмом считаю для себя высшей честью и наградой.

Да, мог я, конечно, родиться и после войны. Но и в этом случае, как все мои молодые сограждане, считал бы себя лично причастным к Победе. То время, великая наша Победа у нас в крови, в мыслях, в мироощущении.

Во время работы над киноэпопеей я близко познакомился с Бертом Ланкастером, читавшим текст на английском языке. Это человек умный, искренний, убежденный, как мне показалось, сторонник мира. И все же я понял: Берту нелегко представить минувшую войну такой, как знают ее советские люди. Как-то в беседе он признался, что многое впервые открылось для него уже в процессе работы над фильмом, тесного творческого общения с советскими людьми. Мне тогда подумалось: сколь же сильна, убедительна правда нашего искусства!

В послевоенные годы я жил обычной для моих сверстников жизнью. Учился в школе. В 13 лет начал заниматься в драмкружке при Дворце культуры завода имени Лихачева. Сцену очень любил, но, получив аттестат, заколебался в выборе профессии – стал студентом факультета журналистики МГУ. Но очень скоро понял, что изменять мечте нельзя, и поступил в училище при вахтанговском театре. С этим театром связана моя судьба и поныне.

Казалось бы, в такой вот биографии ничто не облегчает вхождение в роль профессионального военного. Но мне, как и другим актерам театра и кино, помогает глубокое уважение к людям этой очень нелегкой, романтичной по своей природе, профессии, внутреннее родство с ними, острое чувство долга перед поколением фронтовиков. Когда персонаж, которого надо воссоздать на экране, кажется недостаточно выписанным, включаются те самые представления о военном человеке, которые вошли в сознание и сердце в раннем детстве, еще там, в освобожденной Стрымбе. Годы сделали эти представления более яркими, объемными, масштабными. Работа над каждой новой ролью что-то к ним прибавляет. В театре я играю Огнева – передового военачальника, противостоящего человеку консервативных взглядов на методы ведения войны, хотя и мужественному, волевому. Конфликт глубок, драматичен. Нужно раскрыть огромную нравственную силу героя, его способность видеть дальше и больше других. Вряд ли приняли бы моего Огнева зрители-фронтовики, если бы я вновь и вновь не обращался к истории Великой Отечественной войны, не перечитывал мемуаров видных военачальников, не вникал в художественную правду литературы, исследующую то героическое время средствами искусства.

Знаю и о том, что военный зритель не приемлет неточного применения военных терминов, каких-то отступлений от правил ношения формы, неестественной для офицера прически и тому подобного. Поэтому считаю себя обязанным даже о деталях военной формы одежды советоваться с профессионалами, тем более что среди них у меня много близких друзей.

Все ли роли военных, сыгранные мною, считаю удачными, полнокровными? К сожалению, не все. После просмотра нового фильма, бывало, уходил расстроенным. Чувствовал: чуть бы поменьше плакатности, побольше психологической глубины. Как коммунист, работающий на фронте искусства, считаю, что перед зрителем, военным в особенности, перед ветеранами я всегда в долгу. А сыграть современного командира, вобравшего в себя главное от первых краскомов, офицеров-фронтовиков беспредельную преданность партии, Родине, яркого представителя современной армии очень хотелось бы».