Вчера

Затем уверенно выезжали за заводской шлагбаум и растворялись в темноте ночи. Закреплённые за экипажем 7–8 магазинчиков на окраине можно было объехать и обслужить вообще–то часа за три. Но жизнь диктовала иные обычаи.

Так в чём состояла хохма? Подъехав к одному из закреплённых магазинов, бойцы молочного фронта согласно заявке оставляли под ответственность сторожа пять–семь фляг молока, флягу сметаны и два–три ящика ряжанки–кефира, а в обмен забирали оставленные девочками молочного отдела пустые фляги и уматывали в ночной мрак. Попетляв для уверенности, что нет никакого «хвоста», в переулках окраинных посёлков, машина подъезжала к какой–нибудь укромной водоразборной колонке, благо их до черта располагалось на пересечениях малоосвещённых крепко спящих улочек. Быстро, как в шпионском фильме, набирали в пустые фляги воды, оставив зачем–то одну пустой. и отъезжали на несколько километров за город, тихонько съезжая с дороги в подходящую лесопосадку. Для порядка обходили местность в радиусе метров сто, убеждаясь, что под деревьями нет легковушек с разомлевшими любовными парочками, случайные свидетели кому нужны?

И когда всё складывалось благополучно, начиналось самое главное в ночной операции. Трио взбиралось в кузов. Андрей доставал из кучи тряпок в своей рабочей корзине мерную литровую алюминиевую ёмкость на длинной алюминиевой же ручке и самострочную холщёвую торбу с чистыми тряпками из ветхих простыней. В той же торбе Андрюха возил и товарные бирки на сметану и молоко, хапнутые, сколько ухватила рука, пока он заговаривал зубы девочке из ОТК гормолзавода. На бирках из непромокаемой клеенчатой ткани уже стояли лиловые штампы ОТК и висели свинцовые пломбочки на прочных льняных нитках.

Теперь начиналось само действо. В пустой бидон из любого полного отбиралось шесть литров молока, а на его место вливалось шесть литров замечательной водопроводной воды. Затем отбиралось шесть литров из следующего полного и так далее. В результате первого этапа получалось 5–6 фляг молока как бы из ничего.

Аналогично из 5–6 бидонов стандартной 30-процентной сметаны получался один бидон «левой». Правда, сметану разводили не водой, а молоком.

— Сенька, внимательно вешай бирки, не перепутай сметану с молоком! — Тихонько инструктировал коллегу Андрей, рационально расставляя бидоны в кузове.

— Всё! Абгемахт! Заводи! — Негромко скомандовал он Кольке, забираясь, наконец, в тепло кабины. Сенька плотнее запахнул полушубок, устраиваясь на бидонах. Теперь экипаж может приступить к основной работе — развозу молочных продуктов.

Идёт рутина — подъезжают к магазинчику, сгружают по заявке несколько бидонов молока, один–два сметаны и сколько надо ящиков фасованной продукции. В условленное место или сторожу оставляется накладная на товар. «Левую» сметану и молочко оставляют у одного–двух магазинов, где работают дружественные девочки, имеющие свою долю с ночного гешефта.

Утром, в семь, после того, как «свои» девочки появились на работе, машина молочников снова тормознула у нужного магазина и в укромной подсобке произошёл расчёт за «левый» товар. Там же отоварили бутылку водяры и колбасно–сырную закусь.

— Андрюха! Сколько сегодня? — Лениво спрашивает Сенька.

— Неплохо! Как вчера — 96 рэ.

— Тогда погнали за город, а то уже восьмой час…

Коля гнал пустой грузовик на приличных скоростях, так что вскоре машина уже осторожно съезжала с шоссе в гостепримную лесополосу.

Пока Коля возился под замком зажигания, подсоединяя к спидометру самодельную «крутилку» на батарейках, включал её и под комариное жужжание приспособухи для подкрутки спидометра нарезал колбаску и сыр, готовя «завтрак», Андрей вынул несколько грязных купюр, в основном десяток, пятёрок и трёшек, и начал делить добычу.

— Так, хлопцы, слушай доклад верховного главнокомандующего. 96 минус 11 на закусь. Теперь выдаю премию. Мне и Коле по тридцатнику, Сеньке, как молодому бойцу, 25. Возражений не будет? Добрэ!

Сенька сунул мятые банковские и кредитные билеты в нагрудный карман пиджака. Надо же! 25!

При месячном заработке в 120–130 рублей, иметь по 25 в день… Ого–го! Помножим на 22 рабочих дня. Не хватает воображения представить. А уж водила Колька, так просто Ротшильд — подкрутка километража на спидометре давала возможность списать намного больше бензина, загнав который нужным людям Николай получал ну оччень серьёзные башли!..

Понятно, что завтрак на траве в лесопосадке после нелёгкой колготной ночи приводил к тому, что Андрей и Сенька, оприходовав бутылку тёплой водяры, соответственно теряли спортивную форму, и их часто развозило в косую линеечку.

Днями «Индустриальное Запорожье» напечатало заметку в рубрике «Родимые пятна». Там описывалось, как в одном из гастрономов в центре города бдительная старушка раскрыла крупное хищение социалистической собственности. Написано было примерно следующее.

Придя утром в продмаг и честно отстояв очередь, бабулька привычно подала продавщице полулитровую баночку и попросила отвесить, сколько поместится, сметанки.

Румянощёкая девуля налила половником сметаны из открытого бидона и поставила баночку на весы.

— Четыреста пятьдесят! Оставить?

— Оставь, доченька!.. — Cогласилась покупательница и добавила. — И бутылочку кефира, как всегда!

Продавщица мило улыбнулась, взяла из стопки нарезанной бумаги верхний листочек и накрыла им стеклянную баночку со сметаной.

Рассчитавшись, бабушка сложила покупки в сумку и пошла в хлебный отдел…

Дома, готовя завтрак, гражданка сняла бумажку с баночки и обнаружила, что на оборотной стороне бумажки что–то написано от руки химическим карандашом. Оказалось, что это записка с интригующим содержанием: «Лушка, сметану не колоти, я уже переколотила! Эля.»

Возмущённая старушка позвонила в ОБХСС, там всё поняли, и вскоре приехал работник за удивительной запиской.

Так благодаря бдительности пенсионерки удалось раскрыть крупное преступление по хищению народного добра…

Однажды вечером в марте Сенька совершенно отравленный болтался утром после ночной смены по Южному вокзалу, где его высмотрели какие–то жуки. Они отвели Сеньку, невменяемого, в плавни в сторону спортбазы «Волна» и, хорошенько отметеляв, бросили под откос шоссе. На рассвете он прочухался от холода и с удивлением обнаружил, что валяется в грязи без сапог, без рабочей фуфайки и без меховой поддевки от отцовой куртки, которую поддевал в холодное время при развозке молока. Ничего не было жалко, а вот поддевка, подарок отца… Как он ещё при этом серьезно не простудился! Но выводов, отлежавшись, не сделал…

Через неделю его в такой же ситуации, косого в дребодан, припахали на том же Южном вокзале мильтоны (наверное, по своей привычке, доехал трамваем до последней остановки и неприлично улегся отдыхать на привокзальной скамье) и так здорово отметеляли резиновыми дубинками, что в три ночи еле приполз домой. Тёща открыла дверь, впустила. Затолкала в ванную помыться и вдруг как заорёт. Все вскочили — жена, дети. Глянули на Сенькину спину, а она вся в кровавых полосах… Менты отделали ночного передовика производства на совесть, «под зебру». Потом тёща не один день отмачивала и смазывала мазью Вишневского синяки на спине… В УССР тогда резиновые дубинки только ввели в порядке наведения порядка из–за возросшего хулиганства.