Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни

Деревня как не-политическое сообщество: социальная (дис)организации мира собственных имен Иван Гололобов

Почему меня – человека, который «прошел профессиональную переподготовку по программе Политическая теория и политическое развитие», имеющего запись Master of Arts in political sciences в магистерском дипломе и, более того, пишущего докторскую диссертацию по программе Ideology and Discourse Analysis, – вдруг заинтересовала проблема изучения деревни? Причем не той деревни, которая является деятельным актором и, в некотором смысле, «автором» политической истории, будучи эпицентром крестьянских восстаний и бунтов, а современной российской деревни – того сообщества «слабых», «великого незнакомца» 22 , чуждого любого политического участия? Казалось бы, что может быть здесь интересного для исследователя политики, помимо банального отслеживания «артефактов» или «вариантов» политических практик и институтов, порожденных вне сельского сообщества и в своей «чистой» форме приходящих из «города»? Действительно, если пытаться понять политическое через изучение того, как оно устроено «изнутри», то деревня вряд ли попадет в ряд наиболее интересных объектов исследования. Однако если попытаться понять политику посредством изучения того, чем и как она ограничивается, то деревня со всей ее не-политичностью становится одним из интереснейших объектов, позволяющих осуществить подобный проект. Исходя из этой перспективы, ценность деревни заключается именно в ее не-политичности, что делает возможным рассмотрение характерных особенностей организации деревенского общежития не как «отклонения» от некоей приходящей из города «нормы», но как в некотором смысле иную «норму».

22

Эпитеты, щедро раздаваемые крестьянству многими современными исследователями, например, Теодором Шаниным и Виктором Даниловым (Великий незнакомец, 1992), Джеймсом Скоттом (Scott, 1985) и др.

Не-политичность села если не очевидна, то, как мне кажется, вполне доказуема. В современной отечественной литературе уже поднимался вопрос о, мягко говоря, «странных» мотивациях участия крестьян в том, что принято называть акциями политического процесса. Например, Яров показывает, что называть данные мотивации политическими можно с большой натяжкой и что, на его взгляд, закономерности крестьянского протеста следует связывать с иными причинами, лежащими скорее в области традиционной культуры, нежели политики (Яров, 1999).

Однако не-политичность деревни определяется не только и, как мне кажется, не столько не-политическими мотивациями протестной активности (хотя они, безусловно, служат наиболее выразительными ее формами), сколько специфической формой социальной организации сельского сообщества. Чтобы показать эту специфику, необходимо дать краткую характеристику села как социального типа, позволяющую начальное выделение данного объекта как такового.

* * *

Деревня 23 уже достаточно давно является объектом исследования социологов и экономистов в России. 24 Данный интерес обуслов лен рядом причин, которые, в целом, объясняются особенностями жизнедеятельности сельского сообщества. В число последних традиционно попадает специфическая форма производства, связанная с работой на земле. 25 Сюда же относится особенная «семейная» форма организации производственной единицы (Thomas, Znaniecki, 1927, Торнер, 1992 и др.). Многие исследователи к числу характерных социальных признаков деревни относят также специфические отношения сельских сообществ с властью, выражающиеся в низком положении деревни в системе властной иерархии (Scott, 1985, Шанин, 1992).

23

В данном исследовании не делается принципиального различия между «селом», «деревней» и прочими номинациями сельского населенного пункта.

24

См. многочисленные исследования Шанинской группы: Ежегодники «Крестьяноведение: Теория. История. Современность» (М.: Аспект-пресс); Рефлексивное кре стьяноведение: десятилетие исследований сельской России (под ред. Т. Шанина и В. П. Данилова). М.: РОССПЭН, 2002 и др.

25

Марксистское «земля как основное средство производства крестьян» неотступно преследует практически всех исследователей села ХХ века. Для Чаянова это определение само собой разумеющееся, он даже его не комментирует принимая per ce (см. Чаянов, 1989). Работа на земле фигурирует в качестве основного признака социального типа крестьянства в трудах Роберта Редфилда (Redfield, 1973:14–20) и других исследователей.

Однако социальная уникальность сельских сообществ имеет еще одно измерение, которое трудно не заметить. Деревня представляет собой специфически организованное дискурсивное пространство. Более того, осмелюсь предположить, что особенности организации последнего являются определяющими для множества других характерных социальных признаков села, обуславливающих социологический интерес к данному объекту.

Конец ознакомительного фрагмента.