Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни
Шрифт:
Спецификация сельской жизни, выстроенная на сравнении с городом, оказалась чрезвычайно актуальной в рамках самого сельского сообщества. Противопоставление города и деревни встречалось действительно часто. Оно регулярно озвучивалось не только в беседах с нами (возможно, провоцируемое самим фактом, что мы – городские жители – приехали их «исследовать»), но и в обыкновенной, обыденной речи. Один из многих примеров – разговор двух сельских жительниц, случайно «подслушанный» в очереди деревенского магазина. Одна из собеседниц рассказывает о неудачном визите сына в парикмахерскую районного центра: «Я им /парикмахерам/ и говорю: “Что же это вы с его головой сделали?! Ему же завтра в город ехать, а тут такое”…».
В качестве материала для анализа я использовала нарративы
11
Учредитель газеты – администрация Хвойнинского района Новгородской области, и ориентирована она прежде всего на сельских жителей. Газета выходит два раза в неделю. «Новая жизнь» – довольно популярная газета, и ее выписывают и читают многие жители деревни. Помимо официальной информации районного масштаба, в газете публикуются частные объявления, программа телепередач, расписание богослужений в церквях района, соболезнования/благодарности и пр. Будучи слепком местной жизни, газета отражает всю сложность и противоречивость современной сельской действительности. Так, в одной газете и даже на одной странице, рядом могут быть напечатаны поздравления с праздником 1-го Мая и с «Светлым Христовым Воскресением»; воспоминания бывших комсомольцев о советских временах и статья зам. главы района о развитии малого бизнеса на селе и так далее.
Итак, в фокусе исследования – дискурсивное производство границы между городом и деревней, выраженное представителями сельского сообщества официальным стилем газетных передовиц, стилем моральных суждений школьных сочинений, а также стилем обыденной речи, иногда услышанной в чужих разговорах, а иногда специально провоцируемой нами в ходе интервью. Безусловно, более четко различия обозначались в письменной речи. Однако и в нарративах интервью они также озвучивались. Это происходило даже вопреки понятным и вполне ожидаемым сложностям, сопровождающим описания нерефлектируемой привычки или, скажем, хабитуса «жизни в деревни»:
Интервьюер: А хотелось сюда вот возвращаться, в деревню (после обучения в сельскохозяйственном училище в районном центре)?
Информант: Ну как? Я же деревенская! Так в деревню, конечно, хотелось (смущенно смеется).
Инт: А почему?
Инф: Да я и не знаю, так… (пауза, думает). Потому что к животным привыкши была. Мама у меня работала дояркой… (пауза).
Инт: В городе жить не хотели бы?
Инф: Не, в город меня не тянуло. Вот я почему-то… Здесь вот мне нравилось. Как-то я чувствовала себя уверенней, что ли…
Несмотря на различие статусов говорящих и ситуаций, спровоцировавших появление нарративов, разнообразие стилей и жанров, все анализируемые тексты, в общем-то, выступают единой, стройной и непротиворечивой дискурсивной формацией, в рамках которой деревня и город
противопоставляются друг другу. И перед тем как приступить непосредственно к теме деревни, я сначала коротко рассмотрю представления о городе и об отношениях город/деревня.Согласно нашему материалу, основной источник информации о городе – это средства массовой информации и прежде всего телевизор. Визиты в город чрезвычайно редки. Подобная «оседлость», по объяснениям наших информантов, вызвана экономическими трудностями и структурными условиями, в частности плохой организацией сети транспортных сообщений. И если старшее поколение деревенских жителей подкрепляет свои представления о городе воспоминаниями о былых путешествиях, которые в советские времена были нередки и о которых нам говорили много и с удовольствием, то ныне подрастает поколение молодых жителей деревни, которое не выезжало за пределы деревни ни разу. Для них в лучшем случае «поездкой в город» становится визит с целью шоппинга или посещения врача в районный центр – поселок городского типа, который, по большому счету, не сильно отличается от исследуемой деревни. Таким образом, знания о городе – это знания телевизионные, отличающиеся «сенсационностью» в интерпретации происходящего:
(В городе) страшно выйти на улицу, как посмотришь телевизор, везде преступность, аварии. Вот, например, я вчера смотрела «Вести-Великий Новгород», так там девочка решила покататься с горки, а горка выходит на проезжую часть, и она попала под машину. 12
Когда смотришь телевизор, или читаешь газету, то только и говорят об убийствах, пожарах и т.д. И все это происходит в городах. А в деревне все спокойно. И гулять можно где хочешь.
12
Здесь и далее в отрывках из школьных сочинений сохранены авторские орфография и пунктуация.
Эти цитаты хорошо отражают самое распространенное и конвенциональное представление о городе как, в первую очередь, об источнике опасности. Опасность связывается не только с «болезнями цивилизации», которые приписываются городу, например, «опасная техника», «убивающая экология» или криминал. Жители деревни также страшатся собственной неуместности, незнания некоторых правил жизни в городе:
Инт.: А вы сами куда-нибудь выбираетесь, там, не знаю – в Новгород, в Питер?
Инф.: (…) А в Питер мы так ездим. Почти два раза в год мы ездим. (…) В тот год сами рискнули, сами по Питеру походили без кого-то, в метро сами поездили. Вдвоем как-то не так страшно.
В нарративах о городе и деревне откровенно прочитываются отношения власти, признается подчиненность деревни и патерналистское отношение города. Так или иначе, подобная иерархия, пусть и с изрядной долей иронии, проявляется в самых неожиданных ситуациях. Например, на школьном празднике разыгрывалась сценка со следующим сценарием: «Жили-были в деревне дед да баба. Дети у них в городе жили, помогали им. Купили им телевизор. И стали дед и баба рекламой говорить…». Далее вся интрига действа разворачивается вокруг рекламных слоганов. Однако целостность социальной картинки создается посредством социального дистанцирования, даже противопоставления города и деревни. В следующем примере разговор, в принципе, тоже идет на весьма отдаленную тему. При этом статус деревни откровенно прорисовывается:
Инт.: А свадьба у вас тут была?
Инф.: Да, тут, в деревне. Регистрировали в сельсовете.
Инт.: Торжественно было? Понравилось?
Инф.: Да ну! Колхоз, он и в Африке колхоз!! (смеется)
Город и деревня не просто выстраиваются в иерархическую структуру, где город откровенно доминирует – «опекает» деревню или задает образцы для подражания. Их отношения определяются с привлечением категории «норма», где «нормой» является, скорее, жизнь в городе, а переезд из города в деревню интерпретируется не только как нисходящая мобильность, но паталогизируется, становится отклонением от этой самой «нормы». В следующем отрывке из интервью женщина рассказывает о своем переезде из небольшого подмосковного города в новгородскую деревню: