Вдали

— Hakan, — он помолчал. — Soderstrom.

— Far jag visa herr Soderstrom runt pa godset? Och jag skulle bli valdigt glad om jag fick bjuda pa ett glas vin [19] .

Капитан Альтенбаум был родом из Финляндии, но, как и большинство богатых людей в той стране, с детства говорил на шведском. Он отдал указания Эдит и велел индейцу накормить коня. Пока его не увели, Хокан забрал с седла мешок со своими вещами.

— Можете оставить. Ничего не тронут.

Хокан опустил глаза и сжал скатку из львиной шкуры со своими немногими пожитками. Капитан кивнул и повел его к зданию в нескольких сотнях шагов от особняка.

19

Могу я показать мистеру Сёдерстрёму поместье? И я был бы очень рад, если бы мог предложить вам бокал вина (шв.).

Ничего подобного землям вокруг замка он еще не видел. Полный триумф человека над природой. Все до единого растения загнаны в искусственную форму; все до единого животные одомашнены; все до единого водоемы ограничены и перенаправлены. А индейцы в белом следили, чтобы каждая травинка оставалась на положенном месте. Капитан Альтенбаум рассказывал о каждой подробности. Говорил он по-шведски и часто сыпал незнакомыми Хокану словами. С тех пор как потерял Лайнуса, Хокан слышал шведский только у себя в голове, будучи единственным его носителем и выправляя сообразно своим мыслям, и теперь у него не получалось соотнести эти слова с голосом капитана и поверить, что они что-то значат для кого угодно, кроме него самого. Еще больше удивило, что Хокан не почувствовал себя увереннее или безопаснее, пользуясь родной речью. Теперь-то он увидел, что его застенчивость, колебания, склонность к тишине связаны не с языком. Он не менялся и на шведском. Он просто был — или стал — этим тихим робким существом.

Поодаль от особняка зелень еще не растеряла всю дикость, и постепенно округа стала напоминать заурядную ферму. Но животных виднелось мало (видимо, не больше, чем нужно для домохозяйства), а почти весь труд касался длинных рядов измученных кустарников.

— Мои лозы, — сказал капитан, обводя поля ладонью. — Но об этом позже. Сперва — вы. Расскажите, пожалуйста, мистер Сёдерстрём, что завело вас так далеко от дома? Золото?

Хокан покачал головой. Долгая пауза. Он никогда не рассказывал свою историю на шведском.

— Я собирался в Нью-Йорк. Ошибся кораблем. Потерял брата. С тех пор, — Хокан закончил фразу, показав на мир вокруг. — Я. Был. Я. Был.

В возникшем молчании, задумавшись над немногими словами Хокана и сдержанным отчаянием, что просочилось в тишину между ними, капитан нахмурился, тронутый горем своего гостя.

— Я должен уйти, — наконец сказал Хокан.

— Но вы только прибыли.

— Нет. Эта страна. Я должен уйти.

— Что ж, мистер Сёдерстрём, с этим я смогу помочь. Но не стану, если опять откажетесь от моего кларета.

Они вошли в самое неказистое здание на ферме. Это оказался лишь предбанник с длинной лестницей вниз. С каждым шагом убывали и температура со светом. Коридор в конце лестницы привел их в обширный темный подвал — самое большое помещение, что видел Хокан. Здесь на деревянных подставках лежали бочки — аккуратными рядами, уходящими во тьму. Стены скрывались за бутылками с этикетками. Они сели за столом в углу. Капитан Альтенбаум откупорил одну бочку и большой пипеткой вытянул из нее черное содержимое, разлив его затем по двум бокалам на ножках.

— Значит, это ваш первый бокал вина.

Хокан кивнул.

— Для меня честь, что это будет мое вино и что наливаю его я. Надеюсь, вам понравится.

Они заглянули в бокалы. Черная жидкость блекла у поверхности до светло-алой. Хокан сделал глоточек. Язык тут же пересох и стал шершавым, как у кошки. На вкус вино было как незнакомые фрукты, соль, дерево и тепло.

— Что скажете?

Хокан кивнул.

— О, чудесно. Я рад.

Капитан взболтал вино в воронку, сунул нос в бокал, закрыл глаза и вдохнул полной грудью — и только потом сделал глоток, подержал во рту, подвигал, словно кусочек горячей еды, и проглотил. Затем открыл глаза, и лицо, расслабленное от удовольствия, наморщилось в задумчивом выражении.

— Сколько вы уже в Америке?

— Не знаю.

Хокан взглянул исподлобья на бочки и снова опустил глаза. Хотелось посмотреть на потолок. Но взгляд упал на руки, которые больше напоминали вещи, забытые кем-то на столе. Он убрал их на колени, с глаз долой. Теперь, попробовав вино, он чуял его приторное присутствие во всем подвале.

— Давно? — аккуратно вытягивал из него капитан.

— Почти всю жизнь. Я уехал мальчиком.

— Вы потеряли брата. У вас есть здесь другие родственники? Друзья?

Хокан покачал головой.

— Где в Америке вы жили?

— Не знаю.

— Не знаете?

— Я приплыл в Сан-Франциско. Был в Клэнгстоне. Два раза. Потом в другом городе. Но только на несколько дней. Все эти годы я ехал. Пустыня, горы, равнины. Не знаю, как они называются.

— Как жили? Кем работали?

— Я. Ехал на восток, чтобы искать брата. Не смог. Потом перестал.

Капитан снова покрутил бокал, принюхался, отпил.

— Неприятности?

Хокан кивнул.

Капитан кивнул.

— Что ж, что бы ни случилось, все наверняка осталось в далеком прошлом. Все-таки мы оба уже не молоды.

Оба посмотрели на стол.

— Теперь я произвожу вино. Лучшее в Америке. — Капитан Альтенбаум больше обращался к вину в бокале, чем к Хокану. — Но раньше я торговал мехами. На них я все это и купил. На меха. — После паузы капитан поднял глаза. — Та лапка, что вы подарили Саре. Удивительно. Я видел ее только мельком, но заметил, что вы ее растягивали, чтобы продубить. Превосходная работа, между прочим. Кожа мягкая, но в то же время как живая. Интересно, как у вас получилось. Большая редкость. Потом набили ее и зашили. Жилами! Увидит лишь опытный глаз. Великолепно. Великолепная работа.

Хокан смотрел в стол.

— Я бы нашел вам работу с такими талантами. Тихую. Можете даже жить здесь, если хотите. Будем соседями.

Надеясь, что капитан смотрит в бокал, Хокан поднял взгляд, но, встретив добрые глаза, снова опустил.

— Позвольте взглянуть на ваши меха? — попросил капитан.

Хокан посмотрел на скатку рядом со стулом, но не сдвинулся с места.

— Прошу. Я заметил, как много шкур вы использовали. Очень необычно. Уж удовлетворите любопытство товарища по ремеслу. Прошу.

Хокан медленно встал со стула, присел, развязал пару кожаных ремешков, убрал из скатки жестяной ящик и другие вещи, а затем понемногу расправил шубу, расстался с сутулостью и распрямился в полный рост.

Капитан поднялся, не отрывая пальцев от стола, словно малейший контакт со знакомым предметом приковывал его к действительности, и уставился перед собой в изумлении. Его взгляд дрожал, пробегая по шубе и остановившись на лице Хокана.

Они стояли в молчании.

Наконец капитан Альтенбаум сел и налил себе еще. Бокал Хокана остался нетронутым после первого глотка.