Вдоль по памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства. Шрамы на памяти
Шрифт:
Уже на территории Бессарабии во вновь образованном селе Елизаветовка в самом начале прошлого века Марко Ткачук женился на польке Антонине Климовой из клана Бульбаков, с которой имел три дочери: Марию, Анну и Раису. После смерти Антонины, Марко Ткачук привез в село вторую жену Анну Тимофеевну Кошулян, работавшую, по рассказам старожилов, стрелочницей на железной дороге ст. Гринауцы. 28 сентября 1940 года у них родился довольно поздний ребенок. Назвали его Евгением.
Женю Ткачука я помню с тех пор, как помню себя, брата Алешу, соседей Кордибановских и Гориных. Они были погодками: Алеша, Адольф Кордибановский и Женя Ткачук. Женя, как я говорил, был сыном старого Марка Ткачука. Адольф, старше его на год, приходился Жене племянником,
В конце лета отец привез с тока несколько возов вымолоченной соломы. До вечера сложил высокую скирду. Осталось несколько больших охапок, которые отец уложил между забором и старой сливой. Наутро отец ушел на работу. Три друга сложили солому по своему. Настелив жерди, обложили их соломой. Получился великолепный шалаш. Я любил играть в том шалаше, когда брат с друзьями уходил на озеро, либо на бульвар.
Шалаш простоял до осени. Однажды по дороге в огород мама уловила запах табака. Она тут же известила об этом отца. Курящие приятели выскакивали из соломенного шалаша, как выстреленные. В тот же день шалаш был разобран с воспитательной целью и из-за страха перед пожаром. Рядом с нашей скирдой через забор стояла скирда соседа и длинный сарай под соломенной крышей. Разбор полетов показал, что курили друзья папиросы "Прибой", украденные Ваней Гориным в сельском кооперативе, в котором работал продавцом его отец, Василько Горин, недавно похоронивший жену Санду, маму Вани. Самого Ваню за смуглую кожу, смоляные брови и свойства характера сверстники прозвали Жуком. Покойная Ванина мама Санда была дочерью Юрка Ткачука, младшего из братьев.
Санда родила Васильку дочь Анюту и упомянутого знаменитого Ваню. Анюта, вышедшая замуж за Матиева Ивана (Ивана Матвеевича Тхорика), в сорок восьмом родила Сережу. Живший тогда у деда Василька, дом которого находился через дорогу от нашего двора, Сережа был непременным участником наших детский игр и технических увлечений. Ныне здравствующий старший сын Сережи Александр Сергеевич, закончив Каменец-Подольское высшее военное училище служил в Молдавской армии начальником саперного подразделения. По слухам сейчас он в Канаде. Младший, Владимир Сергеевич - журналист.
В то время мой отец работал заведующим колхозным ларьком в Могилеве. Приезжая, отец пересчитывал выручку. На второй день сдавал выручку в колхозную кассу. Я крутился рядом, "помогая" отцу считать деньги. Отец складывал деньги по сотням, затем одной сложенной купюрой из этой сотни отделял одну сотню от другой. В конце пересчета горсточку монет стоимостью в одну и две копейки высыпал мне на ладонь.
– Это тебе на детский сеанс.
– говорил отец.
Мне не хватало сообразительности положить копейки до сеанса в укромное место. Я выходил к "святой троице", потрясая и позванивая монетами в, сложенных поперек ковшиками, кистях. Ваня Горин не выносил звона монет в моих ладонях.
– Сколько у тебя денег? Покажи!
Я открывал ладони. Ваня пальцем быстро пересчитывал монеты и неизменно говорил:
– Мало! Хочешь иметь вот столько копеек?
– Ваня разводил руки, показывая воображаемый мешок размером в большой мяч.
Я не считал себя дураком настолько, чтобы отказатся от такого количества денег?
– Надо посеять эти деньги! Размножатся! Вырастет много, сразу на десять сеансов! Надо посеять в таком месте, чтобы никто не знал, кроме тебя. Идем, я покажу, где посеять.
Мне льстило, что Жук, намного старше меня, держится со мной на равных и заботится о приумножении моего состояния. В укромном месте мы сеяли копейки в выкопанную ямку. Ваня опускал в ямку пару своих монет. Монеты присыпали землей:
– Пусть вместе размножаются! Больше будет. А теперь остается ждать!
Ждать долго я не умел. Чаще всего на следующий день я откапывал мои копейки в надежде
увидеть только что вылупившиеся малюсенькие копеечки. Нетрудно догадаться, что посеянные монеты в ямке отсутствовали. Заподозрив в Ване недобросовестного компаньона, я шел к нему.– Ты что, откапывал?
– честные глаза Жука смотрели на меня серьезно и укоряюще.
– Я же тебе говорил! Когда копейки прорастают, их не видно. А в разрытой ямке они пропадают!
Я, чувствовавший свою вину, молчал.
– Ну вот! Из-за тебя пропали и мои деньги. Теперь будешь должен мне!
Учитывая недополученную прибыль от не размножившихся копеек, мой долг перед Жуком рос, как на дрожжах.
Однажды троица в очередной раз окружила меня:
– Ты знаешь, где отец носит деньги?
– Знаю, - гордо сказал я.
– Вот тут.
Отец всегда носил деньги в нагрудном, закрывающемся клапаном, кармане суконного кителя. Последовал краткий инструктаж.
Вечером друзья пошли в кино. Уставшие за день, родители задули керосиновую лампу и легли спать. Услышав мерный храп отца, я тихо встал. Взобрался на широкую лавку. Встал на ноги. Голова моя оказалась на уровне карманов отцовского кителя. Отстегнув клапан, засунул руку в карман. Там была довольно толстая пачка бумажных денег. Нащупав одну бумажку, вытащил её. Аккуратно застегнул клапан кармана. Бумажную денежку сунул под подушку. Улегся и... уснул.
Проснулся я утром от громкого разговора. Отец сердито о чем-то спрашивал Алешу. Алеша отрицательно качал головой. Отец поднял Алешину подушку. Положил обратно. Проверил карманы брюк:
– Где двадцать пять рублей?
По тем временам это были большие деньги.
Я мгновенно вспомнил всё, что было вечером. Сев в кровати, я прикрыл подушку моими руками. Поняли кое-что и родители. В итоге под моей подушкой отец нашел смятые двадцать пять рублей.
Отец потом рассказывал, что возможно, пересчитав деньги, он мог подумать, что ошибся в счете. Но я оставил на месте преступления важную неопровержимую улику. Когда я в темноте застегивал карман, к клапану кармана я пристегнул пуговицу обшлага, поднятого моей головой, рукава кителя. Мешая отцу одеть китель, рукав, пристегнутый к клапану кармана, сообщил отцу о ночном злодеянии.
Последовавший разбор полетов имел эффект. Деньги в своей жизни я больше никогда не воровал. Мне было тогда пять лет. Алеше, Ване Горину и Жене Ткачуку было соответственно 13, 12, и 11 лет.
Будучи школьником, я однажды пошел к, жившему напротив Адольфу. На расчерченном куске картона друзья играли в шахматы. Шахматы, оказывается, вырезал из вербы Женя Ткачук. Я потерял покой. Наточив нож, я без конца вырезал шахматы. Но мои шахматы, в отличие от Жениных, все были разного роста. Степень их изящества оставляла желать лучшего. На доске они не стояли, валились в разные стороны. Но я не успокаивался и не унывал. Рогатки и пистолеты я научился вырезать быстро и красиво. Главными в моем творчестве были свистки. Я вырезал их из кленовых и ивовых веток. Свистки мои пользовались большой популярностью. В восторге от нашего свиста пребывали все, кроме взрослых.
Возле одного из строившихся домов я нашел довольно крупный кусок крейды (мела). Вспомнив, увиденный в киножурнале сюжет о работе скульптора, я принес мел домой. Вооружившись ножиком, я сел на крыльцо и стал творить. Мама, увидев вокруг меня слой отходов моего производства, тщательно смела меловую крошку и пыль и окатила крыльцо ведром воды. А меня выдворила творить на улицу, разрешив присесть на край канавы.
Я старательно вырезал глаза, очертил нос, брови, губы. Но мое творение меня не удовлетворяло. Оно было плоским и напоминало больше наскальный рисунок доисторических предков, нежели скульптуру. За моими творческими потугами меня застиг Женя Ткачук, уже студент Сорокского техникума механизации. Там же в Сороках, в том году заканчивал учебу в медицинском техникуме Алеша. Я гордился, что мой брат будет работать фельдшером, как Дюня.