Вдоль по памяти. Шрамы на памяти. Люди и звери моего детства. Бирюзовое небо детства

– Смотри. А с утра прибеднялся...

Трактористы по очереди, заканчивая круг, подняв плуги, подъехали к автозаправщику. Залив полные баки, продолжали тянуть борозду. Ближе к вечеру, не доезжая конца прогона, трактор Григория Максимовича заглох и, резко дернув, остановился. Кончилось горючее. Плуги оставались в пахоте. Все наблюдали, как Григорий Максимович с трудом сполз животом на гусеницу. Оглянувшись на вагончики бригады, на полу-согнутых ногах, держась за гусеницу, скрылся за трактором.

Не показывался долго. Казалось, прошла целая вечность. Наконец из-за трактора показался Григорий Максимович. Медленно, с трудом дойдя до вагончика, бессильно опустился на землю:

– Всё!...

– Что всёф? Гриша, что с тобой? Ты почему не обедал? Что с ногами?

– Чтоб я в жизни еще раз сел на трактор!..

– В чем дело? Ты можешь объяснить?

– Я забыл, как остановить трактор.

– А голова у тебя на что?
– Николай Яковлевич сквозь смех, занервничал.
– Я сколько раз объяснял! Ты о чем думал?

– Коля! Я с раннего утра хотел по маленькому. Ты, как на пожар, погнал нас в столовую. А потом посадил меня на трактор. Я и думал только о том, как хорошо в нужнике!

Хохот не стихал долго. После ужина разбрелись по вагончикам. Уже давно стемнело. Только периодически взрывающийся хохот здоровых мужиков, от которого, казалось, вибрировали стены полевых вагончиков, перекатывался по казахской степи...

До конца сезона Григорий Максимович работал плотником. На целину он больше не ездил...

Как и любая другая неординарная, нестандартная личность, Николай Яковлевич имел и свои характерологические особенности, свойственные ему одному. Был удивительно гостеприимным. Любил быть в центре внимания. Предпочитал общество приятелей, которые ему откровенно льстили, восхищались его личностными качествами. Бывало, отметал из своего окружения людей, которые сдержанно относились к его успехам.

За долгие годы постепенно сложилось окружение, в котором он ощущал себя таким, каким видел сам. Появились и множились люди, которые эксплуатировали его качества эгоцентриста, создавали вокруг него иллюзию искреннего братства.

Платил за эту иллюзию Николай Яковлевич дорого. По возвращении с очередного трудового семестра, пользуясь его компанейским характером, приглашали его в заведения, весьма далекие от трезвенности. Даже приглашенный другими, никогда не позволял никому оплачивать совместное общение за бокалом вина.

Его совестливость была, подчас, близкой к патологической. Если не было денег, чтобы не обидеть, мог выпить рюмку и уходил. Но как только получал зарплату или премии, гостеприимно собирал вокруг себя всех желающих. На моей памяти недобросовестные компаньоны не раз эксплуатировали его деликатность и неспособность отказать.

Из памяти не выветривается случай, происшедший в самом начале семидесятых. Поздним осенним вечером Николай Яковлевич возвращался домой. Моросил густой мелкий холодный дождь. Возле поселкового дома культуры увидел, идущего навстречу давнего приятеля Ковальского Бориса. Тот шел домой, зябко ссутулившись, в одной, насквозь промокшей майке.

– Отчего ты раздетый, Боря?

– Был у Марии, играли в карты. Проигрался вдрызг. Хотел отыграться, поставил пиджак. Проиграл и его. А потом снял рубашку...

Переложив бумажник с документами и ключи в карманы брюк, Николай Яковлевич порывисто снял пиджак:

– Одень и бегом домой! Простудишься!

Когда Николай Яковлевич пришел домой в насквозь промокшей рубашке, Любовь Прокоповна округлила глаза:

– Что случилось? Коля! Где пиджак?

– Боря Ковальский проигрался. Шел домой в промокшей майке. А у него же, знаешь, открытый туберкулез. Может загнуться. Отдал ему пиджак, хоть немного согреется...

Любовь Прокоповна без сил опустилась на стул:

– Коля, Коля! Верно о тебе говорят! Ты последнюю рубашку с себя снимешь и отдашь!

.................................................................................................

...С годами накапливалась неудовлетворенность, душевный дискомфорт. Все чаще появлялась тяжесть, чувство стеснения и жжения за грудиной, которые на время тушил бокалом шампанского. Даже встречи с приятелями потеряли свою новизну, не приносили удовлетворения...

Осень семьдесят четвертого выдалась необычайно теплой. В начале октября несколько дней подряд сеяли кратковременные теплые дожди, которые издавна назвали грибными. Почему-то всегда дожди перепадали после обеда. Над головой ещё облака, сеющие бриллиантовые капельки, а западная, свободная от туч, часть небосклона уже приобрела цвет осенней бирюзы. Умытое солнце, казалось, на лету согревало капельки теплого дождя. А на северо-востоке, над плопским лесом расцвела редкая осенняя, неправдоподобно яркая радуга.

Утром 4-го октября проснулся рано. Вышел во двор. Размашисто, энергично, как всегда, умылся колодезной водой. Долго плескал воду на лицо и шею. Мокрыми пальцами расчесал свои волнистые, почти вьющиеся в крупные кудри, за последние годы поредевшие, волосы. Мокрый, поднялся на террасу. Держа на вытянутых руках полотенце, вытираться не спешил. Вода приятно холодила лицо, уши, всю голову. Особенно приятными были капельки воды, сбегающие по груди.

На террасу вышла Любовь Прокоповна. Запахло любимой жареной картошкой, которую предпочитал уплетать с малосольными огурцами. Но сегодня есть не хотелось.

– Коля! Тебя ничего не болит? Ты ночью стонал во сне. Громко...

Вспомнил не сразу. В пятьдесят девятом на току после разгрузки зерна заклинил опрокидыватель прицепа. Высоко поднятая вверх, передняя часть кузова не позволяла выкатить прицеп из ангара. Работа застопорилась. Механик из местных беспомощно разводил руками. Николай Яковлевич прикинул:

– Необходимо освободить шланг высокого давления. Часть масла уйдет в землю, не страшно, можно долить. Зато, не разбирая прицепа, можно продолжить работу.

Послали за маслом. На балки рамы установили гладко срезанный толстый чурбан. Чтобы не придавило работающих. Николай Яковлевич уже залез под кузов, когда один из работавших поставил второй, более короткий чурбан. На всякий случай. Николай Яковлевич с трудом сорвал туго затянутое резьбовое соединение шланга с цилиндром. Попросил помощников отойти.

Медленно, оборот за оборотом, откручивал накидную гайку. Показались первые капли масла. Постучал ключом по гайке и толсто-стенному бронированному шлангу. Скорость вытекания масла увеличилась ненамного. Так можно прождать до вечера. Еще раз провернул самую малость...