Вдова Клико

— Отвечай за свои слова, Фурнье! Выбери вино!

Николь присмотрелась к Фурнье: красное лицо, суровые глаза. Не очень этого человека любили. Моэт, говорят, своих рабочих гнобит, и делает это руками Фурнье.

— Заключим с вами пари, — предложила она. — Вы выбираете три вина. Если я опознаю все три, вы мне даете записать всех, кто захочет. И соглашаетесь им не отказывать, если они наутро передумают или если жены за них передумают.

— Ну что, Фурнье? — подзадорил его один из посетителей. — Боишься принять пари с женщиной?

Фурнье мрачно протопал за стойку, отогнав по дороге Этьена. Покопался там, потом поставил на прилавок маленький бокал красного вина.

Николь попробовала. И ум ничего не подсказал. В этом вкусе было много солнца, слишком много.

— Это не из нашего региона, мсье Фурнье. Вино с юга, где очень жарко. — Николь отодвинула бокал. — Я сказала, что вино должно быть из Шампани.

— Вот тут вы и ошиблись, мадам. — Он торжествующе поднял бутылку. — Блондель, Валле. Кто станет работать на человека, который толком не знает своего дела?

— Это вино я знаю, но на дегустацию мне дали не его.

— Ничтожность, женщина, тебе названье! Выскажусь мягко: в лучшем случае вы ошиблись. Скорее всего — соврали.

— Кто вызовется попробовать вино из этой бутылки и этого бокала и сказать мне, одно и то же или нет? Нужны три человека, — обратилась Николь к публике.

Фурнье вышел из себя:

— Она когда-нибудь перестанет нам мешать выпить по-человечески?! Здесь место для мужчин; мы уже достаточно времени вас ублажаем, дорогуша. Идите наконец домой, где вас ждут долги. Не зря говорили, что у Клико в роду живет безумие: без него на такой не женишься.

Но тут вперед вышли три человека, и один из них сказал:

— Продегустируем. Чтобы все было честно.

Это был один из ее работников, сборщик винограда.

— Дадим ей шанс. А досужих сплетен, извините за прямоту, мсье Фурнье, пересказывать не нужно. Мсье Франсуа Клико был хороший человек и отличный наниматель. Как и его жена.

Посетители перекрестились и подняли бокалы к небу в тосте за него.

«Спасибо, Франсуа».

Этьен налил каждому из троих воды — прополоскать рот. И каждый объявил, что вина в бокале и в бутылке — разные. Этьен пошел осмотреть свою коллекцию вин и, вернувшись, положил руки на стойку:

— Я там ничего не трогал. Взгляните.

В темном углу, задвинутые подальше, стояли несколько пыльных бутылок. На одной остались отпечатки пальцев, пробка наполовину вытащена. Бутылку открывали и закрывали наспех.

Сборщик ее достал:

— Бандоль [50] , домен де-Л’Эспаньол, Прованс. Жаркое место, как она и сказала. Подло это, Фурнье, женщин обманывать!

— Да ему не привыкать к обману.

По залу пошли шепоты. Трое дегустаторов подошли к Николь первыми:

50

Бандоль известен в первую очередь как центр провансского виноделия. Высоко ценятся местные вина, особенно красные и розовые.

— Где подписываться?

Она взяла свою книгу со стойки:

— Здесь. Завтра ровно в шесть утра.

Трое расписались по очереди.

— Обещаю, вам не придется об этом сожалеть.

Стали подходить по одному посетители. Не все, но на добрый сбор людей хватит, если они готовы работать долгие часы.

На улице вечер стал прохладным. Николь чувствовала во влажном воздухе аромат каменной мостовой, меловой крошки и влажной пыли. На языке все еще держался привкус красного вина из Бандоля, и это был вкус облегчения. Комета никуда не делась, и хвост ее переливался яркими красками.

Все хорошо. Это будет ее лучший урожай. Не может не быть.

Она быстро села в поджидающую повозку, радуясь, что верные лошадки быстро домчат к родному порогу. Из головы не шли слова Фурнье.

Назад, в пустой дом, где ее ждут только долги. Безумие в роду. Да как он смеет! Нет, она добьется такого успеха, что никто уже не будет сомневаться в ней, как и в том, что Ментина — завидная партия. А ей самой никогда не будет нужен другой мужчина — ни муж, ни деловой партнер, ни отец. Хозяйкой своей жизни будет она, и только она.

Глава двадцатая ГЕНИЙ ВДОВЫ

Сентябрь 1811 года

Если смотреть на мир через бутылку, он выглядит куда лучше. Николь держала ее перед собой, подняв к свету, и смотрела, как искажаются лозы и все становится зеленым, как бутылочное стекло.

Эмиль сидел возле нее в маленькой комнатушке рядом с прессами, выходящей окном на виноградники. У него все еще была на глазах повязка, лицо в свежих шрамах. Она передала ему бутылку. Он взвесил ее на руках и улыбнулся:

— Тяжелая. Намного лучше, мадам.

Николь не смогла улыбнуться в ответ, думая о его страданиях. Мать, вопреки всем обстоятельствам, воспитала его гордым и независимым, и теперь вот такое несчастье. Она взяла у него бутылку и вспомнила дрожжевой запах взрывов, металлический вкус крови.

Она потрепала его по руке:

— Хорошо, на эти я соглашусь. Спасибо, Эмиль.

— Сегодня хороший день для сбора, мадам?

Николь взяла его под руку и вывела наружу.

— Рабочие уже в поле.

— Я их слышу!

— Отлично. Ты знаешь, как бывает, когда утренний туман еще цепляется за лозы, а небо синее и кристально чистое? Сегодня как раз такое утро.

— При такой влажности ягоды до самой давильни останутся гладкими и сочными.

— Ты знаешь больше меня, а ведь ты вдвое моложе! Он раздулся от гордости — как когда возил письма верхом.

— Я это делаю с младенчества, мадам. До сих пор делал, по крайней мере.

Она сжала его руку:

— И будешь делать всю оставшуюся жизнь, пока ты работаешь на меня.

Эмиль пожал ей руку в ответ.

Низкое, еще кирпично-оранжевое солнце заливало светом поля. Рабочие кометы — так она теперь их называла — появились ровно в шесть часов, как просили. Все они сдержали слово, и ни один не пошел на попятную. Какой же славный день! Комета виднелась на горизонте даже днем, и осеннее утро было восхитительно, как круассаны с ежевичным вареньем.

Николь помогла Эмилю дойти до посадок. Уже привычно стало видеть там Мари, работающую усерднее прочих, — хотя Николь и платила достаточно, чтобы людям не было нужды лезть вон из кожи. Мари взяла сына за руку и вложила в нее поводья осла. Юноше предстояло вести его под уздцы по указаниям Мари, чтобы виноград складывали в тележку.