«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
Видимое противоречие между летописными сообщениями о месте заточения кн. И. Ф. Бельского можно попытаться примирить, если предположить, что первоначально боярин был заключен под стражу на дворе кн. Ф. М. Мстиславского, а затем переведен на его собственный двор: едва ли «гостеприимство» союзника Шуйских простиралось столь далеко, чтобы содержать узника в своем доме в течение многих месяцев (кн. И. Ф. Бельский был освобожден в июле 1540 г. [841] ).
В позднем летописании можно заметить особое внимание к роли боярина М. В. Тучкова в событиях 1538 г. Так, составитель Царственной книги делает его, наряду с кн. И. Ф. Бельским, одним из главных действующих лиц в конфликте с Шуйскими из-за раздачи думных чинов: согласно этой версии, «князь Иван Бельский да Михайло Тучков советовали великому князю, чтобы князь великий пожаловал боярьством князя Юриа Михайловичя Голицына, а Ивана Ивановича Хабарова околничим». Соответственно и гнев Шуйских, которые «того не восхотеша», обратился на митрополита Даниила, кн. И. Ф. Бельского, Михаила Тучкова и дьяка Федора Мишурина [842] .
841
ПСРЛ. Т. 29. С. 37.
842
ПСРЛ. Т. 13, ч. 2. С. 432.
Ссылка в деревню положила
843
ВКТСМ. С. 60.
844
Шмидт С. О. Новое о Тучковых (Тучковы, Максим Грек, Курбский) // Исследования по социально-политической истории России: Сборник статей памяти Бориса Александровича Романова. Л., 1971. С. 132, прим. 26.
Если это предположение верно, то получается, что М. В. Тучков умер не позднее июня 1540 г., когда сыновья дали по его душе вклад в Троице-Сергиев монастырь [845] . Во всяком случае, к февралю 1547 г. старого боярина уже определенно не было в живых, поскольку на свадьбе Ивана IV важная роль дружки царской невесты была поручена (вместе с кн. И. И. Пронским) сыну Михаила Васильевича — Василию Тучкову [846] .
Возможно, опала постигла также кн. Ю. М. Булгакова-Голицына и И. И. Хабарова. Во всяком случае, оба «виновника» октябрьского инцидента исчезают из разрядов после августа 1538 г. (когда они служили воеводами в Серпухове): первый — до апреля 1540 г., а второй — до июня 1543 г. [847]
845
Путаница в научной литературе по вопросу о дате смерти М. В. Тучкова усугублялась тем, что приведенная выше запись в Троицкой вкладной книге долгое время была известна исследователям по копии, имевшейся в архиве С. Б. Веселовского. В этой копии запись, возможно вследствие описки, была датирована 19 июня 7058 (1550) г.; на этом основании А. А. Зимин полагал, что М. В. Тучков умер «вскоре после 19 июня 1550 г.» (см.: Зимин А. А. Состав Боярской думы. С. 51, прим. 116; Его же. Формирование боярской аристократии. С. 240). Публикация текста Троицкой вкладной книги в 1987 г. рассеяла это недоразумение.
846
ДРВ. Изд. 2-е. Ч. XIII. М., 1790. С. 30. На этот факт впервые обратил внимание Н. Е. Носов, полагавший, что М. В. Тучков умер вскоре после 1538 г., см.: Носов Н. Е. Становление сословно-представительных учреждений. С. 221, прим. 285.
847
РК 1598. С. 95, 99, 106. В других источниках имя И. И. Хабарова встречается раньше: 5 июня 1541 г. он в качестве тверского дворецкого выдал (вместе с рязанским дворецким В. М. Тучковым) меновную грамоту старцам Троицкого Павлова Обнорского монастыря, см.: Каштанов С. М. ИРСИ. Прил. III. Док. № 10. С. 152. О дате грамоты см.: Стрельников С. В. Землевладение в Ростовском крае в XIV — первой трети XVII века. М.; СПб., 2009. С. 83 и прим. 353.
Но самым жестоким образом из всех противников Шуйских был наказан дьяк Федор Мишурин. По сообщению Постниковского летописца, «лета 7047-го октября 21 день бояре поимали диака Федора Мишурина на княж Андреевъском дворе. Платье с него ободрали донага, а его вели до тюрьмы нага, а у тюрем ему того же часу головы ссекли» [848] . Из послания Грозного Андрею Курбскому мы знаем, что на дворе Андрея Старицкого жил кн. Василий Шуйский, считавший себя главным опекуном юного государя, и это обстоятельство объясняет место действия произошедшей кровавой драмы. Можно предположить, что дьяк явился к могущественному боярину с каким-то докладом и был здесь схвачен по приказу Шуйских дворянами и детьми боярскими великого князя [849] : «…и на том дворе, — с возмущением писал позднее царь, — сонмищем июдейским отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина, изымав и позоровавши, убили» [850] .
848
ПСРЛ. Т. 34. С. 26.
849
В Синодальном томе Лицевого свода говорится, что «повелеша Шуйские и иные бояре великаго князя диака Федора Мишурина ободрати на своем дворе великого князя княжатом и боярским детем и дворяном и нага положили на плаху и повелеша его убити» (ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 98, правый столбец, прим. 3).
850
ПГК. С. 28 (Первое послание Грозного Курбскому, 1-я редакция).
В чем причина столь жестокой расправы с ближним дьяком, пользовавшимся доверием Василия III, а затем Елены Глинской? Согласно продолжению Хронографа редакции 1512 г., «бояре казнили дьяка Феодора Мишурина, без великого князя ведома, не любя того, что он стоял за великого князя дела» [851] . Это, однако, мало что объясняет в конкретной обстановке осени 1538 г. В частности, хотелось бы понять, почему казнь дьяка носила подчеркнуто позорящий, бесчестящий характер.
851
Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. С. 288.
Возможно, дело заключалось в том, что, по представлениям придворных аристократов во главе с князьями Шуйскими, худородный дьяк слишком много о себе возомнил, вмешавшись в процедуру раздачи думных чинов, что являлось прерогативой государя и его знатных советников. Подвергнув Федора Мишурина публичному унижению, бояре как бы восстанавливали привычную для себя иерархию. Вместе с тем казнь влиятельного дьяка сняла еще один барьер на пути дальнейшей эскалации насилия при московском дворе.
Расправа
с князем И. Ф. Бельским и его сторонниками стала последним значимым событием в жизни князя В. В. Шуйского: в конце октября 1538 г. он скончался, приняв перед смертью монашеский постриг [852] . Бразды правления перешли в руки его брата Ивана.852
Во вкладной книге Троицкого монастыря записан 1 ноября 1538 г. вклад князя Ивана Васильевича Шуйского (100 рублей) «по брате своем князе иноке Варламе», см.: ВКТСМ. С. 75. В Воскресенской летописи известие о смерти кн. В. В. Шуйского помещено сразу после сообщения об убийстве дьяка Ф. Мишурина с датировкой: «того же месяца» (ПСРЛ. Т. 8. С. 295), — следовательно, относится к концу октября. В Постниковском летописце кончина князя Василия Васильевича датирована ноябрем (ПСРЛ. Т. 34. С. 26).
3. Князь И. В. Шуйский, «наместник московский»
Из всех лиц, причастных к несостоявшемуся пожалованию в Думу кн. Ю. М. Булгакова и И. И. Хабарова и навлекших на себя «вражду» братьев Шуйских, лишь митрополиту Даниилу удалось осенью 1538 г. избежать мести со стороны могущественных временщиков. Его черед пришел спустя три месяца после расправы с кн. И. Ф. Бельским и его сторонниками. Вероятно, Шуйские не могли нанести удар всем своим противникам одновременно; к тому же митрополит, казалось бы, был защищен от посягательств своим высоким духовным саном [853] . Но, казнив ближнего дьяка, сослав и заточив нескольких бояр, Шуйские, по-видимому, сумели запугать придворное общество. И уже зимой 1539 г. митрополит, не чувствуя никакой поддержки при великокняжеском дворе, вынужден был оставить престол.
853
По вполне вероятному предположению В. В. Шапошника, задержка санкций в отношении митрополита со стороны Шуйских, помимо других причин, объяснялась и необходимостью дождаться приезда в Москву архиереев из провинции для проведения легитимных выборов нового главы церкви; кроме того, нужно было подготовить общественное мнение к предстоящей смене первосвятителя (Шапошник В В. Церковно-государственные отношения. С. 39).
Февралем 7047 (1539) г. помечена лаконичная запись в Воскресенской летописи: «Тоя же зимы, февраля, сведен с митрополии Данил митрополит боярином князем Иваном Васильевичем Шуйским и его съветники» [854] . Сообщение Летописца начала царства чуть подробнее и имеет точную дату: «Тое же зимы февраля 2, в неделю о блуднем, сведен с митрополии Данил митрополит великого князя бояр нелюбием, князя Ивана Шуйского и иных, за то, что он был в едином совете со князем Иваном Бельским, и сослаша митрополита с Москвы в его пострижение, во Осифов монастырь» [855] . В Царственной книге, памятнике 70-х гг. XVI в., причина низложения Даниила указана предельно четко: «И того ради князь Иван Шуйской митрополита свел, что без его велениа давали боярство…» [856]
854
ПСРЛ. Т. 8. С. 295.
855
ПСРЛ. Т. 29. С. 34. Тот же текст — в более поздней редакции Летописца в составе Никоновской летописи: ПСРЛ. Т. 13, ч. 1. С. 127.
856
ПСРЛ. Т. 13, ч. 2. С. 432.
На фоне этих сообщений, констатирующих события, но не дающих собственной оценки происходящему, выделяется известие Постниковского летописца, который прямо осуждает низложенного архипастыря: «Того же лета февраля в 2 день Данил митрополит оставил митрополичество неволею, что учал ко всем людем быти немилосерд и жесток, уморял у собя в тюрьмах и окованых своих людей до смерти, да и сребролюбие было великое. А сослан в Осифов монастырь на Волок» [857] . Конечно, эта оценка не объясняет причин вражды Шуйских к митрополиту (приводимых другими летописями), и можно вполне согласиться с мнением В. В. Шапошника о том, что Даниил, как и впоследствии его преемник Иоасаф, был свергнут за то, что пытался реально участвовать в управлении страной, поддерживая одну из боровшихся за власть группировок [858] . Однако характеристика, данная низложенному митрополиту Постниковским летописцем, помогает понять, почему за Даниила никто не вступился, — ни бояре, ни архиереи: тому виной была невысокая репутация митрополита, отсутствие у него признанного духовного и морального авторитета в обществе [859] .
857
ПСРЛ. Т. 34. С. 26.
858
Шапошник В. В. Церковно-государственные отношения. С. 38.
859
Показательно, что известный историк церкви Е. Е. Голубинский дал Даниилу характеристику, вполне созвучную словам Постникове кого летописца, хотя исследователь не был знаком с этим источником, опубликованным только в 1954 г. (см.: Голубинский Е. История Русской церкви. Т. II. 1-я половина. М., 1900. С. 736–737).
Преемником Даниила стал троицкий игумен Иоасаф. С его поставлением на митрополию очень спешили: уже на третий день после низложения Даниила, 5 февраля 1539 г., он был избран (жребием, из трех кандидатур) архиерейским собором; на следующий день состоялась церемония наречения, после которой избранник переехал на митрополичий двор, а 9 февраля Иоасаф был посвящен в митрополиты [860] . Характерно, что у прежнего митрополита отреченную грамоту затребовали задним числом: Даниил подписал ее 26 марта, спустя полтора месяца после избрания Иоасафа [861] .
860
ААЭ. СПб., 1836. Т. I. № 184. С. 158–161; ПСРЛ. Т. 29. С. 34; ср.: Голубинский Е. История Русской церкви. Т. II. 1-я половина. С. 739.
861
ААЭ. Т. I. № 185. С. 163.
После устранения своих политических соперников князь Иван Васильевич Шуйский находился на вершине могущества. По-видимому, именно к 1539 — началу 1540 г. относится выразительная сценка, описанная Грозным в первом послании Курбскому: «Едино воспомянути: нам бо в юности детская играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской седит на лавке, лохтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не прикланяяся не токмо яко родительски, но ниже властельски, рабское ничто же обретеся. И такова гордения кто может понести?» [862]
862
ПГК. С. 28 (1-я ред.), тот же текст с небольшими разночтениями — во 2-й редакции (Там же. С. 76).