«Вдовствующее царство»: Политический кризис в России 30–40-х годов XVI века
Шрифт:
Таким образом, положение Ф. С. Воронцова в описываемое время было весьма неустойчивым. Считать его главой «правительства», как это делает С. М. Каштанов, значит не только модернизировать средневековые властные отношения в духе более близкой к нам эпохи, но и явно преувеличивать реальное могущество упомянутого боярина. Свое влияние в 1544–1545 гг. Ф. С. Воронцов употребил, по-видимому, на поддержку членов своего клана: вероятно, не без его помощи получил чин тверского дворецкого брат Федора — боярин Иван Семенович [1131] , а их племянник Василий Михайлович Воронцов стал не позднее весны 1545 г. дмитровским дворецким [1132] . Но считать Ф. С. Воронцова фактическим правителем страны нет оснований.
1131
Впервые И. С. Воронцов назван тверским дворецким 1 сентября 1544 г. в выданной по его приказу жалованной несудимой грамоте Ивана IV Троицкой Иониной пустыни: РГИА. Ф. 834. Оп. 3. Д. 1916. Л. 475–477 (список XVIII в.).
1132
Первое упоминание — 20 марта 1545 г., когда ему был доложен судный список по тяжбе Савина Сторожевского монастыря с соседними помещиками, — см.: ССМ. № 13. С. 20.
Прежде всего следует учесть, что Федор Семенович и его родственники отнюдь не контролировали весь административный аппарат. В частности, важный пост «большого» дворецкого не позднее февраля 1546 г. занял боярин И. И. Хабаров [1133] ,
1133
Впервые упомянут с чином дворецкого 20 февраля 1546 г., когда ему был доложен судный список суда нижегородских тиунов Г. Брейцына и И. Жедринского по тяжбе старцев Печерского Вознесенского монастыря с нижегородскими посадскими людьми (текст дошел до нас в составе двух более поздних документов по тому же делу: судного списка от 22 мая 1547 г. и правой грамоты от 20 июля 1547 г. См.: РГИА. Ф. 834. Оп. 3. Д. 1914. Л. 19 об. и 31).
1134
Упоминается в качестве казначея с 1538 по начало 1549 г., см.: Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений. С. 191.
1135
См. относящуюся к маю 1544 г. переписку кн. Д. Ф. Бельского и «всех бояр» с великим князем, находившимся в отъезде, по поводу проведения переговоров с литовской стороной о размежевании пограничных земель в районе Себежа: Сб. РИО. Т. 59. С. 237–241.
Тезис о господстве в 1544 — первой половине 1546 г. Воронцовых можно проверить также наблюдениями над изменениями в персональном составе государевой Думы тех лет: ведь если, как нас уверяют, эти сановники контролировали придворные назначения, то думные чины должны были распределяться между их сторонниками. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что это было далеко не так.
По подсчетам А. А. Зимина, к концу 1543 г. (после казни кн. А. М. Шуйского) в Думе было 12 бояр: князья Д. Ф. Бельский, Михаил и Иван Ивановичи Кубенские, Ю. М. Булгаков, И. М. Шуйский, А. Д. Ростовский, П. И. Репнин Оболенский, Ф. И. Скопин-Шуйский, а также М. В. Тучков, Василий и Иван Григорьевичи Морозовы, И. С. Воронцов [1136] . Кроме того, в государев синклит входило трое окольничих: Ю. Д. Шеин, И. И. Беззубцев и кн. B. В. Ушатый [1137] . Однако реконструированный ученым список думцев требует некоторых коррективов.
1136
Зимин А. А. Состав Боярской думы. С. 57.
1137
Там же. С. 57–58.
Прежде всего вызывает сомнения включение в этот перечень имени боярина М. В. Тучкова. Дело в том, что после ссылки в свое село в результате очередного дворцового переворота осенью 1538 г. Михаил Васильевич исчезает из источников: в 40-е гг. он не упоминается ни в полковых разрядах, ни в приказной документации, ни в описаниях придворных событий. Вполне возможно, что в 1539-м или в начале 1540 г. он умер [1138] . Но, включив без достаточных на то оснований в список бояр М. В. Тучкова, Зимин неоправданно исключил из него Ф. С. Воронцова; между тем, хотя любимец юного государя был выслан из Москвы в сентябре 1543 г. на службу в Кострому, боярский чин он сохранил: в разрядной росписи, датированной январем 1544 г., боярин Федор Семенович Воронцов упомянут «на Костроме» вместе с боярином кн. Федором Ивановичем Шуйским (для которого это самое раннее упоминание в разрядах с боярским чином) [1139] .
1138
О дате смерти М. В. Тучкова см. выше — гл. 5, § 2.
1139
РК 1598. С. 107.
В составленном Зиминым списке думцев есть еще две лакуны: с 1543 г. боярское звание носили князья Данила Дмитриевич Пронский и Иван Андреевич Ростовский (оба упомянуты с этим чином в посольской книге соответственно в феврале и августе 1543 г.) [1140] . Таким образом, к концу 1543 г., по имеющимся сведениям, членами Думы были 14 бояр и трое окольничих.
В январской разрядной росписи 1544 г., наряду с кн. Ф. И. Скопиным-Шуйским, впервые упоминается в качестве боярина кн. Александр Борисович Горбатый [1141] . Поскольку лидер клана Воронцовых, боярин Федор Семенович, находился в тот момент в ссылке, было бы абсурдно приписывать оба эти думских назначения влиянию его группировки [1142] : скорее можно предположить, что и Ф. И. Скопин, и А. Б. Горбатый были пожалованы в бояре в пору кратковременного господства при дворе их родственника кн. А. М. Шуйского, т. е. в последние месяцы 1543 г.
1140
Сб. РИО. Т. 59. С. 211, 212, 214.
1141
РК 1598. С. 107.
1142
Напомню также, что автор приписки к Царственной книге называет кн. Ф. И. Шуйского одним из зачинщиков покушения бояр на Ф. С. Воронцова в сентябре 1543 г.: ПСРЛ. Т. 13, ч. 2. С. 443 (правый столбец).
В 1544 г. новых пожалований в Думу было очень мало, что, по-видимому, отражало общую картину взаимного недоверия и соперничества в боярской среде. В результате даже не восполнялась естественная убыль думцев вследствие старости и болезней, и численность бояр сокращалась. Так, после января 1544 г. исчезает из источников боярин кн. П. И. Репнин-Оболенский. 27 февраля того же года, согласно надписи на могильной плите, умер окольничий Юрий Дмитриевич Шеин [1143] . Поминальный вклад по его душе в Троицкий монастырь был сделан 18 мая 1544 г. [1144] Вакантное место окольничего перешло к брату покойного, Василию Дмитриевичу Шеину: первое известное упоминание его с этим чином датируется апрелем 1544 г. [1145] Весной того же года умер боярин Василий Григорьевич Морозов: его вдова Фетинья 1 мая 1544 г. внесла вклад по его душе в Троице-Сергиев монастырь [1146] .
1143
См.: Зимин А. А. Состав Боярской думы. С. 57, прим. 200.
1144
ВКТСМ. С. 97.
1145
20 апреля 1544 г. по приказу окольничего и дворецкого В. Д. Шеина была выдана уставная
грамота дворцовому селу Андреевскому Звенигородского уезда: ААЭ. Т. I. № 201. С. 179–181.1146
ВКТСМ. С. 53.
Единственное пожалование в бояре, которое, по-видимому, произошло в 1544 г., относится к кн. Михаилу Михайловичу Курбскому (отцу известного писателя-эмигранта): в июле указанного года он впервые упоминается в разрядах с боярским чином [1147] . Но это упоминание стало и последним: затем кн. М. М. Курбский исчезает из источников; очевидно, болезнь или смерть положила предел его более чем 20-летней карьере [1148] . В итоге к концу 1544 г. количество бояр сократилось до 13 человек (окольничих оставалось по-прежнему трое).
1147
РК 1598. С. 108.
1148
О карьере кн. М. М. Курбского см.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 91.
В 1545 г., судя по имеющимся у нас данным, никаких новых пожалований думных чинов не последовало. Зато весной 1546 г. Дума пополнилась сразу тремя боярами: 30 марта с боярским чином впервые упоминается дворецкий Иван Иванович Хабаров [1149] ; в апреле в разряде коломенского похода боярином назван кн. Василий Михайлович Щенятев [1150] , и тогда же, если верить официальной летописи, с этим чином впервые выступает кн. Дмитрий Федорович Палецкий — один из руководителей Казанской экспедиции. По словам Летописца начала царства, 7 апреля 1546 г. Иван IV послал в Казань («сажать» Шигалея (Ших-Али) на царство) «боярина своего князя Дмитрея Федоровичя Бельского да боярина князя Дмитрея Федоровичя Палецкого да дьяка Посника Губина» [1151] (выделено мной. — М. К.).
1149
По приказу боярина и дворецкого И. И. Хабарова 30 марта 1546 г. была выдана жалованная грамота бортникам Назару Прокофьеву с товарищами; грамота упомянута в переписной книге Покровского Суздальского монастыря 1651 г., см.: Труды Владимирской ученой архивной комиссии. Кн. 5. Владимир, 1903. Материалы. С. 120. Датировку и др. упоминания грамоты см.: Антонов А. В., Маштафаров А. В. Об архиве Суздальского Покровского девичьего монастыря XV — начала XVII века // РД. М., 2004. Вып. 10. № 29. С. 280.
1150
РК 1598. С. 109.
1151
ПСРЛ. Т. 29. С. 48.
Летом 1546 г. ряды думцев снова пополнились: в статье Постниковского летописца об июльских событиях боярином и конюшим назван Иван Петрович Федоров [1152] , а в разряде коломенского похода, относящемся к тому же времени, впервые с чином окольничего упоминается Иван Дмитриевич Шеин [1153] .
Анализируя рассмотренные выше изменения в составе Думы на протяжении двух с половиной лет, можно заметить некоторые тенденции: в частности, сохранение места в государевом совете за членами одной семьи. Так, в роду Шеиных окольничество переходило от брата к брату (позднее, к декабрю 1546 г. В. Д. Шеин из окольничих стал боярином [1154] ). Но что в думских назначениях 1544–1546 гг. не просматривается абсолютно, так это руководящая воля какого-либо временщика или правящей группировки. Получившие в начале 1546 г. боярство И. И. Хабаров, кн. В. М. Щенятев и кн. Д. Ф. Палецкий принадлежали к совершенно разным кланам, и нет никаких оснований считать, что своим пожалованием в Думу каждый из них был обязан Ф. С. Воронцову или, например, кн. И. И. Кубенскому.
1152
ПСРЛ. Т. 34. С. 27.
1153
РК 1598. С. 109.
1154
Впервые боярином В. Д. Шеин именуется в декабрьской (1546 г.) указной грамоте Ивана IV в Бежецкую пятину о проведении смотра невест для государя, см.: Назаров В. Д. Свадебные дела XVI в. // ВИ. 1976. № 10. С. 118. Док. № 5.
Суммируя изложенные выше наблюдения, расстановку сил при великокняжеском дворе в 1544 — первой половине 1546 г. можно охарактеризовать как неустойчивое равновесие: ни одна из соперничавших друг с другом группировок не имела решающего перевеса, чем и объясняется упомянутая ранее череда опал и пожалований.
Тем временем юный государь все чаще надолго покидал свою столицу. По далеко не полным сведениям, в 1545 г. он находился за пределами Москвы в общей сложности 108 дней, т. е. три с половиной месяца [1155] . «Такое долгое отсутствие в Москве молодого великого князя, — как справедливо заметил Б. Н. Флоря, — говорит о том, что решение текущих государственных дел вполне осуществлялось без его участия» [1156] .
1155
Есть данные об отсутствии Ивана IV в столице 15 марта, 21 мая — 7 августа, 15 сентября — 5 октября и 9 октября — 14 ноября 1545 г. (см. выше). 27 декабря того же года он вновь почти на месяц уехал из Москвы (ПСРЛ. Т. 29. С. 47).
1156
Флоря Б. Н. Иван Грозный. С. 16. О текущем управлении страной во время отсутствия государя в столице подробнее см. ниже, гл. 8.
В 1546 г. Иван IV бывал в столице еще реже: за ее пределами он провел в общей сложности 215 дней, т. е. более семи месяцев. 27 декабря 1545 г., как рассказывает летопись, великий князь выехал из Москвы «на свою потеху царскую в Воры, а оттоле в Володимер». Известия о произошедшем в Казани перевороте (хан Сафа-Гирей был свергнут) и о прибытии казанского посланника побудили государя вернуться в столицу (23 января) [1157] .
В апреле 1546 г. по крымским вестям было принято решение о походе великого князя на Коломну. 6 мая он отправился из Москвы речным путем («в судех») в Николо-Угрешский монастырь, а оттуда прибыл в Коломну, где оставался до 18 августа [1158] . Лагерь государя находился в устье Москвы-реки, у Голутвина монастыря [1159] . О времяпрепровождении Ивана IV красочно повествует Пискаревский летописец: «И тут была у него потеха: пашню пахал вешнюю и з бояры и сеял гречиху; и иныя потехи: на ходулех ходил и в саван наряжался» [1160] . И вот посреди этих забав произошло одно из тех событий, которое придало мрачный колорит эпохе «боярского правления».
1157
ПСРЛ. Т. 29. С. 47.
1158
Там же. С. 48, 49.
1159
Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. С. 289; РК 1598. С. 109.
1160
ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 189. Саван служил атрибутом игры в «покойника», см. комментарий Б. Н. Флори: Флоря Б. Н. Иван Грозный. С. 19, прим.