Вечера на соломенном тюфяке (с иллюстрациями)

Явились они накануне, поздно вечером, грязные, заросшие, изголодавшиеся после многодневного пути и блужданий в горах вокруг Бернане и Рожай.

Дело было так. Месяц назад наш отряд получил от командования дивизии распоряжение об отпусках, Я его переписал на бумажку для памяти.

Там было следующее: «В кратковременный отпуск могут быть отпущены военнослужащие либо лица, к полевому составу армии принадлежащие, по представлении документов, свидетельствующих о серьезных обстоятельствах семейного характера (кончина или тяжелая болезнь ближайшего родственника — матери, отца, детей, но ни в коем случае, однако, дяди et cetera [122] ); могут, однако, быть отпущены также те военнослужащие (лица, к полевому составу армии принадлежащие), которые намереваются вступить в брак. В подобных случаях предоставление отпуска зависит от положительного отзыва о них командования отдельных воинских частей, либо… et cetera».

122

et cetera… ^{и так} далее (франц.).

Когда мы это предписание довели до всеобщего сведения, явились двадцать человек — погонщики из Боснии, Хорватии и Венгрии.

Документов, свидетельствующих о серьезных обстоятельствах семейного характера ни один из них представить не мог.

Зато все в один голос уверяли, что если получат отпуск, то сразу женятся.

Я знал их всех, этих негодяев. Были среди них и юнцы прямо со школьной скамьи и седые старики; но трудно поверить было, что где-нибудь найдется особа женского пола, которая согласится разделить с одним из них бремя супружеской жизни.

Как ни странно, именно они богом и чертом клялись, просили и обещали, что женятся «сигурно» [123] .

Некоторым было с места отказано.

Дела одиннадцати оставшихся были, как предписано, проверены, но оказалось, что среди них тоже есть прохвосты и жулики.

В конце концов осталось шестеро серьезных кандидатов в женихи.

Их отпустили, но при этом им было приказано и трижды повторено, чтобы, вернувшись, каждый принес заверенную в суде копию свидетельства о браке, бумагу от приходского священника или сельского старосты.

123

Непременно, обязательно (серб.).

Вот теперь, значит, стоят эти шестеро новобрачных в строю, чтобы, как положено, отрапортовать о своем возвращении.

Сержант Штейнбах, венец, старый вояка из кайзер-егерей, выравнивает шеренгу.

Они стоят рядком, щурятся, шмыгают носами, моргают и потеют на солнцепеке.

Докладываю поручику, что отряд построен.

— Николо Коровчук — здразо дошли? [124] — подойдя к первому, подшучивает поручик Брабенец, в мирное время управляющий банком в Чешских Будейовицах.

124

Здоров ли вернулся? (серб.).

— Здраво, здраво! [125] — улыбается Коровчук. Его красная, будто ошпаренная, голова похожа на расколотый арбуз.

— Како се има Tsoja девоjка [126] ? Хе-хе! — смеется поручик.

— Добро, добро, здраво [127] … ихе… хи-хи! — тоже развеселился спрошенный, а за ним заржал и весь строй.

— Покажи писмо [128] — свидетельство о браке!

Смех обрывается, словно его бритвой отрезало.

125

Здоров, здоров… (серб.).

126

Как поживает твоя девушка? (серб.).

127

Хорошо, хорошо, здорова (серб.).

128

Документ (серб.).

Лицо погонщика вытягивается, как длинная еловая шишка.

Гробовая тишина.

— Документ показывай!

Коровчук молчит, лишь губы его шевелятся, будто читают молитву: «Смилуйся, о господи боже… на небеси… Майко…».

— Ну, что? Документ покажи! Документ, заверенный в суде!

Солдат мнется и мямлит:

— Господин ляйтнант… нету его у меня… я не знаю…

— Как нет?

— Нету его у меня, госпоне… молим…

— Ты женился?

— Нет, госпоне…

— Почему же ты не женился?

— Так…

— Как это «так»?

— Покорно… э-эх!

— В чем дело, — удивляется поручик, — ты получил отпуск, чтобы жениться?

— Получил! — подтверждает Коровчук.

— Почему же ты не женился?

— Молим… — тихо говорит солдат, — умерла она…

— Вот как! Умерла! Ага! Вахмистр, запишите его! В другой раз не будет обманывать военные власти!

— А ты, Мартин Петричевич, женился?

— Нет…

— Как так?

— Тешко [129] , господин ляйтнант… Тешко!

129

Тяжело (серб.).

— Тешко? А почему ты не женился, раз получил отпуск, чтобы вступить сигурно в законный брак?

Молодой парень, смахивающий на цыгана, котельщик, ворчит что-то в отвислые татарские усы.

— Что он говорит? — спрашивает поручик вахмистра.

— Осмелюсь доложить, он говорит, что не мог жениться, потому как та баба из деревни уехала невесть куда…

— Ага, невесть! Я тебя проучу… Записать!

— Василе Брентанович, ты женился?

— Бе-бе-е-э-э!

— Э-э-э — знаю уж — нет… А почему нет, а?

— Э-э — корова лягнула, больна девоjка…

— Лягнула? Записать всех мошенников! Обманули! Наврали!

— Ты видел когда-нибудь столько продувного сброда разом? — спрашивает поручик.

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, такого сброда я за всю жизнь разом не видел! — отдает честь вахмистр и звякает шпорами.

— Юрко Варычевич, ты всегда был порядочным человеком, ты старый и разумный солдат… Ты-то хоть, женился? — подходит офицер к малорослому солдату с повязанной пестрым женским платком головой.

— Так точно! — с готовностью отвечает солдат.

— Покажи свидетельство о браке!

Варычевич расстегивает засаленный пастушеский кожух, роется за пазухой. Потом долго ищет по всем карманам.

Поручик нетерпеливо щелкает хлыстом по голенищу.

— Ну вот, — говорит он, успокоившись, и разворачивает пожелтевшую бумагу, — хоть один порядочный человек нашелся. Браво, браво, мой милый, — похлопывает он солдата по плечу, — все в порядке!

Брачное свидетельство написано кириллицей, и поручик передает его вахмистру.

— Осмелюсь доложить, господин поручик, — козыряет вахмистр, — Юрко Варычевич женат уже пятнадцать лет…

Офицер багровеет.

— А эти — эти двое-тоже мошенники?!. А?!. Вы женились?…

— Нет, господин! — отвечают те в один голос.

— Рота, разойдись! Разогнать этот мерзкий сброд! Солдаты расходятся.

Некоторые бегут, как наперегонки.

Скалистая площадка перед палатками опустела.

Порывистый горный ветер швыряет в разные стороны кустики чертополоха…

Лишь сержант Штейнбах долго еще стоит задумавшись.