Вечная сказка
Шрифт:
– Откуда знать? Что если однажды мы проснемся, и всё окажется совсем иначе?
– Скорее бы настал такой день. - С другой стороны, - возводя взгляд к потолку, где остролистно упирались в свод скромные барельефы, рассуждала я.
– Вдруг наша ситуация - это награда? Ну, смотри. Когда мы оба были живы, то кто-то один или оба запросто умирали. А теперь? Ты не заболеешь, не поранишься, не умрешь, - наивно сказала я, и незаметно помрачнела. Лухань проницательно угадал причину. - Но ты всё равно не можешь знать, что я не исчезну, - изрек он.
– Как и я, больше всего на свете боюсь, что с тобой что-то случится. Каждый раз, когда ты выходишь отсюда... мне хочется выть и биться о стены, но они не выпускают, не давая даже ощутить себя. Просто глухая защита, которая отталкивает. - Ничто не длится вечно, - скорее призывая такую возможность, чем веря в неё, произнесла я.
– Однажды всё изменится. Разве мы спешим? Нет. Мы будем ждать, пока что-то пойдет иначе. - Дай руку, - попросил Лухань. Удивившись, я подождала в нерешительности немного, но выполнила его просьбу, подняв ладонь.
– Нет, не так, - улыбнулся он, волнуясь.
– Вниз ладонью, как будто бы она лежит на моей.
– Он поднял свою и я, имитируя соприкосновение, повесила руку над его. В тени церквушки его силуэт очень хорошо различим, почти каждая черточка, каждая морщинка в уголках глаз, когда они щурятся, веселясь.
– Ты выйдешь за меня замуж?
– кратко вымолвил он. Мои ресницы вздрогнули. Он... его взгляд, его губы... Луханб... я люблю тебя, как же я люблю тебя! Но как, как я выйду за тебя замуж?! Ты понимаешь это или нет? Или, и понимая, всё равно хочешь не замечать преград, не думать о них? Я тоже не хочу, не буду разделять нас с тобой, словно ты не такой, словно мы разведены по разные стороны чего-то. Это неправда! Мы всегда вместе! Я втянула носом подобравшиеся слезы, но они просочились через глаза. Нейтрализуя их, я расплылась в улыбке, и две слезы съехали по лицу поверх неё. - Да, - ответила я, погладив поверхность его ладони. Пространство в том месте, где она подразумевалась.
– Я выйду за тебя, и пусть это не получится, я всё равно твоя. Жена, супруга, возлюбленная. - Может, и не получится, но я бы хотел попробовать.
– Отвлекшись, Лухань осмотрел помещение часовни.
– Ты могла бы пригласить сюда священника? - Ты, действительно, этого хочешь?
– Он с тревогой воззрился на меня. - А ты - нет? - Хочу.
– Моё желание никак не влияло на то, как воспримется сторонним человеком вся эта история. Мы устремили взоры на распятие, единственное, что выделялось, за неимением прочей атрибутики. Витраж засвечивал его, и оно казалось темной тенью креста. Правда ли, что все несут свой крест, и он даётся по силам? А как же быть с теми, кто кончает с собой? Выходит, есть те, кто не выдерживает? Их тут же приписывают в грешники, чтобы никто не смел отрекаться от мук и тянул существование, каким бы
* * *
– Сегодня мы почитаем фантастику, - объявила я, подбирая под себя ноги и гнездясь напротив Луханя.
– Кто знает, насколько писатели были хорошими прогнозистами и знающими истину людьми? Жюль Верн и Рэй Бредбери сочиняли из головы, а десятилетия спустя их описания и мечты сбывались, воплощались! - И кого же мы будем читать?
– Смотрел не на книгу, а на моё лицо, влюблено и не дыша, Лухань, хлопая озарившимися звездным сиянием глазами с тех пор, как двери заброшенного дома отворились, впустив меня. - Пристли, "Тридцать первое июня", - раскрыла я форзац, приглаживая перевернутую сторону.
– Двое жили в разных веках, она в двенадцатом, он в двадцать первом. Они увидели друг друга с помощью магии, через зеркало.
– Мы покосились на наше, с которого я совсем сняла простыню. Улыбнулись.
– Влюбились, поняли, что являются половинками, и смогли остаться вместе! Вот так-то. Я прочла краткое содержание сзади, а теперь нужно узнать подробности, как у них это всё вышло. - Почитаешь мне?
– попросил Лухань.
– Ты не хочешь подсесть и почитать вместе?
– замерла я с открывающейся первой страницей и поглядывая на него, озорно и кокетливо. Если бы мы могли ощущать друг друга, то приглашение имело бы сексуальный подтекст, разрешение к близости, но так это было... это просто было. - Нет, я хочу слушать тебя. - Слушать меня?
– смутилась я, однако найдя в Лухане искреннее выражение, я приготовилась вырабатывать дикцию: - Что ж, начнем...
Дни шли за днями, и я не могла уже сказать точно, как давно мы знакомы. Перемешавшись с былыми жизнями, новые, обретаемые совместно впечатления, переходили в свежие воспоминания, путались со старыми, образовывали непрерывную череду цельной, но такой разнообразной судьбы, одной на двоих, во всех видах, эпохах императоров, периодах войн и мира, нищеты и благополучия. Мы побывали везде, и продолжали путешествие, не отходя никуда, вдвоем, под крышей заколдованного или проклятого дома. Наш смех раздавался всё чаще, бросая вызов тому, кто решил навсегда заставить нас плакать и сокрушаться. Нам было хорошо с Луханем, так, как не могло быть ни с одним живым человеком.
– ... а помнишь, когда мы устроили свидание в тот раз... закончившийся казнью?
– О серьёзнейших и драматичных вещах мы научились говорить весело и беззаботно.
– Был праздник... повсюду сияли мириады фонарей! - Ты была в ярко-красном платье, с золотой каймой, - закивал Лухань, поднявшись вслед за мной. Поглощенная ностальгией, я кружилась по комнате, между окном и черным роялем. - Мы оказались рядом как будто случайно. Мы знали друг друга с малых лет. Это было самое долгое наше знакомство, в той жизни, да? - Да, мы любили друг друга с детства и шли к этой любви... на том празднике ты затмила всех! - Тебе так казалось, потому что ты не рассмотрел других, - засмеялась я. - Я вообще ни на кого не смотрел, кроме тебя!
– Лухань выпрямился, глядя, как я невольно пританцовываю, проигрывая что-то в голове.
– Ты помнишь тот танец? - Да, очень странным сейчас кажется... раньше так глупо танцевали! Но в этом было больше смысла. И никакого разврата. Ты стоял вот так.
– Я изобразила позу, намекая, чтобы он принял её. Лухань исполнил это. Я подошла ближе, и, выставив слегка ногу, опустила взгляд долу.
– А я вот так. - И ты так красиво переходила из одной позы в другую, - мечтательно следил за моими руками и ногами он. Я воспроизводила на память то, как танцевала около четырехсот лет назад. И у меня получалось. Лухань подхватил и задвигался вокруг, попадая в ритм, который мы оба воображали.
– Я не мог оторвать глаз. И сейчас не могу. - Ты, наверное, думал, что я полна грации. А у меня всего лишь на ногах были самые неудобные туфли на свете! О, этот кошмар прошлых веков! Высокая подошва, не позволяющая делать шаги быстрее, чем черепаха. Будто это на мне держится материк и я не должна шевелить спиной, чтобы не тревожить мир! И узкий подол. Да и сам размер туфель жал мне. Так ценился маленький размер ноги, что предпочитали деформировать её, ради моды. - Да, я ничего этого не знал, но сейчас... ты не уступаешь той себе.
– Лухань приблизился. Всё было так красиво и романтично, что обязано было закончиться поцелуем. Это столетия назад мы не могли себе позволить его, под множеством взоров, под тяжестью воспитания. А теперь преграды другие. - Я хотела бы услышать ту музыку, - заметила я, остановившись.
– Она играет у меня в голове. Ты слышишь её? - Да, как будто это было вчера.
– Лухань указал на рояль.
– Ты умеешь?
– К сожалению, нет, а ты?
– передохнув от па, которые вышли из памяти, я оперлась на инструмент, видя отражение Луханя в его полированной поверхности. - Умею, но... я же призрак, - подошел он к закрытым клавишам и провел не чувствующей рукой по крышке. - То-то и оно!
– улыбнулась я.
– Все призраки шалят такими выходками: играют на инструментах, грохочут, поднимают ветер и устраивают сквозняк. Ты пробовал? - Играть? Нет, я пробовал открыть крышку, но никак...
– Он продемонстрировал мне десятикратно прохождение его тела сквозь весь корпус рояля.
– Видишь? - Да, но... а что, если суть совсем в другом?
– Я уселась на стул, задумчиво сопоставляя рояль и Луханя.
– Ты говоришь без органов речи, слышишь без барабанных перепонок, видишь без внутренних нервов, подающих сигнал к мозгу. И хочешь устроить касание, не имея воплощенных рук именно ими? Нет, всё должно быть не так.
– Уставившись вплотную на возлюбленного, я ткнула в него пальцем на расстоянии.
– Ты же это всё делаешь мыслями! Ты весь - это сила мысли и чувств. Ты сам сказал мне, что кроме любви у тебя ничего не осталось. Так сыграй же нам любовью. - Любовью?
– изумился Лухань. Постояв, он несмело двинулся и подошел к инструменту. Закрыл глаза.
– Сыграть любовью... да, это самое сильное, что я чувствую. Может ли любви быть достаточно много, чтобы её концентрация ощущалась физически? - Давай узнаем.
– Опершись на крышку локтем, я подложила ладонь под щеку и наблюдала за Луханем.
– Вслушайся в музыку и повторяй за ней, повторяй, заставляя клавиши играть. - Я не знаю, как это можно...
– Складки наползли на его лоб. Он напрягся. Его ладони витали над роялем.
– Я не могу найти точку опоры... не чувствую клавиш...
– Он недовольно открыл глаза.
– Это напрасно! Всё впустую. - Лухань!
– повелительно оборвала я его досаду.
– Ты не попробовал толком! Как можно сказать, что напрасно? Попробуй ещё! Кто же вот так сдаётся? - Ты думаешь, что возродить музыку проще, чем прикосновение к тебе? - А почему бы и нет? Музыка так же призрачна, как и ты. Если её не играть, то её нет. Она неосязаема.
– Посмотрев на меня и не переборов мой взгляд, Лухань вернулся к роялю и опять закрыл глаза.
– Не пытайся коснуться клавиш. Представь их, представь струны, по которым ударяют молоточки внутри... представь ноты, заговори с помощью них. - Ноты...
– Он провел рукой по черной глади, замолчал. Красивое лицо замерло, и на нем всё обездвижилось, кроме едва подергивающихся губ.
– Та музыка игралась не на клавишах, но ноты я помню... такие лиричные, и в то же время жизнеутверждающие... такие нежные и щемящие, такие... как лебединый крик... пронизывающие... ...Звуки. Из моей головы, они вдруг вырвались наружу. Я сама почти сомкнула веки, погружаясь в голос Луханя, но вынуждена была растворить их от удивления. Музыка вернулась. Она вторглась из прошлого в данный вечер и заиграла, сначала слабо, потом сильнее, храбрясь и заявляя о себе. Я посмотрела на рояль. Мелодия шла от него. Лухань стоял с закрытыми глазами, держа руки над роялем. Уголки губ дрожали судорогой, складка между бровей пролегла глубже. Это делал он. Он! Он мог как-то дать знать о себе, я знала, я надеялась! Я верила... Ничтожный рингтон моего мобильного прорезался гадкой какофонией в музыку любви и она оборвалась. Вздрогнув, Лухань распахнул взор. Я поспешила ответить на телефонный звонок. - Где ты? Библиотека давно закрылась, у подруг тебя нет!
– прокричал бас отца. Я загнанно обернулась к окну. Ночь. Черт возьми!
– Что случилось? Где ты? - Я иду! Иду, сейчас, скоро буду, - заторопилась я, подскакивая. - Если тебя не будет в течение десяти минут!.. - Буду, буду!
– прокричала я в ответ и положила трубку. Я обернулась к Луханю. На самом сладостном моменте, полном надежды, подкрепленной хоть чем-то, нас оборвали. - Ты... это была правда? Музыка... я смог? - Смог, - подошла к нему я, не став трогать пустую оболочку, чтобы не смазывать эффект открытия.
– Я же говорила. - Благодаря тебе... я смог!
– Воодушевленный, фонтанируя радостью, Лухань взвился вверх и опустился обратно.
– Я буду тренироваться... всю ночь. Пока ты не придёшь. Я сыграю тебе ещё. - Я вернусь, и дослушаю эту мелодию.
– Послав воздушный поцелуй, я поспешила на выход. Изобразив, что поймал его, Лухань прижал ладонь к своей щеке. Мой любимый печальный призрак, за твою улыбку я разорву основы мироздания и убью богов, а если их нет - то создам их, чтобы они исправили твою судьбу. Ты будешь счастлив.
*гучжен - щипковый музыкальный инструмент в Китае ** цитра - вид щипковых инструментов, к которому и относится гучжен
– Сегодня воскресенье, от учебы можно и отдохнуть, в библиотеке делать нечего, и если ты честно не скажешь, куда собралась, то я тебя никуда не выпущу, - сказал отец, встав посередине коридора. За спиной его недоступно манила дверь. Мне нужно было уйти. Как покурить курящему, как подышать дышащему. Необходимо. Иначе нельзя. Я так любила выходной, потому что мы могли весь день провести с Луханем вместе, столько, сколько не вышло ни в одной из всех тех жизней, которые вспомнились, но заново забывались под штрихами новой, нынешней, настоящей... но родители узнали, что подруга, с которой я якобы провела несколько вечеров, была в это время в другом месте - они встретили её в магазине, когда покупали овощи к ужину. Лимит доверия исчерпывался, и вот, начались допросы. - Почему я не могу просто выйти и гулять по городу?
– Не решаясь взяться за рюкзак и закинуть его себе за плечи, смотрела я на папу. Закаченные в планшетник фильмы ждали своего просмотра. Я и Лухань, вдвоем, рядом, смеяться и плакать, глядя на режиссерские задумки и фантазии сценаристов, обсуждать актеров, которых он не знал до этого, показывая ему их. - Что за глупое бродяжничество? Нечего ерундой маяться! Лучше побудь с родителями. Останься дома.
– Если я скажу, что не могу - это будет подозрительно. Не хочу - выйдет новая ссора. - Я хотела пойти в церковь, - вдруг промолвила я. Глаза отца расширились. Мать выглянула из кухни, слушая наш разговор, но до этого не решаясь присоединиться. - В церковь?
– замер папа. - Да. - Что ты там забыла?
– Родители не были атеистами, и вполне соблюдали христианские установки, но, поскольку я никогда не замечалась за ярой приверженностью к этому всему, то моё желание вызвало нешуточное изумление. - Мы проходили в школе историю христианства, - соврала я.
– Мне стало интересно посмотреть на символику в церкви. Учитель говорит, что везде она своеобразная, и в каждой скрытый смысл.
– Родители переглянулись. Они были сильно удивлены моим новым интересом. Почему мы с ними так далеки в понимании друг друга? Я и подумать не могу о том, чтобы поведать о своём истинном интересе, в квартале неподалеку отсюда. - Я могла бы пойти с тобой, - всё ещё недоверчиво промолвила мама. - Хорошо, - не показывая истинных чувств, кивнула я и подняла рюкзак. Отводя взгляд, я обошла замолчавшего отца и обернулась к матери, вытиравшей руки кухонным полотенцем, поторопив её: - Идём. Так как я обещала Луханю поговорить со священником, то восприняла вынужденные меры знаком судьбы. Совмещу прикрытие и алиби с полезным. Мама села на скамью, то и дело поглядывая на меня, а я ходила вдоль стен, якобы изучая архитектуру и её детали, заглядываясь на статуи католических святых, на надписи латынью. Но в голове у меня ничего не откладывалось, я размышляла о том, что делать дальше, если отец постоянно будет требовать отчета о выходах из дома. У алтаря шла служба, своей похоронной монотонностью не вселявшая в меня надежд и оптимизма. Устав бродить по теневым закоулкам и поняв, что в домовой часовне заброшенного особняка куда лучше себя чувствовала, я подсела к матери, дослушивая хорал и его псалмы. Как там Лухань? Не волнуется ли излишне? Не потерял меня? Должно быть, он в растерянности, куда я подевалась. Я даже позвонить ему не могу, и заводить ему телефон бессмысленно, ведь он и на звонок ответить не сможет. Что за кошмар... - Я схожу на исповедь?
– огорошила я маму, когда всё закончилось, и она стала подниматься. - Исповедь?
– сдержалась она, чтобы не потрогать мой лоб. Наверное, в её глазах я стала выглядеть странно. - Ну да, мне интересно, как это происходит.
– Мне нужно спросить его, не сможет ли он пойти со мной в одно странное место и обвенчать меня с призраком. Нет, про призрака лучше вот так сразу не надо. Пусть это будет сюрпризом, если он согласится. - Ладно... я подожду тебя у выхода.
– С ней всегда было проще договориться, чем с отцом. Но был и минус: ему она всё равно расскажет всё о моих причудах. Потому что для них они причуды, странности, капризы и подростковые выходки, а для меня это хлеб насущный (краем уха зацепила фразу из проповеди!), это мой смысл... это всё моё, всё, без чего я не я, нет меня. И после всех воспоминаний о прошлых жизнях, где у меня были другие семьи, другое окружение, другие спальни и панорамы за окнами, всё другое, кроме Луханя -
Отпросившись дойти до подруги, я пообещала маме быть дома через пару часов и почти бегом понеслась к особняку. Разговор со священником разочаровал меня, и я должна была сообщить Луханю о том, что ничего не выйдет. Я несовершеннолетняя, нужно согласие родителей... и это я ещё не уточнила, кто будет женихом! Либо подождать, либо, я не знаю, искать более отчаянного пастора? Перебравшись через заграждение, я пересекла газон и, открыв дверь, услышала музыку, встречающую меня со второго этажа. Внутри всё сжалось от радости, и на лицо вернулась улыбка. Он снова смог! Он играл для меня. Нашу мелодию. Я затопала по лестнице, прыгая через ступеньку, пронеслась по анфиладе и ворвалась в комнату с роялем. Лухань обернулся, обрывая телепатическую игру на черном механизме, распространившим лирично-томные ноты по всему помещению. Звуки золотились между нами, ложась пыльцой на столбы солнечного света. Который так не любил он. Который могу разлюбить я, если от того зависит хоть что-то.
– Ты пришла! Я заметил в окно, что ты приближаешься, и постарался...
– От представления того, как он безустанно стоит у окна и ждет меня, моё сердце заколотилось быстрее, пропустило несколько ударов, замедлилось, и лишь через пару минут вошло в привычный ритм. Шелковистость его волос, мягкие губы, бархатистая кожа с легким ароматом персика. Всё это я знала, ощутив когда-то, и, когда закрывала глаза и возвращалась в те моменты, из которых черпала знания, то вновь чувствовала каждый фрагмент, каждый нюанс, каждую неуловимую толику благоухания и легкое касание. Но всё это было лишь внутри меня, а снаружи кроме призрачной картинки ничего не появлялось.
– Ведь получилось же? - Да, я всё слышала, - подошла я к нему. Как мне вырвать тебя отсюда? Как оживить? Да что же это такое, ты заслуживаешь большего! Лучшего. Пусть тленного и смертного тела, но зато ты будешь ему хозяином, а не узником невидимых преград, запрещающим тебе жить.
– Я была у священника... - Так вот, почему ты задержалась!
– засиял Лухань, условно выдохнув. Он переживал, что что-то случилось, что мне надоест ходить сюда, когда это ни к чему не приводит, ничем не заканчивается. Но разве всё должно заканчиваться? Я уже не считала, что надо непременно оборвать наши, даже такие, свидания. Разве лучше было, когда нас не было в судьбе друг друга? Страдания от отсутствия плотской оболочки? Но во сто крат хуже страдания от отсутствия кого-либо любимого и любящего в любом виде. Нет, если нужно выбирать между данностью и изменениями не по тому плану, о котором мы мечтали, то пусть всё останется, как есть. Я предпочту веками сидеть плечом к плечу с фантомом возлюбленного, чем не иметь его вовсе. - Да, и у меня не самые лучшие новости.
– По грусти на моём лице, Лухань всё понял, и можно было бы ничего не говорить, но я всё равно передала слова священника, что негоже юной девочке, школьнице, скрывать что-то от родителей, и не хотеть привести своего нареченного в храм. Я попыталась объяснить, витиевато и расплывчато, что мой жених не в состоянии прийти. Падре, наверное, подумал, что он какой-нибудь инвалид, без ног. Да, действительно, у него ничего нет, что можно было бы ощутить. Но двигаться он умел. В пределах выделенной ему свыше клетки-особняка, распахнутого для людей и ветров, но запертого для одинокой тени десятка своих загубленных судеб, страждущей и опустившей плечи передо мной. - Что ж, значит, и не в этой жизни, - обреченно прошептал Лухань, сев на пол. Я рухнула напротив него, стукнув рюкзаком за спиной о паркет. Рука отвыкла рефлекторно тянуться, чтобы лечь на плечо, или взять ладонь. Желание осталось, но бездумных движений уже не было. Прежде я думала о том, как отзовется моя попытка на его чувствах, всколыхнет вновь боль невозможности. Зачем же?.. Я сдерживалась. - Хватит. Эта должна стать последней, - непререкаемым тоном сорвались у меня слова. Неземное, обожаемое привидение подняло на меня немного испуганный взгляд. - Ты же не собираешься?.. - Нет, но я найду способ! Чего бы это ни стоило. Если надо продать душу или принести в жертву козу на перекрестке - я сделаю это! И мне решительно всё равно, если кто-то вздумает меня останавливать. - А что... что если наши души уже проданы и не принадлежат нам?
– предположил он. - Значит, выкупим обратно!
– Я поднялась, нервно зашагав по комнате.
– Так не может быть! Не может! - Только не печалься, - поднялся Лухань и подошел ко мне. - Я не печалюсь - я злюсь!
– Беглый взгляд на окно напомнил мне, что я обещала не задерживаться. Нельзя вызывать подозрения, иначе я не знаю, что произойдет. Меня выгонят из дома? Кто знает... Скорее перестанут выпускать, а это куда страшнее, потому что если выгонят, то я найду приют здесь. Буду недоедать, и питаться лишь в школе - всё равно.
– Прости, но сегодня мне нужно уйти.
– Глаза Луханя тут же замигали сигналом о помощи. Он поблек в воздухе. Моё отсутствие, да и вообще, наверное, отсутствие какой-либо жизни в моём лице, тяготили его как ни что другое.
– Пожалуйста, потерпи, ладно? Я и завтра пропущу день, чтобы успокоить родителей. Когда они перестанут быть такими подозрительными, расслабятся хоть чуть-чуть, я тут же приду, и надолго. Хорошо? - Я понимаю, - обреченно кивнул Лухань, понимая, действительно понимая, но не имея возможности принять такую горечь, такую пустоту и обделенность. Годы тоски и молчания, иллюзий и тщетных чаяний могли закалить его и прибавить терпения, но они не сделали часы его одиночества радостнее.
– Я буду ждать, - в который раз, смиренно изрек он, провожая меня до порога. Когда я отходила, уже почти на дороге, то за спиной, вдали, едва раздались переливы мелодии, но уже иной, до того пронизанной слезами разорванной души, что я поежилась, припустив оттуда быстрее. Слышать боль частицы себя, то же самое, что видеть её и чувствовать. * * *
Обратившись к самой близкой подруге за помощью, я переговаривалась с ней шепотом на уроке: - Я буду предупреждать тебя, когда я якобы у тебя в гостях и, если что, если позвонят мои, ты скажешь им, что я у тебя, ладно? - А если они попросят тебя к телефону? - Скажешь, что я в туалете, только что вышла, или разговариваю по мобильному, что угодно! Позвонишь мне, и сообщишь, если вдруг меня начнут искать, ладно? - Хорошо, - запомнила всё она, соглашаясь на заговор против родителей.
– Но для чего всё это? Где ты на самом деле-то пропадаешь? - Да так... есть кое-что, о чем я не могу сказать дома.
– Подруга с беспокойством осмотрела меня. - Это... ничего такого, серьёзного? В смысле, ты уверена, что не совершаешь чего-нибудь противозаконного? - Шутишь?
– уловила я, куда она клонит, и хмыкнула.
– Я не связалась с плохой компанией и не принимаю наркотики, успокойся. - А в чем же тогда дело?
– Я подумала некоторое время, насколько стоит быть откровенной. - Я встречаюсь с парнем.
– Глаза рядом со мной округлились. - Ого! А почему бы не представить его родителям? Или они настолько строги, что запретят тебе отношения?
– Я покачала головой. С обычным молодым человеком, наверное, разрешили бы походить за ручку. Но с привидением? Вряд ли. Даже если любые попытки между нами исключают интим, разврат и нежелательную подростковую беременность, им всё равно будет предпочтительнее живой ухажер дочери, а не такой, зависший в подлунном мире, но наполовину погруженный в небесный эфир.
– А меня с ним познакомишь? - Дело в том, что он... немного специфичный, - издалека зашла я. Подруга непонимающе насторожилась. - Это как? Хиппи? Идейный? Сторонник сексуальных свобод? - Нет-нет, - одумалась я говорить что-либо близкое к правде. Не поймет.
– Он просто старше меня... намного. Это не понравится маме и папе, я уверена. - Намного - это на сколько?
– Любопытство уже снедало её. Любовные перипетии - любимые темы всех девушек. - На семнадцать лет, - выдохнула я, и получила очередной возглас подруги, за который та схватила выговор от преподавателя. Она пригнула голову, чтобы не привлекать внимание. - Ему тридцать четыре? Он извращенец?
– ошарашено промямлила она над партой.
– Нет, он ко мне даже не пристаёт.
– Поджав губы, я принялась писать урок, всем видом показывая, что остальные подробности не хочу извлекать из своей личной жизни. - Да уж. Точно, специфичный, - согласилась подруга. * * *
Пытаясь менять своё расписание и подстраивать его под свидания без последствий, я шла к Луханю сразу после школы, ненадолго, сочиняя для родителей увеличенное количество уроков. Я старалась выходить из дома, когда их там не было, чтобы не объясняться на выходе, а когда приходила - старалась делать это не слишком поздно, - вроде бы проще получалось оправдываться задним числом. Подруга не подводила и дважды выручила меня, предупредив, что родители звонили ей. Я тут же неслась обратно, домой, делая вид, что как раз пришла от неё, потому меня у неё и не было, что я уже вышла. Конспирация удавалась и всё, казалось бы, шло гладко. За исключением того, что мы с Луханем никак не приблизились к решению нашей проблемы, или хотя бы её разгадке. Опершись спинами о стену, которая не выпускала Луханя, мы смотрели фильм "Призрак" с Патриком Суэйзи и Деми Мур. Планшетник лежал на моих коленях. Каждый раз, когда я досматривала это кино, я плакала, но теперь у меня была двойная причина. Я попала в такую же ситуацию, что и героиня. И когда она в конце отпускала душу своего парня, видя, как она исчезает в луче райского света, я не понимала, как она остаётся жить дальше... неужели она видит смысл в себе без него или надеется найти кого-то, кого полюбит так же? Как возможно пережить бесповоротное расставание? Нет, это не любовь... раньше я верила этому финалу, а теперь нет. - Эй, перестань!
– улыбаясь, пихнул плечом сквозь меня Лухань, глядя, как слезы катятся по щекам под титры. Я нажала "стоп" и, выпрямив затекшие ноги, вытерла лицо поверх ладоней молодого человека, напрасно пытавшегося сделать это за меня.
– Я же здесь. У нас так не будет. - Всё равно это невыносимо, думать об этом... чувствовать-то трудно, а если ещё думать о том, что чувствуешь!
– Я повернулась к нему. Свет и электричество в заброшенном особняке не работали, давно отключенные за неуплату отсутствующими владельцами. В темноте сумерек Лухань опять светлел и проявлялся ярче.
– У меня аж поджилки трясутся и под ребрами болит! У тебя бывает, чтоб где-нибудь болело? - Мне кажется, что да.
– Лухань оглядел себя сидя.
– Где-то болит, а где - не пойму. Я же вижу, что сердца нет... но когда переживаю, то что-то тянет, даже покалывает. Удивительно, когда не могу определить, какая же часть тела чувствует? Начинаю понимать, что нечем ведь... и постепенно укладывается.
– Он с сарказмом хмыкнул: - Вот оно что такое "фантомные боли". Чувствительность того, что уже не существует.
– Перестань! Ты есть. И я тому свидетель.
– Мы положили руки на одно место, олицетворяя союз, связь, пожатие. - Очень красивая песня звучала в фильме, - помолчав, заметил Лухань.
– Тебе тоже понравилась? Я сейчас найду её и включу.
– Забравшись в папку музыки в телефоне, я быстро набрала название и исполнителя, так как давно знала их, в своё время пофанатев от этой кинокартины. Строка поиска помогла оперативнее вывести нужное на экран. Я нажала "плэй", с замиранием слушая первые звуки. Посмотрела на Луханя. Наслаждаясь, он прикрыл веки. Так хотелось положить голову ему на плечо, чтобы его рука приобняла меня, слышать стук сердца в его груди, трогать шероховатую ткань рубашки и вдыхать его туалетную воду. Почему это так важно для людей? Почему без телесного контакта мы ощущаем незаконченность? Ведь вот же он, со мной, говорит, слушает, любит меня, и я его люблю. Чего ещё требуется? Зачем физический контакт? Потому что природа наградила нас двумя атрибутами - духовным и плотским? Поэтому мы пытаемся удовлетворить оба? Удовлетворить... если организму предел есть, то есть ли предел душе? Вот уже несколько столетий две души не могут дойти до грани. - Потанцуем?
– предложил Лухань, выведя меня из задумчивости.
– Как эта пара в фильме. - С удовольствием!
– Я поднялась, встав перед ним, он тоже поднялся и, положив руки мне на талию, улыбнулся нашей очередной выдумке и глупости.
– Это вряд ли получится, да? - Главное поймать ритм, и покачиваться в одинаковые стороны, - посмеялся он. Я создала видимость того, что мои ладони лежат на его плечах и постаралась воспроизвести движения современного медленного танца. Оказалось, что это сложнее, чем изобразить тот танец, старинный. Тогда я явно танцевала чаще, чем в этой жизни. Если быть откровенной, то медляки я в этой не танцевала ещё ни с одним парнем.
– У нас выходит, не находишь? - Что-то в этом есть, - согласившись, я залюбовалась его глазами. Они почти не пропускали темноту за собой, и можно было разглядеть их отчетливо. Добрые, красивые, вымученные.
– Ты знаешь, я люблю тебя. - И я люблю тебя.
– Мы остановились.
– Я счастлив, что я могу сказать тебе это. Иногда мне кажется, что большего и не нужно. - А разве что-то ещё нужно, в самом деле?
– хихикнула я, смутившись того, как высокопарно мы говорили. Опыт перерождений изрекал многое за меня, но эта семнадцатилетняя девчонка ко многому была менее готова. Я посмотрела на окно. За ним было почти совершенно темно.
– Ох, черт! Я напрочь забыла о времени! Дома меня убьют. Я должна идти, Лухань, прости! - Конечно, разумеется.
– Он отступил так, будто мог помешать мне пройти, и даже убрал руки, будто мог удержать ими. Я наспех махнула ему, замерев на мгновение на пороге. Бледный силуэт без перемен, отдыха и перерывов продолжил ждать, обреченный свою нареченную.
Я открыла дверь домой и, по какой-то неловкой тишине и затаённости, почувствовала что-то неладное. Свет горел в конце слева, в моей комнате. Скинув кеды и стянув рюкзак с плеча, я понесла его с собой в спальню. С порога я обнаружила сидящую на моей кровати маму и стоявшего возле моего компьютера отца. Лица их были тревожными, а мамин взгляд, нащупавший мой, крайне обеспокоенным. - Вы чего здесь?
– застыла я, силясь улыбнуться. Мать посмотрела на отца, передавая инициативу речи. - Мама прибиралась в твоей комнате, - начал он. Я тут же обежала глазами каждый уголок и нашла на компьютерном столе и за мамой, на постели, все те книги, которые я нахватала в библиотеке и пока что не вернула.
– И нашла кое-что. Вернее, обнаружила странное...
– Папа подтвердил мои догадки, указав на книги.
– Я включил твой компьютер, чтобы убедиться, что это мимолетный интерес... - Ты залез в мою личную информацию?!
– оскорбилась я, как и каждый человек, наверное, попытавшийся бы на моем месте отвоевать частное пространство и свои права на свободу. - Я не лазил нигде по файлам, просто посмотрел, на каких сайтах ты бываешь... - Но это отвратительно!
– кинула упрек я. Наконец, вступилась за их поступок мама: - Мы увидели, что все книги, которые ты так увлеченно читала, не имеют отношения к учебе! Что мы должны были думать?
– Она нервно сплела пальцы. Ей не нравились ссоры и скандалы, как и мне. Но если папа начинал, то его было трудно остановить. - Что у меня есть хобби и интересы?
– логично предположила за них я.