Вечное
Шрифт:
— Piacere [55] , комендаторе Буонакорсо, — сказал отец, протягивая руку.
— Piacere, Беппе. Пожалуйста, зовите меня Романо. — Буонакорсо с натянутой вежливой улыбкой пожал руку отца. Глаза у него были маленькими, карими, тонкие усы блестели от помады, а нос, к сожалению, напоминал картофелину. Он был среднего роста, подтянутый, ухоженный, складки мундира безупречно отутюжены.
— Чем обязан столь приятному знакомству, Романо?
55
Очень
— Ваш сын, Марко, достиг впечатляющих успехов. Могу я переговорить с вами обоими?
Глава четырнадцатая
Сандро насилу дождался начала лекции профессора Леви-Чивиты. Лекционный зал был самым большим в Ла Сапиенце, и, невзирая на летнюю пору, в него набились битком администрация университета, профессура, сотрудники факультетов математики и физики. Сандро гордился тем, что сидит вместе с Энцо и студентами магистратуры. Вокруг были взрослые, не то что в школе, к тому же Сандро оказался среди самых гениальных математиков и физиков своего времени. На сей раз не он был самым умным в помещении, и Сандро это потрясло. Ему еще многое предстояло узнать, и они могли его научить. Когда-нибудь и он внесет свой вклад в развитие итальянской математики. Сандро понял, что мать была права, теперь ему стало ясно, что она имела в виду. Бог не просто так наделил Сандро даром. Может быть, для того, чтобы он вручил этот дар своей стране.
Сбоку от помоста показался профессор Леви-Чивита; он подошел к трибуне, и аудитория разразилась аплодисментами. Сандро, который до этого дня встречал великого математика всего пару раз, был очарован его внешним видом и манерой держаться. Леви-Чивита скромно улыбнулся, затем поправил микрофон: гений был удивительно невысокого роста, примерно полтора метра. У него были редеющие седые волосы, вытянутое лицо, а за круглыми очками мерцали глаза. Ему шел старомодный костюм в тонкую светлую полоску, с широкими лацканами и воротником-стойкой, а также шелковый шейный платок.
Он заговорил спокойным и негромким голосом, так что вся аудитория подалась вперед, и Сандро тоже зачарованно прислушался. Порой он едва понимал, о чем идет речь, но его внимание было приковано к профессору, он не делал заметок, предпочитая сосредоточиться. Чуть позже Леви-Чивита выкатил доску и начал сопровождать лекцию расчетами. Ум Сандро бурлил, как никогда прежде, лекция настолько его увлекла, что, когда она закончилась и профессор Леви-Чивита отвесил залу старомодный поклон, юноша оцепенел.
Сандро вскочил на ноги и захлопал в ладоши, все присутствующие аплодировали не меньше пятнадцати минут, после чего преподаватели и почетные гости устремились к помосту. Студенты направились к выходу, заполнив проходы между рядами, но Сандро никуда не спешил, ему хотелось остаться в зале и набраться побольше впечатлений.
— Сюда, Сандро! — Энцо тронул его за руку.
— Хорошо, — неохотно ответил он и последовал за Энцо к боковому проходу, и тут кто-то сказал:
— Будь я проклят, если стану аплодировать грязному еврею.
Сандро застыл. Он повернулся посмотреть, кто это сказал, но толпа все время двигалась. Ближе всех к нему стояли двое студентов, достаточно взрослые, должно быть, выпускники. Сандро показалось, что это сказал кто-то из них.
— Что вы сейчас сказали? — спросил он.
— Ничего, — с явным безразличием ответил один из юношей.
Второй пожал плечами.
— Кто-то только что назвал профессора Леви-Чивиту «грязным евреем», — Сандро едва выговорил это
оскорбление. От гнева он осмелел, хотя оба парня были его старше. — Это были вы?Выпускник покачал головой:
— Мы ничего не говорили.
— Брось, Сандро! — Энцо потянул его вперед.
— Нет. — Сандро не сводил глаз с парней. — Может, и не вы, но вы должны были это слышать. Слышали?
— Нет, не слышали. — Студенты поспешили отойти, и чувство справедливости велело Сандро от них отстать, поскольку он не был уверен до конца. Он осмотрел аудиторию, полную хорошо одетых образованных людей, и ужаснулся: ведь кто-то из собравшихся здесь сказал эту гадость. Если Сандро прежде не знал, как выглядят антисемиты, теперь ему было известно наверняка: они выглядят как все остальные.
— Идем. — Энцо вывел его из аудитории, они дошли до вестибюля и остановились; студенты обходили их, покидая здание университета.
Сандро все не успокаивался:
— Разве вы не слышали, Энцо?
Тот посмотрел на часы.
— Мне пора домой, а тебе — забрать следующее задание.
— Вы не удивлены?
Энцо пожал плечами:
— Нет — в наше-то время. В любом случае профессор считает себя агностиком, а его жена — католичка.
— Ну и что? Дело-то не в том. — Сандро никогда не задумывался, еврей ли профессор Леви-Чивита. Теперь он догадался, что, судя по фамилии, математик все же еврей.
— Иди сюда, поговорим в более уединенном месте. — Энцо взял Сандро за руку и отвел к стене. — Это все его политические взгляды.
— Профессора? Кому вообще какое дело до его взглядов?
— Шесть лет назад профессоров университета заставили дать присягу фашистскому правительству. В противном случае их увольняли, — негромко сказал Энцо. — Из тысячи двухсот человек отказались лишь двенадцать. Одним из них был старик Вито Вольтерра [56] — он был членом парламента и социалистом; конечно, он отказался. В итоге его уволили.
56
Выдающийся итальянский математик и физик, годы жизни 1860–1940, за отказ принести присягу был лишен членства во всех университетах Италии.
— А при чем тут Леви-Чивита?
— Ходят слухи, что он написал руководству университета письмо, где заявил, что математика вне политики и он не считает нужным демонстрировать свои политические убеждения. Говорят, это вызвало большой переполох, и в итоге Леви-Чивита дал присягу только потому, что не хотел увольнения.
— Но ведь он прав. Политика и математика никак не связаны. Можно сделать вывод: он агностик в религии и придерживается независимых взглядов в политике. Так что его позиция логична.
— И все же есть подозрения, что он склоняется к левым убеждениям. Его прошлое свидетельствует против него. Все знают, что в 1925 году он подписал Манифест [57] Бенедетто Кроче против фашизма, опубликованный в газетах.
— Ну и что? — Сандро знал о печально известном манифесте от своего отца, который его не одобрял. — Сотни профессоров, журналистов и людей искусства подписали это письмо. Леви-Чивита ведь не был единственным.
— Я просто тебе объясняю: фашисты не восхищаются профессором так, как мы с тобой.
57
Манифест антифашистской интеллигенции, написанный в 1925 году в ответ на Манифест фашистских интеллектуалов.