Вечный путь

— Мне говорили, что эксцентриситет орбиты Валькирии равен 0,01 — Голос сержанта слегка задрожал, но быстро выровнялся. Набежавшая тень исчезла с лица. — Вот видишь, я даже такие умные словечки знаю. Ну не молодец ли я? Так вот, орбита Валькирии представляет из себя почти идеальный круг, а орбиту нашего шарика обычно рисуют в виде эллипса, вытянутого в сторону Пальмиры.

— Летом мы удалены от Валькирии на максимальное расстояние и ближе всего к звезде, — добавила Линн. — А в темный сезон — все наоборот.

— Темный?

— Темнее не бывает, — Робинс выпустила круглое облако дыма, казавшееся голубым в холодном свете магниевых ламп, — Расстояние между Террой и Валькирией сокращается вдвое, усиливается атмосферная люминесценция, приливы в океане становятся в несколько раз мощнее, ураганы и грозы следуют почти непрерывно. Насколько я понимаю, во всем виновата гравитация Валькирии. Но главное — большая мама частично перекрывает диск Пальмиры, а за восемь недель до праздника Рождения Жизни наступает полное затмение. Ты только представь: пятьдесят шесть дней почти абсолютной темноты. В небе светят только звезды и синяя корона Пальмиры. Люди в эту пору предпочитают отсиживаться по домам. Жрицы Прародительницы говорят, что в пору затмения открываются врата от кладезя бездны и демоны вырываются в мир живых. А потом светило сбрасывает оковы тьмы, и жизнь возрождается.

— Чушь собачья! — с раздражением буркнула Линн. — В жреческие сказки верят только тупые фермеры. Да и то лишь самые упоротые.

Робинс как-то странно посмотрела на нее исподлобья и промолчала.

— А температура? — Килар выдохнул дым сквозь сжатые зубы.

Сержант передернула плечами, словно освобождаясь от навязчивых мыслей.

— Понижается, но не сильно. Температура у нас вообще достаточно стабильна в течении всего года. Говорят, это связано с минимальным наклоном планетной оси. Пальмира-А яркая, активная звезда. Ее энергии хватает, чтобы Терра не остывала, а Валькирия дополнительно нас разогревает. Океаны отдают избыточное тепло, а бурление потоков в атмосфере разносит его повсюду. Ураганы поднимают с поверхности моря огромные массы воды и выплескивают их на сушу. С неба льет почти непрерывно, реки выходят из берегов, прерия превращается в болото.

Килар зажмурился, с наслаждением втягивая в себя ароматный дым.

— А вторая звезда, красный карлик? Я не астрофизик, но кажется ее гравитация должна как-то влиять на обе планеты, нарушать стабильность системы.

— Об этом ничего не могу сказать. Возможно кто-то из яйцеголовых дал бы тебе вразумительный ответ, но в армии такому не учат. Как по мне, это просто удивительное везение: когда Пальмира А и B сходятся вместе, Валькирия и мы вместе с ней оказываемся с противоположной стороны нашей звезды. Не знаю, кто это устроил — Прародительница в своей неизреченной мудрости или просто так легли кости. Сестры гуляют в обнимку всего полтора года, а потом разбегаются по разным квартирам печь пироги. Когда через семь лет мы завершим полуоборот, Пальмира-B успеет отойти на безопасное расстояние. Так было всегда, пока здесь живут люди.

— Забавно… — Странник докурил до конца, едва не обжег пальцы и уронил окурок под ноги. Он долго не решался продолжить, глядя в темноту.

Линн уже не в первый раз пришло в голову, что они слышат и видят одно и тоже, но думают о разных вещах. Как будто все трое пытались разглядеть что-то сквозь водную гладь, но Робинс и сама Линн наблюдали только пляску мальков на мелководье, в то время как взгляд Килара проникал в мрачные глубины, достигал самого дна, где в гуще ила копошились неведомые твари. Линн задалась вопросом, хотелось бы ей знать то, что знает он, видеть мир его глазами, разделить с ним его бремя?

«Это как лишиться девственности», — подумалось ей.

— Если смотреть на окружающую действительность с точки зрения скептика, жизнь — всего лишь ошибка природы, статистическая погрешность, не более того. — Голос Странника отозвался эхом среди скал. — Сколько отдельных факторов должно сложиться, чтобы получилась даже простейшая амеба? А какова вероятность появления сложных биологических форм, полноценной экосистемы? Это как годами участвовать в лотерее и раз за разом срывать джек-пот. Такое математически невозможно.

— И все же благоприятных миров много, — Линн почему-то стало неуютно от его слов. — Если верить летописям, Древние обнаружили больше двадцати планет, пригодных для полноценной колонизации. Правда, в конце концов они все обгадили, но перед этим пару веков чувствовали себя неплохо.

— Это и удивительно, — подчеркнул Килар, — При таком количестве невероятных совпадений впору подумать о высшей силе.

— Ага. О Боге, — подсказала Линн.

— Бог, создатель, демиург, мыслящая или разумная материя. Что если жизнь существует из чьей-то прихоти, а не сама по себе?

— Звучит зловеще, — высказалась Робинс. — Но я в это не верю.

— Я тоже был агностиком, сколько себя помню, — согласился Килар, — Но сейчас, после всего… знаю, что для вас это полный бред… чувствую себя святым Фомой, вложившим персты в раны Иисуса.

Линн уже привыкла, что Странник часто говорит непонятно, поэтому решила воздержаться от комментариев, но Робинс смолчать не могла.

— Ты издеваешься над нами или специально выдумываешь всякую хрень, чтобы казаться умнее?

— Раньше я так и делал, — подтвердил Килар, — Бессовестный журналюга при любом удобном случае начинает жонглировать словами. Назовем это профессиональной деформацией. Но смерть и воскресение отлично прочищают мозги.

Робинс что-то недовольно проворчала вполголоса, но спорить не стала. Линн передала Страннику папиросу, к которой за все время разговора так и не притронулась.

— Держи. Кажется, тебе это нужнее.

Ночью хорошо выспались. Под утро к водопою сунулось какое-то крупное животное похожее на капибару, но, услышав щелчок затвора, ускакало в темноту.

После завтрака настало время обработать и перевязать раны. Линн отошла подальше от лагеря, к противоположному краю озерца, прихватив с собой пакет первой помощи, упаковку влажных салфеток, самодельные марлевые тампоны для интимных дел и початую банку митранта. Она не хотела показывать всем, во что превратилась ее левая рука. Линн почему-то казалась, что, если выставить уродство на всеобщее обозрение, оно станет необратимым. Умом она понимала, насколько это глупо. Палец она потеряла навсегда, и это не исправить, даже если прятаться до конца жизни. Но ее рассуждения о ране плохо вязались с логикой и здравым смыслом.

Размотав бинты, Линн с отвращением уставилась на обрубок мизинца. Остатки фаланги распухли и сочились сукровицей. Безымянный палец с оторванным ногтем выглядел не многим лучше. Она смочила ватный тампон митрантом, крепко стиснула зубы, и приступила к экзекуции. Боль наполнила ее потоком горящего керосина. Линн хотелось выглядеть сильной и стойкой. Главное — не заорать. Она прокусила губу до крови, из глаз против воли брызнули слезы, лоб покрылся испариной. Поэтому она и ушла ото всех. Если Странник начнет ее жалеть и опекать как беспомощную клушу, она этого не вынесет… Так она думала ровно до того мгновения, как антисептик попал на рану. Боль вымыла из головы любые проявления гордости, выжгла напускную браваду струей жидкого огня. Линн скорчилась на шероховатом камне, всхлипывая и содрогаясь всем телом. Если бы Килар сейчас подошел к ней и обнял, она бы разрыдалась и позволила ему делать с собой все, что угодно. Лишь бы не оставаться с болью один на один.

Сзади захрустел щебень. Линн подскочила как ошпаренная.

— Не дергайся, подруга, — Робинс усадила ее обратно на камень. — Давай помогу перебинтовать. У тебя руки трясутся как у паралитика.

— Дерьмо, — выдохнула Линн, размазывая по лицу слезы.

— И не говори, — Робинс взяла ее трясущуюся руку, положила себе на колени и разорвала свежую упаковку бинтов.

Линн бросила взгляд через плечо. Килар гасил магниевые лампы, складывал их и убирал в мешок. Он даже не смотрел в ее сторону. Линн сглотнула. Боль разгорелась с новой силой, когда Робинс приложила к ранам свежий тампон ИПП с сеткой из нитрата серебра и начала туго бинтовать кисть. Но безразличие Килара почему-то ранило больнее. Ему что, совсем наплевать на нее? Или он умело притворяется? Стоп! С какой стати ее вообще это волнует? Линн захотелось вскочить с камня, подбежать к нему и надавать тумаков. Пусть эта чертова каменная маска исчезнет с его лица, пусть он наорет на нее или даже ударит, но в конце концов обратит на нее внимание, проявит хоть какие-то человеческие эмоции. Может ему противно общаться с калекой?