Вечный шах

открыться, по мелочи нарушить общественный порядок, и чем больше мы

наследим, тем рискованнее для них любая попытка нас ликвидировать.

– Думаешь, такие попытки будут?
– осторожно спросил Алик.

– Будут, если мы загоним их в угол, - бодро ответил Смирнов и

склонился над картонным ящиком.
– Разделим подарки, пацаны.

Сорвал широкую ленту скотча, раскинул на две стороны две части

крышки, вынул пенопластовую прокладку и стал выгружать на журнальный

столик подарки заботливого Александра Петровича: три пистолета с

наплечными сбруями, три пачки патронов, четыре ножа в чехлах, четыре

изящных кастета, десяток баллончиков в упаковке с нервно-паралитическим

газом, два миниатюрных японских фотоаппарата.

– Больших денег все это хозяйство стоит, - задумчиво оценил подарки

Казарян.
– За что нам такие подарки?

– За дружеские услуги, которые мы оказали и еще окажем любезному

бизнесмену Александру Петровичу, - объяснил Смирнов и вновь предложил: -

Выбирайте, кому что нравится, дорогие мои мальчишки.

В каждом мужике сидит противоестественное восхищение орудиями

убийства и детский восторг от обладания ими. Перезревшие пацаны

примерялись к оружию: Виктор тотчас нацепил и стал подгонять сбрую с

пистолетом, Казарян проверял свою машинку, выщелкнув обойму, попробовал

спуск, Алик, вытянув из чехла широкий десантный нож, любовался своим

отражением на поверхности сверкающего металла.

Смирнов нырнул в ящик последний раз и вытащил нечто в фабричной

упаковке, на блестящих боках которой были яркие надписи на иностранном

языке. Варварски, не желая заморского изящного дизайна, раскурочил

упаковку и извлек из нее по очереди пять радиопереговорников. Не

милицейские грубые черные кирпичи, а элегантные, как французские

пудреницы, умещающиеся в ладони, безукоризненные устройства японского

производства. Разложил их на столике, полюбовался и поинтересовался:

– Разобрались, что к чему?

– Я пистолет не возьму, - сказал Алик.
– Стреляю я скверно, да и

таскать его под пиджаком одна морока. Лучше лишний баллончик прихвачу.

– Бери, - разрешил Смирнов и взглядом обвел свое воинство. - Будем

считать, что мы полностью экипированы.

– И в блестящей сей экипировке завтра полным парадом проследуем по

Красной площади, - с невинным видом завершил за него фразу Казарян.

– Нет, Ромочка, - нежно возразил Смирнов. - Завтра праздника не

будет. Начинаются суровые будни. Итак, намечаю основную нашу задачу. В

первую очередь определить смысловую направленность организации и

окончательные ее цели. Во-вторых - выявить фактическое руководство этой

организации.

– Только-то?
– удивился Казарян. - Два пальца об асфальт! Счас

сделаем!

– Не дури, - попросил Смирнов.
– Первое время, пока мы всерьез их не

зацепим, они нас убивать не будут - себе дороже. И за это время нам надо

как можно тщательнее отработать косвенные к ним подходы. Да, черт, совсем

забыл! Давайте-ка переговорники опробуем.
– Он встал, забрал одну штучку

со стола.
– Я в сортир, Виктор на кухню, Алик остается здесь, а ты,

Казарян хренов, иди в ванную.

Все послушно разбрелись по названным помещениям. Смирнов уселся на

стульчак, включил переговорное устройство и тихим голосом заговорил:

– Погода на завтра. Задание славному журналисту Спиридонову: в

редакции газеты, где работал Олег, обстоятельно понюхать, что и как. О чем

были его последние статьи, что новенького хотел написать, с кем

контактировал, с кем собирался контактировать. Виктор будет со мной.

Казарян получит конфиденциальные установки. Все. Прием.

Смирнов переключил переговорник на прием и услышал то, что и должен

был услышать, подставляясь по простодушию. Казаряновский голос был громок

и ядовит:

– Потешилось игрушкой, хромое дитя на пенсии? Вам, отставным

полковникам, только бы покомандовать подразделением. Подразделение,

правда, жидковато: двое пузатых старичков и нервический алкоголик, но оно

с готовностью рапортует: есть! Да, кстати, когда со стульчака вставать

будешь, задницу не забудь подтереть.

Утро было что надо, замечательное утро. Они вышли из подъезда и на

мгновение остановились, потому что пришлось закрыть глаза от жестокого

светового удара низкого солнца.

Смирнов, ночевавший у Виктора, безжалостно разбудил литератора в дико

раннее для того время, не дал ему горевать по поводу похмелья, не дал и

похмелиться. Напоил крепчайшим чаем, обругал крепчайшим матом и -

укрощенного - начал приспосабливать к делу.

Смирнов сел за руль "семерки", и они поехали. У Уголка Дурова

вывернули на Самотеку, пересекли Садовое, по Цветному бульвару добрались

до Трубной, вскарабкавшись по Рождественскому и миновав Сретенский,

покатили по улице Кирова. Делая поворот в Кривоколенный, Смирнов спросил:

– Ну, ведут или не ведут?

– Ведут, - уверенно сказал Виктор.
– Все тот же "Запорожец".

– Ах вы, мои милашки!
– неизвестно чему обрадовался Смирнов.

Кривоколенный, Телеграфный, Потаповский, Сверчков. Повертелись по

родным до слез переулкам и остановились у обширного предреволюционной