Ведьма и компания

– Она сказала сьеру рыцарю, что я – дракон! – торопливо направляясь к лечебнице, бросила настоятельница.

Сеньор остолбенел, кажется, на мгновение даже позабыв об орущей супруге.

– Впервые слышу, чтоб с драконом пытались сделать… такое! Да вы сильны, сьер рыцарь!

Рыцарь в ответ только безнадежно застонал, и быстрым шагом направился к монастырской часовне.

– Сам дурак! Железный болван! – в ярости заорала ему вслед сестра Аполлинария. – Епископ так этого не оставит! Он отучит вас таскать в монастырь нищих бродяг, вроде этой вот… цыганки! – она махнула в сторону лечебницы.

Там, цепляясь за дверной косяк, стояла давешняя утопленница: босиком, в грубой монастырской рубахе и с разметавшимися по плечам черными волосами, похожими на толстых змей. Приезжий сеньор несколько мгновений тупо глядел на нее… и кинулся к утопленнице, принялся галантно целовать ей руки:

– Боже мой, герцогиня! Вы ли это? Но как, откуда?

– Дела семейные… - пролепетала утопленница. Сеньор галантно подхватил слабеющую женщину и повел к скамье.

– Эта женщина осмелилась называть вас цыганкой – она немедленно будет наказана!

– Ах, оставьте, монсьер! Если уж она назвала бедную настоятельницу драконом… – она лукаво хмыкнула.

– И впрямь… сумасшедшая особа. Придется поинтересоваться у епископа, почему он позволяет подобным безумицам говорить от его имени.

– Я не сумасшедшая! – немедленно завопила сестра, но сеньор уже слабо шевельнул рукой, и его люди подхватили сестру Аполлинарию под локти и поволокли прочь.

– С вашего разрешения, я тоже вас покину. – пробормотал сеньор, устремляясь к дверям лечебницы, из-за которых все громче неслись отчаянные крики.

– Конечно! – легко согласилась та, кого назвали герцогиней. – Семья превыше всего!

За дверями лечебницы настоятельница аккуратно массировала громадный живот истошно орущей женщины.

– Ничего, ничего! – бормотала она. – Ты при родах не умрешь! И никакой такой судьбы!

[1] Моя вина! Моя большая вина! (лат.)

Глава 7

Женщина поднималась по склону горы. Скользила легко, невесомо, будто плыла над каменистой тропой, на которой и козы чувствовали себя неуверенно, а уж люди обычно карабкались на четвереньках. На вершине горы, нахохлившись, как замерзшая ворона на ветке, сидел дракон и алые лучи заходящего солнца вспыхивали на его красно-белой чешуе.

Все также спокойно и неторопливо женщина поднялась до самой вершины и остановилась у кончика чешуйчатого хвоста. Склонила голову в задумчивости, так что похожие на змей длинные, не собранные в прическу черные пряди, упали на одно плечо.

– Ты точно не моя дочь. – задумчиво сказала она.

Дракон обернулся. В тот же миг последний краешек закатного солнца канул в багрово-алое море. Сумрак упал сразу, будто покрывало на птичью клетку, но в слабых отсветах вечерней зари еще можно было различить – дракона больше не было. На краю скального карниза стояли две женщины.

– Госпожа настоятельница! – хмыкнула одна.

– Иппокризия, дочь Гиппократа, из рода Асклепиадов. – настоятельница поклонилась, прижимая руку к сердцу.
– Госпожа моя герцогиня!

– Табити. – хмыкнула вторая, невозмутимо усаживаясь на самый край скального карниза. Босые ножки под длинным подолом взбрыкнули… и с карниза свесились два толстых чешуйчатых змеиных хвоста. – Фффух! И как вы, люди, на этих своих культяпках ходите? Это же неудобно! – шевеля хвостами, как после тесной обуви, пробормотала она.

– Змееногая! Богиня скифов! – выдохнула Иппокризия. – Я читала у Геродота…

– Противный был мужичонка! «Богиня скифов»! – передразнила Табити. – Разве я только у скифов богиня?

– Пусть Ваша Светлость… э-э, Ваша Божественность меня простит… - склонилась Иппокризия.

– Моя Чешуйчатость и Клыкастость, а также Крылатость тебя прощает. – хмыкнула Табити и выразительно похлопала по скальному карнизу, предлагая Иппокризии усесться рядом.

Та поколебалась мгновение, но все же села: медленно, аккуратно, настороженно поглядывая на мягко дышащее внизу темное море.

– Ты высоты боишься?

– В этом облике у меня крыльев нет. – покачала головой Иппокризия.

– Ты действительно не можешь менять облик по своему желанию! – в голосе Табити звучало тягостное удивление, какое бывает, когда слыхал о чем-то совершенно ненормальном, но не верил – пока вдруг не убедился лично. – Драконица – днем, и человечка – ночью! И впрямь проклятье?

Иппокризия только кивнула и закусила губу:

– Проклятье Артемиды…

– Так давно? А говорили, сто лет… - Табити хищно усмехнулась. – Что ты ей сделала?

– Я не сделала! Я только сказала! И даже не ей! Что… что… - Иппокризия смущенно отвернулась и пробормотала едва слышно. – Что избегать мужчин… вредно для женского здоровья.

Табити некоторое время ошеломленно молчала… а потом захохотала, раскачиваясь и колотя змеиными хвостами по краю скального карниза:

– Артемиде… Богине-девственнице… А-ха-ха…

– Я даже не знала, что она меня слышит! – жалобно протянула Иппокризия, но Табити продолжала хохотать.

– Ндаааа… - кончиком змеиного хвоста она смахнула выступившие от смеха слезы.
– Теперь понимаю, почему проклятье… такое изощренное. Поцелуй, он – в короли, а ты – через годик в гроб. Как же ты живешь?

– Живу я как раз неплохо! – вскинулась Иппокризия. – Мне нравится летать и… и охотиться тоже нравится! Быть драконицей не так уж плохо!

– Не так уж. – согласилась Табити.

– Если бы не эти рыцари! Я же никого не трогаю! Что за манера таскаться ко мне с мечами и копьями – то компаниями, то поодиночке! Днем дерешь их в клочья… а ночью еще и перевязывать им раны от моих же когтей приходится! И переломы от ударов хвостом!

– Зачем? – удивилась Табити.

– Я папе клялась! – с достоинством выпрямилась Иппокризия.
– Но те, которые с копьями, еще ничего! А вот те, которые с поцелуями! – она уткнулась лицом в ладони и застонала: то ли от душевной боли… то ли от злости.

– Узнаю человечков. За сокровища и на дракона кинутся, а за королевский венец – даже с поцелуями. – покивала Табити. – Ну и как ты скрываешься все эти… столетия?

– Перелетаю. – вздохнула Иппокризия. – Жила в Греции, потом в Византии… Я в здешние горы много чего перетаскала, когда у нас иконоборцы завелись. Сперва они статуи древних богов разбивали, потом за свои же иконы взялись, есть же такие люди, которым только бы что-нибудь сломать… Потом перебралась в Венецию… а потом сюда…

– Но теперь тебя нашли и здесь. – мягко сказала Табити.