Ведьма и компания

– Благодаря вам они теперь не думают, что я – То Фелико Терас.

– Они – нет. А до чего додумаются их дети? – ответила Табити… и вдруг прыгнула с карниза вниз.

Иппокризя пронзительно вскрикнула, вскочила… и тут же облегченно выдохнула и застыла, глядя на взмывшую над ней огромную драконицу, переливающуюся радужной чешуей в лунном свете.

– Драконам больше нет места в человеческом мире. – зависая у карниза на широко распластанных крыльях, прогудела радужная драконица.
– Я пришла, чтобы забрать домой последних, самых упрямых моих детей. Но могу прихватить еще одну, приемную дочь.

– Уйти в мир драконов? – растерялась Иппокризия. – Но… как же… а пациенты? Монастырь мой – кому он без меня нужен? А… а сокровищница?

– Уговаривать не буду! – рыкнула драконица.

– Я и так после последних уговоров на койке в твоей лечебнице очутилась! Правда, в портал склочного сынка закинула… - она осклабилась во всю пасть. – А ты… Держи! – и она тряхнула хвостом. Радужно переливающаяся чешуйка с глухим стуком упала к ногам Иппокризии.
– Как соберешься с духом… и с сокровищницей… зажми в когтях и лети к солнцу!

Мощный порыв ветра заставил пригнуться. Радужная драконица взмахнула крыльями… ее хищный силуэт мелькнул на фоне серебряного диска луны, и исчез.

Иппокризия присела на корточки, нашаривая чешуйку. Стиснула ее в ладонях. Конечно, не сейчас… И даже не завтра. Жена здешнего сеньора родила здорового мальчишку, но сама еще очень слаба… Рыбака с размозженной рукой вчера привезли – сестра Агнесса кости собрать не сможет, останется парень калекой, если не помочь…

Но золото из спрятанной под монастырем сокровищницы надо поменять на драгоценные камни. Они гораздо легче.

– Зато рясу можно не брать. – подтыкая цепляющийся за все окрестные кусты подол, бормотала она. – Мне с рыцарями нельзя, а драконы – их прямая противоположность!

Конец четвертой истории

История пятая Новая хозяйка

Глава 1

– Извольте видеть, барышни, это и есть наш живой мост! – господин в сюртуке плавно повел ладонью, словно презентуя бонбоньерку с конфектами.

Из его спутниц под определение «барышня» в полной мере подходила лишь одна: девушка годов пятнадцати, одетая весьма небогато, но все же так, что не оставалось сомнений в ее принадлежности к дворянскому сословию. Было в ее простом и строгом платьице даже нечто, господином в сюртуке мысленно поименованное «заграничным лоском». Сквозь примерность поведения юной барышни, подкрепляемое настойчивыми взглядами компаньонки, порой прорывалась детская живость: вот и сейчас девушка приникла к окошку наемного экипажа, не отрывая глаз от открывшегося ей зрелища.

– Сядьте, Лизхен. Воспитанной барышне не престало вот так выглядывать в окошко. Что о вас подумают? – строго повелела компаньонка. Сама она ежели и относилась к барышням, то скорее к барышням престарелым: затянутую в лишенное малейших украшений шерстяное платье фигуру уже нельзя было назвать стройной, но лишь сухопарой, две резкие морщины подчеркивали впалый рот, еще одна залегла между широких бровей – и стала еще глубже, когда фройляйн одарила свою подопечную суровым взглядом.

– Анна Францевна, голубушка, что за беда коли барышня посмотрит? – вмешался еще один их спутник, чья яркая чернявость выдавала южное происхождение, а одежда – купчика средней руки.

– Позвольте и мне присоединиться к ходатайству господина Ламбракиса! Скоро уж такого не увидишь!

Жадно вглядывающаяся в окошко девочка не обернулась ни на слова компаньонки, ни на заступничество спутников. Груженая телега перед ними наконец стронулась с места, их возница щелкнул кнутом, запряженные в дорожную карету тяжеловозы дружно дернули и скрипящий рессорами экипаж въехал на мост.

Анна Францевна испуганно вскрикнула, цепляясь за сидение и даже девушка отпрянула от окна – связанная из круглых бревен секция моста поднялась перед самыми лошадиными мордами, экипаж ухнул вниз, а хлынувшая со всех сторон вода захлестнула его чуть не до середины колес. Лошади ударили копытами – вздыбившийся было перед ними деревянный помост просел под тяжестью, чуть не по самые перила уходя в воду. Гулко хлюпая, невозмутимые тяжеловозы потащили экипаж по наплавному мосту.

– Каково? По воде аки посуху! – восторженно вскричал господин в сюртуке.

– Um Gottes willen[1]! – стукаясь об него плечом и хватаясь за сбившуюся шляпу, простонала Анна Францевна. Плещущие у колес волны раскачивали карету будто лодку. – Скажите кучеру, чтоб немедленно поворачивал обратно! Мы здесь все погибнем!

– Никак невозможно, позади нас уж иные экипажи едут. Теперь или вперед или уж как на корабле – за борт! – рассмеялся господин Ламбракис.

– Я не вижу другого берега. – девушка высунулась наружу. Глаза ее пылали, грудь вздымалась, вдыхая непривычную мешанину запахов: гниющих у берега водорослей, свежести воды, рессорной смазки, ядреного пота усталых лошадей. Взгляд шарил по речному простору, от которого перехватывало дух: река была огромной! То серая, то почти черная, а то прозрачно-зеленая под лучами весеннего солнца. Ее воды с ревом неслись меж колес, готовые подхватить экипаж точно ореховую скорлупку. Впереди через реку тянулась редкая цепь телег и экипажей, что казалось, плыли по невидимой нити, продернутой поперек громадной реки.

– Скоро уж поедем по настоящему мосту – чудо инженерной мысли, изволите ли видеть! – объявил господин в сюртуке.
– Железный, двухъярусный, да с рельсами!

Девушка высунулась в окошко еще дальше и зачарованно уставилась на каменные опоры строящегося моста, вокруг которых пенилась река.

– Это ежели построят, любезный Александр Николаевич. – пробурчал пессимистически настроенный господин Ламбракис. – Не в обиду вам будь сказано, не больно-то за год и настроили.

Оба спутника помрачнели.

– Увы… - согласился названный Александром Николаевичем господин в сюртуке. – В деле рельсового сообщения австрияки нас изрядно опережают. Вы, дорогая Анна Францевна, от Лемберга[2] по чугунке следовали?

– До самой границы с Российской империей. А уж оттуда на перекладных. – утомленно вздохнула фройляйн.

– У нас меж обеими столицами уж лет тридцать как рельсовое сообщение. – слегка уязвлено заметил Александр Николаевич.
– Да и в центральных губерниях тоже.

– Только мы тут в южной провинции до сих пор как дикари! – ворчливо прибавил Ламбракис.

В борт кареты ударила волна и отвлекшаяся было спором Анна Францевна снова издала задушенный писк.

– Здесь всегда такое бурное течение?

– Так ведь Днепр, фройляйн Штольц, не речка Переплюйка какая! – рассмеялся господин в сюртуке. – Как говаривал незабвенный Николай Васильевич Гоголь: «Не всякая птица долетит до середины Днепра!»

– На кареты сие тоже распространяется? – дрожащим голосом вопросила фройляйн.

– Сдается, сейчас мы как раз посредине. – усмехнулся жестокий Ламбракис. – А волнение и впрямь изрядное: не иначе как снова старое проклятье! Тут видите ли, какое дело, барышни: когда век назад генерал и всяческих орденов кавалер Василий Чертков[3] по поручению светлейшего князя Потемкина место для губернского города приискивал, вроде бы рассердил его кто-то из казаков местных. Уж не знаю за дело, али по самодурству, но велел генерал казака пороть, а тот возьми, и окажись характерником – колдуном, стал-быть, здешним. Ну и проклял под плетьми всю чертковскую затею, да так, что первый основанный город и вовсе паводком снесло, пришлось новое место искать. Но и тогда проклятье не отвязалось, каждые десять лет наводнения такие: не то что хибары, солидные строения начисто смывает, только на горе народишко и спасается – вооона, где собор! – купец ткнул корявым пальцем в окошко, где над завидневшемся вдали берегом пылали вызолоченные купола.
– Мыслю я, как ливни зарядят, ждать городу снова речку в гости!