Ведьмак. Перекресток воронов

мысль о мщении, и ещё —

Смелость, что не даст отступить,

не позволит склониться, и главное —

не даст себя растоптать.

Джон Мильтон, «Потерянный рай»

Глава двадцатая

В воздухе пахло снегом. Ведьмак глубоко вдохнул, втянул воздух. Ощущение было такое, будто в лёгкое воткнули нож.

Всё ещё холодно, подумал он. Март на дворе, снега тают, а холод не отступает.

Он плотнее закутался в толстый плащ — поначалу единственную мужскую одежду, что нашлась в храме. Плащ неизвестного происхождения отыскался в дальнем углу подвала. Выглядел он неважно — словно несколько лет прослужил брезентом на телеге с углём, а потом ещё столько же — подстилкой в собачьей конуре. Но его удалось отчистить, сидел он неплохо и от холода защищал достаточно.

От его собственной одежды не уцелело практически ничего. Почти всё, включая красивую куртку с серебряными накладками и кожаные штиблеты, пришлось разрезать ножницами — тогда, в сентябре прошлого года, когда его, едва живого, положили на лекарский стол в храме. Немало времени прошло, прежде чем жрицы собрали ему какую-то обувь и одежду, закупившись в городке. Некоторые из них умели обращаться с иглой и подогнали то, что не подходило по размеру. Времени у них было предостаточно — ведьмак смог подняться с постели только к середине декабря. А потом потянулись долгие недели выздоровления и восстановления.

Тот сентябрь и последующие недели он старался не вспоминать, хотел вычеркнуть их из памяти. Боль, унизительная беспомощность в шинах, лубках и повязках, из-за которой он не мог самостоятельно сделать даже простейшие вещи. Начиная с самого обычного — когда его кормили с ложки и поили через трубочку, и, заканчивая более интимным и куда более унизительным — когда Неннеке или кто-то из жриц брала его за член, чтобы направить в стеклянный сосуд с узким горлышком. Не хотел он помнить и пробуждения с пересохшими, как пергамент, губами, деревянным языком и слюной, густой, как столярный клей. Не хотел вспоминать мучительные перевороты со спины на живот, чтобы не было пролежней.

Позже он часто выходил на улицу, и не только ради восстановительных упражнений. Он просто не мог без отвращения смотреть на ложе, где провёл тринадцать недель — самых омерзительных недель в своей жизни.

Подтаявший снег капал с веток.

Когда он подошёл к конюшне, Плотва, как обычно, приветствовала его громким фырканьем. Геральт погладил кобылу по шее, чувствуя, как под кожей подрагивают мышцы. Он вернул лошадь через неделю после того происшествия, накануне осеннего равноденствия. Трое разбойников и правда увели кобылу вместе со всем его добром, но через неделю каштанка сама объявилась у ворот храма — без седла и прочей сбруи, только с обрывком верёвки вместо недоуздка. Ведьмак, прикованный тогда к постели, узнал об этом гораздо позже, когда Плотва уже стояла в храмовой конюшне и уплетала храмовой овёс. Что с ней приключилось, через что ей пришлось пройти и каким чудом она нашла дорогу обратно — этого никто не знал.

Радость от возвращения Плотвы немного притупила горечь утраты мечей и медальона, конской сбруи и вьюков, а особенно — его ведьмачьих эликсиров. Жрицы пообещали воссоздать в храмовой лаборатории весь его набор, все эликсиры до единого. Они трудились над этим целый месяц и, как уверяли, добились успеха. У Геральта не было причин им не верить.

Потеря мечей и медальона всё равно давила тяжким грузом.

По аллее между голыми деревьями он направился к мыловарне. Несколько послушниц работали у чанов, откуда доносились ароматы ромашки, розмарина, ландыша и других душистых ингредиентов, которые ведьмак не мог распознать. За работой послушницы весело болтали и смеялись. В храме, как он заметил, царило приподнятое настроение. И не без причины — указ о выселении, наложенный местными властями, был отложен на неопределённый срок. По официальной версии, власти учли ухудшающееся состояние здоровья матери Ассумпты из Ривии. По неофициальной — это стало результатом вмешательства маркграфа Верхней Мархии через начальницу службы охраны, Элену Фиахру де Мерсо. Комендантша де Мерсо не только разогнала гражданские пикеты перед храмом, но и, как говорили, строго-настрого запретила властям организовывать их впредь. Она навестила храм, справилась о выздоровлении Геральта, пожелала здоровья матери Ассумпте и с удовольствием приняла в подарок коробку фирменного мыла.

Сзади послышалось покашливание. Он обернулся. Лицо жрицы Неннеке, как обычно, было строгим — такое выражение больше подошло бы кому-то намного старше её неполных тридцати лет. Впрочем, у Геральта было достаточно времени к этому привыкнуть.

— Холодно сегодня, а? — спросила она.

— Теплеет потихоньку.

— Но медленно. Пойдём внутрь. Нужно тебе кое-что рассказать.

— Теплеет медленно, — начала она, едва они вошли. — Снег почти весь сошёл. По дорогам уже можно ездить. Я этим воспользовалась и съездила в Спинхэм. Угадаешь куда?

Геральт догадался, но промолчал.

— Госпожа Пампинея Монтефорте, — продолжила жрица с лёгкой усмешкой, — вспоминает о тебе с теплотой, я бы даже сказала, хранит благодарную память. И чем это ты заслужил такую признательность, а? Хо-хо, Геральт, молоденькие девицы из «Лорелеи» — это одно, но снискать, хм... симпатию самой хозяйки, дамы с многолетним опытом — это, знаешь ли...

Геральт никак не отреагировал, нутром чуя провокацию и подвох. Он не верил, что Неннеке узнала правду. Госпожа Пампинея очень настаивала на конфиденциальности и взяла с ведьмака слово, что об их приятном тайном приключении он не обмолвится ни единой душе.

Неннеке ещё несколько раз изобразила на лице выражение человека, который всё знает, но из деликатности помалкивает. Геральт и бровью не повёл.

— А ещё, — жрица не унималась, — мастер Врай Наттеравн, примчавшаяся к тебе на помощь на крыльях магии и спасшая своим врачебным искусством. Ей ты тоже, видать, когда-то услужил. На будущее добрый совет, парень: держись подальше от чародеек. Чем дальше, тем лучше, поверь мне.

Геральт снова не моргнул и глазом. Неннеке явно расстроилась.

— Но вернёмся к Спинхэму и дому утех «Лорелея», — продолжила она. — Я посетила заведение не просто так. Такие места — богатейший источник сведений. В женском обществе господа становятся весьма разговорчивы, многие хвастаются в алькове знанием тайн, чтобы подчеркнуть свою важность и положение. Так что если хочешь узнать о делах, которые обсуждают шёпотом в кулуарах — отправляйся в ближайший бордель. Хочешь послушать, что я там разузнала?

— Хочу.

— Я расспрашивала, как ты, наверное, догадываешься, о маркизе Цервии Херраде Граффиакане, той особе, которая, по твоим подозрениям, стояла за покушением на тебя и готовящимся нападением на храм. Придётся нам вернуться на добрых шестьдесят лет назад, к последним годам правления короля Дагрида. Маркиза — тогда ещё не маркиза, а просто какая-то там госпожа Цервия — завела роман с Артамоном из Асгута, могущественным чародеем из академии Бан Арда. Ей тогда было семнадцать, а сколько было ему — никто не знал. Через несколько лет Цервия вышла замуж за старого маркиза де Граффиакане, но связи с Артамоном не прервала, продолжала с ним встречаться. Потом маркиз умер, а маркиза-вдова родила ребёнка. Официально — посмертного сына, законного наследника маркиза с графским титулом. Но все знали, что это бастард, прижитый от Артамона.

— Чародей? И смог зачать сына?

— Это не так редко случается, как принято думать. Хотя, конечно, нечасто. Отсюда и пошли слухи, будто беременность маркизы была результатом каких-то магических экспериментов Артамона.

— Молодой граф был любимчиком маркизы-вдовы и баловнем чародея. И как обычно бывает в таких случаях, вырос отпетым шалопаем и бездельником, которому всё сходило с рук. А проделок хватало. Юнец с удовольствием затевал скандалы, лез в драки и потасовки. Власти смотрели сквозь пальцы — никто не хотел наживать себе врагов в лице маркизы, вхожей в королевский двор, и могущественного чародея.

— Думаю, это плохо кончилось.

— Даже очень. Однажды граф с двумя дружками устроил дебош в таверне у подножия Ард Каррайга. Один из посетителей, человек, говорят, немолодой, резко отчитал молодчиков. Те вроде бы послушались, вышли. Но когда тот человек направился к выходу, они напали на него, намереваясь избить. Не на того нарвались. Выяснилось, что старик, хоть и в годах, знал своё дело. Здорово намял бока всем троим. Дружки сбежали, зажимая разбитые носы, а граф выхватил нож и ранил старика. Тот, как оказалось, до сих пор сдерживался. Только получив рану, показал, на что способен. Задал графу такую трёпку — избил, исколотил. С роковым исходом. Не помогли ни лекари, ни магия. Молодой граф умер, не приходя в сознание.