Ведьмина сила

Знания… То, что всегда делало законопослушных ведьм слабее отступников. Сейчас от прежней роскоши подрастающему поколению достаются жалкие объедки. Магия перестала быть силой. Из творчества превратилась в тупое ремесло. В работу. Десять-двадцать заклятий «на руках» — изученных, натренированных, остро отточенных и оттого опасных… И невыносимо скучных. И уже не всегда можно убить тех, кто заслужил смерть. И спасти тех, кто достоин жизни. И Ехидна, мразь, в чем-то по-своему права…

Да, Ехидна… Она ведь много говорила, многое рассказывала… И это почти сработало в случае с Музой. Почти… Решение пришло внезапно. Точно во время «общения» с безумной ведьмой мозг, впитывая информацию, усваивал, обрабатывал, анализировал и искал, искал, искал… И нужен был только повод — искра, чиркнувшая рядом с фитилем спичка, опасность взрыва… Чтобы фитиль загорелся, разгоняя тьму и указывая на необходимое. И появилось понимание. И — решение.

И схлынула беспомощность. Мара поняла, что нужно делать, и поверила в свои силы. Да, всё получится. Только бы ее пустили к наставнице, хоть на полчаса, чтобы извиниться, признать себя слабовольной дурой и рассказать о спасении. Только бы…

Скрипнула дверь, и Мара невольно вздрогнула, обернулась. Здесь ее, виноватую, искали бы в последнюю очередь — здесь, в комнате Эллы. Но Павел Сергеевич, глава наблюдателей, неплохо знал своих подчиненных.

Безэмоционально посмотрев на нее, начальник сухо сказал:

— Вот ты где… Идем.

— Куда? — насторожилась Мара.

— Туда.

— Зачем?

— Затем.

— Очень содержательный диалог, — привычно съязвила она.

А Павел Сергеевич посмотрел строго и спокойно, слишком спокойно, сказал:

— Элла умирает. Она пришла в себя, но как надолго, не скажет ни один целитель. Она хочет тебя видеть. Идём. Говорит, у нее не больше трех минут… до полуночи.

Взгляд Мары предательски метнулся к настенным часам. Сейчас — почти десять вечера, но палач, будучи целителем, заранее ощущает свой уход из жизни. Значит, часа два у них есть.

Должно хватить.

Часть 3: Три минуты до полуночи

Глава 1

Опыт — огромная сила. Пострашнее магической.

Сергей Лукьяненко «Сумеречный Дозор»

Проснувшись, я с минуту смотрела в потолок и не могла понять, что меня разбудило. Но что-то разбудило. Потянувшись, я села и глянула на часы. Почти полдень. Поспала мало, но хорошо. Чувствовала себя отдохнувшей… и неуверенной. После вчерашнего безумия в душе было неуютно. Чуждо. Но очень правильно.

Вот так: приходишь в себя — а там никого нет… Никого прежнего и привычного. Только давно забытое, убитое и похороненное, но зачем-то восставшее из мертвых.

Встав в постели, я прислушалась, принюхалась и поняла, от чего проснулась. Взяла рюкзак и вытряхнула из него всё на ковер. Зелья, перчатки, телефон… и пепел. Пояс из амулетов превратился в пепел, уцелело лишь три амулета. Вчера, после стычки с Наядой, помня о свойствах маяков, я сняла его, убрав в рюкзак, чтобы не потерять в сумасшедшем полете, и не зря.

Я поворошила пепел, стряхнула его с уцелевших поисковых амулетов. Вероятнее всего, сработали ловушки в гробницах. Дабы защитники не попали в руки Сфинкса — или не вернулись к Ехидне, их ринулись изымать. И огребли. Я ухмыльнулась. И «курятник» проредила (Ехидны или Сфинкса — не суть важно), и от тех, кто предположительно служил телом-порталом для Ехидны избавилась. И хорошо бы, больше оных не осталось…

Да, вероятно, выжило лишь четверо последователей, трое из которых у меня на «мушке», а последний, Сфинкс, преследует свои цели. И Ехидне придется рискнуть и явиться ко мне раньше времени — использовать меня как портал для перемещения сюда, к выплеску. А я готова. К битве за своё тело — давно готова. Но вот вопрос: жива ли Муза?

Потянувшись, я не спеша умылась и заглянула в холодильник. Только полки и включенный свет… И так же неспешно оделась, натянув джинсы и легкий свитер, собрала рюкзак и выпила кофе. Торопиться уже некуда. Да и незачем. Три амулета я добуду в ближайшее время, а четвертый, от Ехидны, явно находящийся у Сфинкса, можно и бабе Зине поручить. Хорошо не быть единственным воином в поле, то есть в холмах…

За кофе я решила сначала поесть в ближайшей же столовой, а потом наведаться к Анатолю Михайловичу, который пока не покинул город, окопавшись в родном морге, и проведать заклинателей. Вернее, заклинательницу. Отец Федор в городе не ощущался, а Динара Сафиулловна зачем-то находилась в больнице. Угрозы ее жизни я не видела, значит, бдит за нечистью. А Стёпа… пусть отдохнет денек-другой. Хороший крепкий сон еще никому не вредил, особенно перед дальней дорогой к гробницам, где еще могут таиться живые и опасные особи из «курятника».

День выдался чудесный — солнечный, ясный, свежий. Город, отмытый от первой весенней пыли, сиял окнами и стальными крышами. Тротуары устилали сломанные ветки и сорванные ветром яблоневые лепестки. Люди высыпали на улицу, оживленно обсуждая грозу — и старушки на лавочках, и стайки мамаш с колясками, и детвора на скейтах, самокатах и роликах, шумно проносящаяся мимо меня. А я шла строго к кафе и наслаждалась. Жизнью.

Искрящаяся сила жизни людей пахла озоновой свежестью и почему-то пихтой, витала в воздухе теплой дождевой моросью, оседала на лице, питала «уголь». Да, вчерашняя буря не случайна. Может статься, этот выплеск людской силы — единственный щит для их жизней против выплеска колдовского…

В кафе я наелась первым, вторым, третьим и компотом за двоих. Хозяин, седовласый грузин, смотрел на меня одобрительно и норовил подсунуть то шашлык, то хотя бы салатик «за счет заведения». Я с радостью съела всё, что влезло, а остальное попросила с собой. Мало ли, ночь долгая, а «пациенты» — вредные и сопротивляются.

Доедая последнее пирожное, я достала планшет и проверила почту. А в ответ — тишина. Поколебавшись, я настрочила два письма: короткое и пояснительное — начальнику, еще более короткое и тезисное — мужу. Но отправлять не стала, оставила в черновиках. Примчится еще… и попробуй, уйди тогда. Или успею отправить, или не вернусь, и мою почту взломают. И всё поймут. Задумалась о письмах детям и поняла, что они лишние. Откуда-то из глубины души, там, где семья всегда была рядом, пришло понимание — знают. Так же, как все эти пять лет знали, что я далеко, но жива и здорова.

Одобряют или нет, отпускают или нет — этого я не поняла. Но успокоилась. Убрала планшет, собрала контейнеры с едой, поцеловала грузина в щеку и посулила здоровья его роду на веки вечные. Что, кстати, льстивой ложью не было. Он, помявшись, смущенно спросил о внуке — а то ж одни девки, дело-то кому-то надо передать! — и я пообещала: будет. Познакомитесь. Передадите.

И ушла, провожаемая волной счастливого позитива и веры в светлое будущее. Очень, очень давно я разучилась так четко, ярко и явно ощущать силу чужой жизни и насыщаться ею без ущерба для людей… Вымерзание вставало между мной и миром ледяной стеной, обволакивало коконом, внутри которого — только ты и твоя сила, только ты и твоя жизнь, а чужая — всего лишь работа. Без этого калечить и обрывать чужую жизнь слишком больно. Теперь же обязанности по ту сторону «стены», я — по другую, и Жизнь — источник. Снова. Как в позабытой юности.

До больницы я дошла неспешно и спокойно. И, спускаясь в подвал, в морг, чувствовала, что искрю жизнью. Напиталась ею так, что она лила через край.

Анатоль Михайлович, сдвинув на нос тонкие очки, поглаживал бородку, хмыкал и внимательно читал газету. Местные сплетни — ничего особенного, но и то хлеб в отсутствие «пациентов».

Когда я вошла и притворила дверь, он поднял голову и присмотрелся. Отложил газеты и проговорил:

— Маруся, я тебя не узнаю. Вроде ты — да не ты.

— Маскировка надоела, — я пожала плечами и огляделась в поисках кресла. — Как Динара Сафиулловна?