Ведуньин Двор

Покажу, покажу, не сомневайся.

— Верея Велиславна, чего ты со мной в загадки-то играешь? Я с тобой пошла, глазом не моргнула, слова твоего не оспорила. Что делать-то станем? Какое-такое лекарство из крови твоей да вражьей? И почему я о нём от тебя никогда не слыхала, как и про посох твой, на крови выращенный?

Старуха вдруг вздохнула, почти виновато. Шли они сейчас сквозь липовый лесок – прозрачный, трепетный, тропинок не держались. Синицы свистели над головой, листья шептались, ползали по траве солнечные пятна – будто и не было на свете ни имперцев, ни пуль их, ни злых, кровавых чар, ни самой смерти…

— Не серчай, Анея. Сила твоя громовой туче подобна, темна, страшна бывает, а зато после грозы так дышится легко!.. Не хотела я тебя во тьму совсем уж кромешную тянуть, вот хоть с тем же посохом. Его и впрямь с детства растить нужно. Меня-то в ученье отдали раньше, чем тебя, у матушки отобрали, да и отдали. Лютые были времена, только-только в Новых Землях очутились, народишко мёр, что твои мухи осенью. Да и ведовство наше… тоже ведь только нащупывали. Вот и лютовали, ох, лютовали!.. Жуткой карге меня отдали, а я совсем ещё крошечная. Едва ходить начала. Вот кто с мёртвыми говорить умел! Вран Великий, подземного царства хозяин, с ней беседы вёл. Настоящая ведьма была. Со свету сжить — плёвое дело. Она-то меня и научила этому средству — саженец кровью поливать, а потом его, как телка, под нож. — Старуха вдруг вздрогнула. — Казалось бы — деревце, зелёное, к солнцу тянется, дождик его поливает, ан нет — корни-то, что змеи подколодные, к злому лезут-тянутся. Сослужил мне посох свою службу, врать не буду, да только цена непомерна, Анеюшка. Не завидуй, тебе это не понадобится. Ты и так сильнее меня стала, и двор бы свой тебе б передала, кабы не было в тебе столько мягкости. Мягкости, да легкомыслия, мол, и так сойдёт, да и зачем такие ужасы…

— Опять ты за своё, Верея Велиславна! — поморщилась Анея. — Всё хочешь, чтобы тебя боялись — ну, так и боятся. До одури. Детвору именем твоим пугают. А мне это без надобности. Двор твой…

— Не доросла ты до моего двора, — фыркнула старуха. — Ни свой не завела, ни до моего не годна. Сила даром пропадает. Врана на тебя нет! Врана Великого!

Вран Великий… Анея зябко передёрнула плечами. Приходилось по молодости у него гостевать — насилу ноги унесла. Да, одна дорога в подземное его владычество, и шутки с ним шутить никому не позволено.

— Как знать, матушка Верея… — спорить и браниться с былой наставницей как-то расхотелось. — Двор, не двор… Времена-то сама видишь, какие, того и гляди с имперцами всерьёз схлестнёмся.

— Не схлестнёмся, — уверенно бросила старуха. — На юге места много. Что им наши снега с Чёрной горой да с огнём подземным?

Словно и не заметила, как бывшая ученица её вновь «матушкой» величает.

Анея с сомнением покачала головой. Сильна старая ведунья, что есть, того не отнимешь, а вот в этаких делах разбирается слабо. Привыкла, пока молодой была, что Север наш почти пуст.

— Они в горы упёрлись, сейчас растекаться начнут, от Студёного моря да на закат. Всем места хватит, Анея.

Молодая ведунья спорить не стала.

— Скажи, что сделать надо, матушка.

И Верея заговорила.

Анея слушала, не перебивая, как и положено внимать наставнице.

— Верея Велиславна… так как же это… выходит, что…

— Выходит, выходит! — перебила старуха. — Уж как есть, так и выходит. Но это не твоя забота. Твоя — как нам зрячего этого найти да как потом Зорьку вытащить. А остальное — моё.

Побледнев, молодая ведунья смотрела прямо в глаза старой.

— Ты ловчее меня это умеешь, — ворчливо признала Верея. — Глаза отвести, запутать, голову задурить… До смерти не забуду, как ты кадушкой прикидывалась в сенях!..

— Ага, и до самых пор, пока ты, матушка Верея, не стала в меня ковшом тыкать!..

Старуха растянула сухие губы в подобии улыбки.

— Вот-вот. Отвела глаза, егоза малолетняя, и кому?! — мне! Наставнице своей!.. Вот и сейчас отведи. Уж как-нибудь.

Анея задумалась. Получалось плохо, уж больно тяжко было услышать о том, что задумала Велиславна.

— Глаза отводить — этого одного не хватит. Большее требуется. — Решилась наконец.

— Вот и славно! — Старая ведунья не стала вдаваться в подробности. — Верю тебе, ученица, что надо – сама придумаешь. Ноги в руки теперь и вперёд!

* * *

— Прекрасный выстрел, милорд. Позвольте принять револьвер?

— Конечно, Пол. Будь любезен.

— Какая всё-таки наглая птица! А вдруг у неё бешенство?

— У птиц, мой дорогой Пол, не бывает бешенства.

— Да? Ну, вам виднее, милорд, а только осторожность не помешает. Ваша покойная матушка мне наказывала…

Породистые кони неспешно шагали по узкой лесной дороге, только что проложенной. Впереди — высокий моложавый человек, худощавый, с тонким породистым лицом, в длинном чёрном пальто, высоких сапогах для верховой езды, в цилиндре. Последний, правда, несколько испачкан и помят с одного боку.

Чуть отставая, ехал второй наездник, куда старше, с изрядным пузом и роскошными бакенбардами. Лицо красное, нос картошкой, весь покрытый крупными точками чёрной угревой сыпи.

Слуга.

— И как вы эту выдру в воде заметили, милорд! Уж сколько с вами охочусь, а всякий раз удивляюсь.

— Пол, Пол, достаточно лести, — засмеялся милорд. — И там был бобёр, а не выдра. Правда, странный какой-то бобёр… — наездник задумался. — Очень странный. Я ощутил… — нобиль покачал головой. — Мне предстоит записать свои наблюдения, Пол. Позаботься, чтобы меня не беспокоили.

— Да, милорд, будет исполнено, милорд!..

Лесная дорога, по обочинам которой белели свежие спилы пней, закончилась у временного лагеря — двор обнесён высоким частоколом, дозорные вышки по углам, обширные коновязи, бараки, марширующие солдаты в тёмно-синих мундирах с алыми обшлагами и погонами. Шестёрка лошадей тянула стальную пушку с зарядным ящиком, а в углу двора пыхтел и фыркал редкий здесь, на севере, зверь — локомобиль.

Лорду кланялись многочисленные гражданские, военные, если не в строю — козыряли. Нобиль кивал отрывисто, ни на кого не глядя. Прошёл в отдельно стоящий простой бревенчатый домик, izbu, как её называли местные варвары. Слуга Пол с видом куда более надменным, чем у его собственного господина, швырнул поводья бедно одетому конюху.

— Присмотри. Расседлай, протри, корма задай. Приду — проверю!

— Да, мастер Пол, — поспешно поклонился конюх. Был он весь сед, морщинист, во рту не хватало многих зубов, и по виду казался древним стариком, только что спину не согнуло.

Бревенчатый домик состоял всего из двух комнат, вернее, передней и комнаты. Железная круглая печка, рядом с ней плита.

— Живём, милорд, словно в Бхарате, — разглагольствовал Пол, опускаясь на одно колено и стаскивая с хозяина сапоги. — Только тут ещё и холодно, хоть и лето!