Вегетация

— Ты кого крысой назвал, пидарас?! — в праведном гневе взревел Калдей, перехватывая автомат, чтобы выстрелить. — Да я сам пешком свалю отсюда! Похуй мне радиация! Только сначала тебя кончу!

Казалось, ещё мгновение — и Калдей посечёт очередью и Холодовского, и бригадира. Но перед Калдеем каким-то чудом вдруг появилась растрёпанная Алёна. Мягко отодвинув ствол, она с непонятной заботливостью положила Калдею ладони на грудь, будто успокаивала, и обернулась к Егору Лексеичу.

— Не брал он тушёнку, Егора! — плачуще призналась она. — Я ему дала!..

Егор Лексеич обомлел. Грудь Калдея грозно колыхалась.

— Он мужчина вон какой большой! — Алёна уважительно погладила Калдея. — Ему же плохо! Ему питание требуется усиленное!..

Калдей стоял столбом, словно демонстрируя, какой он здоровенный бык.

Егор Лексеич, пошатнувшись, провёл рукой по лбу, точно сдирал паутину с лица. А потом повернулся и потрясённо пошёл куда-то в лес.

Калдей с победным видом швырнул автомат под ноги Холодовскому.

Алёна побежала за Егором Лексеичем.

— Конец свары! — негромко объявил Холодовский, поднимая автомат.

Всё это время Митя сидел без движения. Сначала его изумил артистизм Витюры Матушкина — неотёсанный, но яркий и сочный, а затем потрясло, как дело мгновенно обернулось мордобоем и озверением. Что за люди в бригаде? Что за люди в мире селератного леса? Вчера ночью они рванулись на выручку Серёге и Маринке, а сегодня готовы были из-за ерунды растерзать друг друга в клочья. Их ничто не сдерживало — ни в таланте, ни в свирепости, ни в эгоизме!.. Митя не знал, как ему к этому относиться.

Алёна отыскала Егора Лексеича за кустами рябины.

— Уйди! — взвыл на неё Типалов.

Алёна обняла его, облепила мелкими поцелуями.

— Егорушка, прости! — умоляла она. — Не давала я ему никакой тушёнки, что ты, родной! Дура я, что ли? Твоих правил, что ли, не знаю?..

Егор Лексеич беспомощно открыл рот. Новый поворот дела окончательно вышиб его из понимания.

— Дак чё такое-то? — тонким голосом спросил он.

— Нельзя тебе Деева гнуть! — убеждённо и жарко зашептала Алёна. — Он же дуболом, он не гнётся! Его ничем не проймёшь — ни виной, ни дракой, ни автоматом, ни радиацией… Ничего он не боится! Будешь давить его — он на рожон полезет! Только себя уронишь!

Об этом Егор Лексеич и сам уже догадался. Тупого Калдея можно убить, но переделать — никак не получится. Ничего ему в башку не вдолбить.

— Деев — он сила! — продолжала Алёна. — Тебе он не врагом нужен, а работником, бойцом! Тогда цены ему не будет! Ну и потакай ему…

Егор Лексеич помотал головой, возвращая соображение.

— Поэтому, что ли, ты его крысятничество на себя взяла?

— Не поэтому, Егора! — Алёна, как ребёнку, поправляла Егору Лексеичу одежду. — Я для тебя старалась… За такое ты Деева выгнать должен, а нас обоих за две банки тушёнки выгонять несподручно как-то будет… И никто не упрекнёт тебя, что воровство спустил. А во всём виноватая стану я, а не ты.

До Егора Лексеича наконец дошёл замысел Алёны. Приручить Калдея и вправду было выгоднее, чем вышибить вон. Тупой, но верный Калдей — это таран, бронебойное орудие. И бригаде после признания Алёны сказать будет нечего… Егор Лексеич изумился животной чуткости и житейской смётке подруги. С виду она просто курица толстозадая, а внутри — баба непростая…

— А ты ведь не промах, Алёнушка, — оценил Егор Лексеич.

Алёна порозовела от удовольствия.

— Не страшно было под автомат соваться?

— Да чего там такого? — Алёна улыбнулась. — Ему же не убить тебя надо было, не сбежать… Он хозяина себе хотел. Ну и стань ему хозяином, Егора.

25 Дорога на Белорецк (II)

Оказывается, это уже стало привычным и приятным делом — ехать в мотолыге. Машина ломилась вперёд по заросшим просекам, под гусеницами хрустело и трещало, изредка траки взвизгивали на скальных выступах. Дорога то устремлялась вверх, то скатывалась вниз. За краем борта плыли широкие еловые лапы, ветви берёз, шапки взъерошенных кустарников, а выше, в синем небе, — сосновые кроны. В отсеке транспортёра всех трясло и валяло с боку на бок, и порой приходилось подхватывать сдвигающиеся с места ящики.

Егор Лексеич сидел за рулём и ориентировался по навигатору. Путь для мотолыги разведывал коптер: его вёл Холодовский — он держал на коленях раскрытый ноутбук. На мониторе скользили покрытые лесом увалы, потом блеснул изгиб реки и, наконец, появился драглайн. Сверху он выглядел как механическая игрушка: угловая ржавая коробка, мачты с колёсами и косые балки, натянутые ванты, длинная решетчатая стрела с подвешенным ковшом.

— А можете опустить коптер? — спросил Митя у Холодовского. — Хочется посмотреть, как экскаватор делает шаги…

— Он слишком долго лыжи переставляет, — возразил Холодовский. — Идёт двести метров в час. Это не зрелищно. Вечером наглядишься.

Ночевать Егор Лексеич планировал на драглайне, и Митя действительно смог бы любоваться на гигантский агрегат сколько пожелает.

— Откуда он и куда идёт? — поинтересовалась Маринка.

Митя пристроился по одну сторону от Холодовского, Маринка — по другую, и оба наблюдали на мониторе то, что транслировал коптер.

— Никто не помнит, — пожал плечами Холодовский. — Он уже лет тридцать ползёт по лесам и горам сам по себе. Топливо из болот выкачивает. Когда-то работал на карьере в Сибае или в Стерлитамаке, но заразился чумой и ушёл. У него нет никакой цели. Он просто шагает вдаль. Самурай.

Но бригаду механический самурай особенно не волновал. Волновало то, что случилось утром. Калдей расселся почти напротив Матушкина. Получив неожиданно прощение и даже вроде бы одобрение, он не задумался, с какого хрена? — однако чувствовал, что должен чем-то ответить. Он легонько пихнул носком ботинка Матушкина в колено.

— Ты не муди надо мной, — проворчал он.

Для Калдея это было равнозначно искреннему извинению.

Матушкин сидел угрюмый и насупленный. Лицо у него сбоку распухло.

— И с меня не надо пародировать, — влез Фудин. — Я-то не обижаюсь, всё понимаю, юмор там всякий, но ты же, Виктор, себя дураком выставляешь. Это ведь тебя люди уважать не будут. Я на тебя беспокоюсь.

Матушкин молча отвернулся.

Холодовский в это время приблизил изображение экскаватора. На крыше гиганта был нарисован белый круг — посадочная площадка для вертолёта, а возле круга лежали какие-то тюки, перевязанные ремнями, и пять мопедов.

— Лексеич, — крикнул Холодовский, — городских там пятеро!