Вегетация

— Садись, — Егор Лексеич придвинул ему стул. — Как зовут тебя?

— Джек, если угодно, — буркнул парнишка.

— Не имена у вас, городских, а какие-то клички собачьи… — вздохнул Егор Лексеич. — Вот скажи мне, Жека, на хуй вы это всё творите?

Егор Лексеич повернул к Джеку экран планшета с интерфейсом.

Митя вглядывался в ясное и какое-то правильное лицо мальчишки.

— Да, мы уничтожаем лесовозы, — согласился Джек. — А что ещё мы можем сделать? Знаю, что вы ничего не понимаете, но уж поверьте людям с более широким кругозором: для возрождения страны необходимо прервать нашу зависимость от Китая! Только тогда начнётся развитие!

Егор Лексеич устало опустил плечи, будто учитель, у которого ученик в очередной раз ответил неправильно.

— А кто же нас кормить будет, Жека?

— Неужели мы сами себя не прокормим? — дерзко заявил парнишка.

— Чем? Говном? У нас ничего не растёт!.. Китай нам единственный друг!

— Китай — тупик! — убеждённо заявил Джек. — Какое у нас будущее под Китаем? Дрова, дизеля, экологическая катастрофа, да? А на Западе — чистота, фитроника, свобода! Прогресс — он на Западе!

— Запад воюет против нас.

— Да все со всеми соперничают! Это норма! Вы почему здравый смысл-то не включаете? С чего вы взяли, что кто-то должен с нами дружить? Никто не должен! И Китай с нами тоже не дружит! А конкуренция никогда не мешает перенимать у соперников лучшие их достижения!

Митя увидел, как у Холодовского за стёклами очков потемнели глаза.

— Для Запада мы — дикари, которых нужно держать на расстоянии, — жёстко возразил он. — Мы годимся только на то, чтобы втридорога платить за их технологический хлам. Мы для них — помойка, и остальное неважно! Там, в городах, вы продались за право сортировать мусор из Европы и Америки! И ещё полагаете себя умнее и лучше тех, кто работает на Китай!

— Никто у нас Западу не продался! Это вы Китаю продаётесь!

— Мы на хлеб зарабатываем! — рявкнул Егор Лексеич. — И на войну! А вы, пиндосовские хуесосы, нас предали! Врага за отца родного почитаете!

— Да вы тупые тут в лесу! — вспыхнул Джек. — Ничего не знаете про мир, ничего вам не надо! Живёте как скоты и другим жить иначе не позволяете!

— Кто тебе не позволяет, щенок?! Это ты, партизан ёбаный, лесокараваны взрываешь! А кто заплатит с простоя комбината? Мы, блядь, заплатим, а не ты!.. Это вы, городские, нам работу обламываете! Кто вас звал сюда? Хули ты к нам припёрся делу вредить?.. Называй код, чтобы мины взорвать!

— Не назову! — наотрез отказался Джек.

И Митя вдруг понял, что он — на стороне Джека. Митя не знал почему. Наверное, в своей прошлой жизни он имел ответ, а сейчас просто чувствовал.

— Я тебя властям сдам! — пообещал Джеку Егор Лексеич. — С диверсии против китайцев срок схлопочешь!

— Не схлопочу! — победно усмехнулся Джек. — У меня отец в мэрии!

— У городских всегда так, — мрачно заметил Холодовский. — Все там друг с другом повязаны, своих покрывают и для нас правосудия не предусмотрено.

— Тогда я сам правосудие сделаю! — Егор Лексеич посмотрел на Джека исподлобья. — У вас там девки имеются, да? Ну так тебя перед ними сейчас голого раком поставят и палкой в жопу отпетрушат. Пособишь, Николай?

Калдей как-то всхрапнул в знак согласия. Джек покраснел от унижения и ненависти. Было видно, что в угрозу он поверил. А чего ждать от лесорубов?..

И Митю тоже захлестнуло возмущение. Разве так можно?.. Он открыл было рот — и наткнулся на непримиримый взгляд Егора Лексеича.

— Вы скоты!.. — задыхаясь, повторил Джек. — Код — три двойки, тысяча!

— Вот и хорошо, — удовлетворённо кивнул Типалов. — Нет с вас героев.

Холодовский уже вбивал цифры в программу.

Где-то вдали на пустых полуночных дорогах в лесах начали взрываться мины, заложенные командой Джека. А до Арского камня не долетело даже эхо напрасных взрывов. И в кают-компании драглайна тоже ничего не изменилось, только на экране планшета восемь синих строк превратились в красные.

— Чик-чик — и вопрос исчерпан! — Егор Лексеич развёл руками. — Николай, уведи молодого человека обратно до апартаментов.

Калдей снова поднялся с дивана и подтолкнул Джека к выходу.

Холодовский задумчиво проводил Джека взглядом.

— Не знаю, как ты расцениваешь, Лексеич, а по мне всё это — самое прямое свидетельство, что мы для городских просто животные. Большие города нас презирают. Поэтому они и стали пятой колонной Запада.

Егор Лексеич не ответил. Он тоже поднялся и, кряхтя, прошёлся по кают-компании. За окнами было темно; потускневшие лампы освещали грубые балки каркаса, железные стены и потолок — всё покрашенное, но облупленное.

Егор Лексеич размышлял о своих делах.

— Завтра возьму мопед и сгоняю до Петра, — сообщил он Холодовскому. — Муху с собой прихвачу. Митрий, ты тоже со мной поедешь.

— Я? — удивился Митя.

— Головка от хуя.

— А нам что делать? — спросил Холодовский.

— После обеда выдвигайтесь на мотолыге, ты — за главного. Встретимся вечером на Сундукташе.

— Понял, — без вопросов кивнул Холодовский.

— Митрий, найди Муху и предупреди, что встаём сранья.

— А где искать Марину? — глупо спросил Митя.

— Без понятия. Она где-то по углам с твоим брательником обжимается.

— Тогда отбой, Лексеич, да? — Холодовский выключил планшет.

Серёга и Маринка в это время уединились в рулевой рубке драглайна. Маринка сидела у Серёги на коленях.

Темнота, обволакивая, мягко пьянила Серёгу и словно бы растворяла все препятствия: что скрыто тьмой, то возможно. Целуя Маринку, Серёга засунул руку ей в расстёгнутые джинсы; его мысли плавились от тесноты сдвинутых девичьих ног. Серёге даже не хотелось спешить — так было хорошо. Держать эту девчонку в руках и гладить, чувствуя, что её сопротивление потихоньку угасает, будоражило Серёгу до мурашек, до нервной дрожи где-то в животе. За стеклом рубки виднелась освещённая внешним прожектором решетчатая громада стрелы, длинно уплывающая во мрак, будто в сумасшествие.

А Маринка поддавалась просто потому, что угодила Серёге в лапы. Это было приятно, и не более того. Да, вчера в кабине форвера она хотела Серёгу. Но вчера Серёга был героем, победителем. Он скинул самосвал с горы и убил чумоход. А сегодня уже иначе. Сегодня они захватили драглайн, увернувшись от страшенного ковша, и Серёга Башенин тут был уже не при делах. Померк. Уменьшился. Превратился в себя самого — хорошего парня, каких много. И Маринка позволила бы ему всё, к чему он стремился, — чем он плох, Серёжка-то? Однако удовольствие было бы Серёгиной добычей, а не их общей.