Век Филарета

Частенько размышлял владыка над житием святого мученика митрополита Филиппа [45] , однажды и навсегда решившегося быть верным высоким словам: «Нельзя служить двум господам». Да, смиренный молитвенник Филипп бесстрашно говорил правду, обличая злодейства царя Ивана Васильевича Грозного, от одного взгляда которого трепетали люди, и всевластный самодержец мог только кричать: «Молчи, отче, молчи!..» Что ж удерживает от следования благому примеру — страх? Нет. Самому себе владыка мог признаться, что готов к унижению и поношению, даже к мучениям, всё перенести достанет сил, но ко благу ли церкви послужит сие?

45

Частенько размышлял владыка над житием святого мученика митрополита Филиппа... — Филипп, святой, митрополит московский и всея Руси (в миру Фёдор Степанович Колычев; 1507—1569). Принадлежал к одному из знатных боярских родов. Начинал службу при дворе великого князя. Когда в конце правления великой княгини Елены в 1537 г. некоторые из его родственников приняли участие в попытке князя Андрея Старицкого поднять восстание и некоторые из них были казнены или попали в тюрьму,— ушёл в Соловецкий монастырь, где, не открывая своего звания, поступил в послушники. Был пострижен в монахи под именем Филиппа. 11 лет вёл суровую жизнь простого соловецкого инока, предаваясь физическим трудам и духовным подвигам. В 1548 г. стал игуменом. При нём Соловецкий монастырь сделался богатейшим промышленным, культурным центром Северного Приморья. Слава о настоятеле разнеслась по всей Руси. В 1566 г. при выборе митрополита Филипп был назван как главный кандидат на этот пост, но святой поставил условием своего согласия отмену опричнины. И только после долгого понуждения царя и епископов он согласился не вмешиваться в дворцовые дела и принять избрание. Но митрополит не мог спокойно переносить неистовства опричнины и уже на второй год после своего вступления на митрополичью кафедру счёл своим архипастырским долгом обратиться к царю Ивану Грозному с увещанием остановить кровопролитие и беззакония. Раздражённый царь потребовал, чтобы Филипп молчал. Враги же святителя постарались сильнее разжечь гнев государя. В ноябре 1568 г. был низложен и с насмешками и издевательствами отвезён на простых дровнях в Богоявленский монастырь, откуда переведён в Староникольский и наконец в Тверской Отрочь монастырь, где был задушен Малютой Скуратовым по приказанию Ивана Грозного.

Ныне не XVI век, а XIX. Царь Иван Васильевич, изнемогая от мук совести, голосом которой стал митрополит Филипп, приказал задушить его, но в образе мученика тот ещё ярче засиял в служении Царю Небесному. Нынче же сошлют втайне в заброшенный монастырь Олонецкой или Тобольской губернии и прикажут забыть тебя. Для спасения своей души земные преткновения — одно благо, да ведь он в ответе за тысячи и миллионы душ иных, вверенных ему Господом! А ну как усилится нестроение в епархии, нынче его голос значим, а что тогда? А вдруг разгорится вновь у графа Протасова страсть к церковным переменам — восстанет Филарет киевский, владыка Григорий, владыка Иосиф Семашко, иные — да ведь его голос стоит многих!.. А как же дело с русской Библией — неужто он хотя бы перед смертью не увидит Слово Божие в доступном для всякого виде?..

Тяжко сносить неявные, но ощутимые упрёки в угодничестве. Трудно смирять страсть к совершению очевидно благих перемен. Горько сознавать, что силы уходят, что можешь и не увидеть того, на что надеешься... но уж таков крест вручил ему Господь. Неси с молитвою, в терпении и молчании.

Общим делом митрополита и архимандрита, а можно сказать — и общей тайной — стал новый скит, устроенный близ лавры. Владыка опасался молвы и не раз повторял отцу Антонию: «О ските чем меньше говорить, тем лучше. Если Бог благословит дело, оно скажет себя само». Филарет на вопросы любопытствующих отвечал, что обеспокоен сбережением древней достопамятной церкви, и в ней, может быть, отец наместник заведёт непрерывное чтение Псалтири. Сам отец наместник отвечал ещё неопределённей.

Тем не менее в апреле 1851 года, отвечая на доносы, дошедшие до обер-прокурорского стола, Филарет направил графу Протасову письмо с поддержкой ходатайства о закреплении за скитом земли, пожертвованной женою коммерции советника, московской первой гильдии купца Лепёшкина, Анной Васильевной Лепёшкиной. Выставляя на первый план заботу о сохранении древности (что соответствовало духу и букве императорского указа о поддержании древних отечественных памятников), владыка писал: «С достоинством и уединённым положением сего места сообразным представилось поселение при храме небольшого числа желающих из братии Лавры для более уединённой жизни... Число желающих жить при сей церкви в образе скита с течением времени возрастало. Соответственно сему построено потребное число келий и ограда. Здешнему братству даны общежительные правила. Богослужение соображено с образцами более древними; введено столповое пение, чтение из святых отец на утрени, вечернее правило с поклонами и неусыпающее чтение Псалтири. Братия довольствуется всем потребным от обители; поручных денег не получают; вино и пиво в сей обители не употребляются; в одежде наблюдается простота; женский пол в ограду ея не допускается, кроме одного дня храмового праздника для совершения богослужения».

Ходатайство имело полный успех. Высочайшим повелением за скитом была закреплена пожертвованная земля, а обитель признана отделением лавры.

Филарет смог искусно обойти наименование скита, ибо Гефсимания — по высоте смысла могло вызвать усмешку, неудовольствие и запрет. Когда же блаженнейший патриарх иерусалимский Кирилл прислал в обитель часть мощей святого великомученика Пантелеймона и в грамоте своей именовал обитель «Новою Гефсиманиею», владыка и отец Антоний осмелились и сами громко употреблять её название.

Радость двух духовных братьев была велика. То было их детище, в котором оба надеялись закончить свои дни. Освящая скитский храм, Филарет произнёс одно из своих глубоких и проникновенных слов:

— Не можем обещать себе полнаго постижения тайны Гефсиманского события, но в какие особенные помышления должен вводить нас образ Гефсиманского многострадальнаго моления Христова?

Во-первых, оно даёт нам мысли о молитве уединённой...

Во-вторых, Гефсиманское моление Христово должно вводить нас в умилительный помышления о глубоко смиренном образе моления Христова... Единородный Сын Божий, от вечности со Отцем и Святым Духом царствующий на пренебесном престоле... облёкшись в нашу нищету, немощь, низость, повергается в молитве на землю, чтобы молитвою исходатайствовать нам спасение, а смирением обличить, загладить и уврачевать нашу гордость...

В-третьих, Гефсимания, исполненная духом моления Христова, орошённая кровавым потом Его Богочеловеческаго молитвеннаго подвига в навечерие дня Его распятия, представляет благоприятнейшее место молитвы...

И потому, кто бы ты ни был, брат мой, если поражаешься страхом суда Божия, — не предавайся унынию безнадёжному, не дай скорби совсем одолеть тебя, собери останки твоих изнемогающих сил, беги мысленно на победоносное Гефсиманское поприще Иисусово... повергнись со своими грехами, скорбью и страхом. Помни, что горечь твоей чаши уже наибольшею частию испита в великой чаше Христовых страданий. Если хотя с малою верою, упованием и любовью к сему приступишь — получишь приращение веры, упования и любви, а с ними и победу над искушениями...

Сам же Филарет получал от скита не только утешение. «Мои грехи, видно, велики, — писал он отцу Антонию, — когда не только люди, с которыми был в сношении и против которых мог погрешить, но и такие, с которыми я не имел дела, трудятся наказывать меня. Одни говорят, что скит построен в укор кому-то. Другие, что я его построил, а преемник мой обратит в конюшню. Да сотворит Господь месту сему по молитвам достойных рабов своих, а не по моему недостоинству».

Глава 5 НЕ ОТ МИРА СЕГО

Ржевский соборный протоиерей Матвей Константиновский, погостив в январе 1852 года неделю в Москве у своего духовного сына графа Александра Петровича Толстого, едва вернулся домой, как случилась беда.

Жизнь отца Матвея до сих пор складывалась обыкновенно: хотел пойти в монахи, но надо было содержать мать, и потому женился после семинарии, несколько лет служил диаконом, получил иерейский сан, на сороковом году жизни поставлен был настоятелем. Все годы своего служения отец Матвей был строгим постником и вовсе не употреблял мясной пищи. В иерейском сане редкий день не совершал литургии, приходил в церковь первым, а уходил последним. Если звонарь опаздывал, батюшка сам шёл на колокольню. Не было никого из причетников, так отец Матвей сам и читал, и пел, и разводил кадило. Истовость в вере и твёрдость в соблюдении церковного благочестия давно привлекли к нему внимание митрополита Филарета. Он его и назначил священником без чьего-либо прошения.

Дело было так. В селе, где первые годы служил диаконом молодой отец Матвей, обветшала колокольня. Диакон стал призывать прихожан построить новую, и многие стали жертвовать. Однако помещик, владелец сего села, оскорблённый как-то замечанием диакона за громкий разговор во время службы, и сам денег не давал, и мужикам запретил, а на диакона послал жалобу высокопреосвященному. Суд Филарета был скор: генералу послано строгое внушение, а диакон посвящён в иерейский сан...

На эту пятницу выпала память святителя Григория Богослова. Кафедральный собор на всенощной службе был наполнен молящимися. Настоятеля любили особенно за великое милосердие, он всем приходящим помогал, по воскресеньям собирал у себя в доме нищих и с ними обедал, приходившие деньги раздавал, подчас впадая с семьёй в подлинную скудость. Как всегда, в соборе много было дворян, отдельной группкой стояли обращённые к истине отцом Матвеем бывшие раскольники. Отец Матвей заканчивал елеопомазание, когда услышал громкий топот сапог и возбуждённый крик:

— Пожар!

Строгий настоятель хотел было сделать замечание за неподобающее поведение в храме Божием, но вдруг странно кольнуло сердце... И ещё до того, как конюх соседа-купца дошёл до него, он знал: его дом горит.

Отец Матвей застал пожар в самом разгаре. Мощные языки огня рвались из окон и распахнутой двери вверх, пытаясь как бы обнять весь пятиоконный дом, купленный на собранные прихожанами деньги и только прошлым летом оштукатуренный… Вначале отца Матвея оглушили крики родных, причитания поварихи, каявшейся, что ленилась почистить дымоход, вот сажа и занялась, ржанье соседской лошади, запряжённой в сани, куда какие-то люди складывали знакомые самовар, зеркало, растрёпанные узлы, подушки... Вокруг дома из-под снега обнажилась земля с пожухлой травой и поникшими лопухами. Подойдя к двери, так что мгновенно обдало палящим зноем, он услышал гудящее внутри пламя. Что-то дзинькнуло наверху. Торжествующий рыжий язык огня показался из мезонина...