Веление долга

Месяцы боев стали для нас настоящей школой мужества. Мы убедились, как важно летчику, кроме многих других качеств, иметь и хорошую физическую закалку. Нередко летчики возвращались с задания с обмороженными лицами. В тяжелых условиях работали также техники и младшие авиационные специалисты. Но никто не пасовал перед трудностями.

Ко мне между тем подкралась новая беда. Несмотря на все предохранительные средства - гусиный жир, вату, марлю, - мне не удалось уберечь обожженное лицо от обморожения. Начались сильные боли.

Однако говорить об этом командиру и комиссару я не стал. Они сразу отправили бы меня в тыл, в госпиталь, лишили бы самого дорогого - возможности быть в строю, сражаться за Родину.

В разгар боев газеты опубликовали Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении ряда балтийских летчиков, особо отличившихся в боях. В числе награжденных была и моя фамилия - меня наградили орденом Красного Знамени. С радостью принимал я эту высокую награду в одном из залов старинного Петергофского дворца.

Но именно в этот радостный день все обернулось для меня иначе, чем я предполагал. После вручения наград Андрей Александрович Жданов, узнав о том, что я летаю, не закончив лечения, запретил мне полеты до выздоровления. Пришлось ехать на далекое от фронта Черноморское побережье в один из лучших в стране санаториев. А когда, не пожелав оставаться [26] там на второй срок лечения, вернулся на Балтику, война уже закончилась.

В течение года, прошедшего с этого дня до начала Великой Отечественной войны, я много летал, стараясь осмыслить свой боевой опыт и перенять все лучшее, что накоплено другими летчиками. Вернувшись к любимому делу, я почувствовал новый прилив сил и энергии.

Незадолго до начала Великой Отечественной войны меня назначили командиром эскадрильи истребителей, базировавшейся на маленьком и очень неблагоустроенном аэродроме полуострова Ханко. Это назначение я воспринял как большую честь, оказанную мне Родиной. [27]

В небе над Ханко

Товарищи, будьте бдительны, берегите обороноспособность Советской страны как зеницу ока, - эти слова, написанные на одной из рейфуг - земляном сооружении для укрытия самолетов, - постоянно напоминали каждому из летчиков, техников и механиков эскадрильи о том, что нам доверен ответственный участок советской границы - дальние подступы к городу Ленина. Маленький авиационный гарнизон Ханко жил дружно. Дни проходили в напряженной боевой учебе. Выполняя учебные задания, мы никогда не расходовали боекомплект полностью. Даже после продолжительных стрельб по конусу оставляли определенное количество снарядов «на всякий случай».

Вспоминая теперь славные дела защитников непобежденного Гангута, могу с чистой совестью сказать: мы встретили начало Великой Отечественной войны во всеоружии, в полной боевой готовности.

В военных авиационных частях есть специальное определение - «готовность номер один», означающее, что самолеты находятся в состоянии немедленной готовности к вылету.

Мы несли круглосуточное дежурство. Но даже те, кто заканчивал воздушную вахту, не уходили далеко. [28]

Летчики ели и отдыхали поблизости от боевых машин, а то и под плоскостями своих истребителей. Это было характерно для всего периода нашего пребывания на маленьком аэродроме полуострова Ханко (с ноября 1940 и по октябрь 1941 года) до того дня, когда Ханко приказано было оставить.

Хорошо помню партийное собрание, проведенное 22 июня 1941 года, строгие лица товарищей.

Я тоже попросил слова. Обращаясь к коммунистам, сказал, чувствуя, что сильно волнуюсь:

–  Предстоят бои более тяжелые, чем когда-либо раньше. Мы, коммунисты, должны показать образец бдительности и мастерства, сделать обороняемый нами район неприступным для фашистов. Сражаться надо так, как если бы мы стояли у самых стен Ленинграда.

Все мы были готовы драться с врагом до победы.

…Время близилось к полуночи. С постов противовоздушной обороны сообщили о приближении вражеских самолетов. «Юнкерсы» шли курсом на Ханко. В сером небе появились первые разрывы снарядов: наши зенитчики открыли огонь. Мы мгновенно подняли истребители в воздух и устремились навстречу вражеским бомбардировщикам. По тому времени «Ю-88» были неплохими бомбовозами, имели хорошее вооружение. Сближение с ними было опасно. Но мы не думали об этом ни в первую военную ночь, ни в дни последующих боев. Мы шли вперед, не обращая внимания на пулеметный огонь. «Лишь бы не упустить врага!» - вот мысль, которая владела нами.

Преследуя гитлеровца, я подумал: «А может быть, передо мной сын того офицера, который обидел меня в годы далекого детства?» Эта мысль, конечно, случайно пришла мне в голову.

Нет, не старая мальчишеская обида вела меня вместе с боевыми друзьями в атаку, а чувство более сильное и глубокое - святая ненависть к фашистским захватчикам. Это было сознание долга перед Родиной, перед нашим великим народом, перед партией Ленина, которая подняла каждого советского человека, открыла ему все пути к счастливой, свободной жизни. С детской обидой можно смириться, простить ее, но с фашизмом, [29] который поднял руку на нашу страну, на ее свободу и независимость, мы никогда не могли смириться.

…Пальцы впились в гашетку. Впереди быстро растет силуэт самолета с черными крестами на крыльях. А сердце, кажется, стучит громче мотора. Нажимаю на гашетку…

В ту ночь особенно отличились коммунист Семенов и комсомолец Дмитриев: один «юнкерс» был ими поврежден, второй сбит совместно с зенитной артиллерией балтийцев.

В перерывах между боевыми вылетами мне доводилось беседовать с молодыми летчиками. Кое-кто из них пренебрегал дисциплиной, не с полным напряжением сил овладевал мастерством огня и маневра.

–  Будет бой - тогда и покажем себя, - рассуждали некоторые молодые товарищи.

Это было глубокое заблуждение. Именно в ходе повседневной и напряженной учебы растут и воспитываются будущие герои. Бои над Ханко полностью подтвердили это. Многие летчики отличились в те суровые дни: Романенко, Бринько, Антоненко, Васильев, Цыганов, Татаренко, Цоколаев, Байсултанов, Голубев. Все они стали Героями Советского Союза. Но список тех, кто совершил подвиги во имя Родины, не исчерпывается этими именами. Массовый героизм - вот что отличало бои за Гангут, все сражения Великой Отечественной войны. Это и принесло нам победу.

В иные дни мы по десять раз вылетали на штурмовку противника, обеспечивая дерзкие десантные операции морских пехотинцев отряда Гранина. Моряки говорили, что мы, истребители, вдохновляли их на бесстрашие. Может быть… Но и нам было радостно идти в бой, когда мы видели с воздуха, как смело бьются балтийцы.

Бои на полуострове Ханко носили своеобразный характер. Ведь, по существу говоря, советский гарнизон с первого дня войны действовал в окружении. Фашистское командование создало специальную ударную группу, поставив перед ней задачу - сбросить гарнизон Ханко в море. На каждый участок территории, [30] занятый нашими воинами, обрушивали свой груз бомбардировщики, посылала снаряды артиллерия гитлеровцев. Летчики, таким образом, находились под обстрелом врага не только во время боев в воздухе, но и во время взлета. Это, конечно, было очень опасно. Не менее опасным был и труд матросов, младших авиационных специалистов, техников и инженеров, которые непрерывно работали на летном поле под артиллерийским огнем.

Были случаи, когда обстрел совершенно выводил из строя летное поле, а запасной площадки не было. Ее надо было найти.

Возвращаясь как-то с боевого задания, я увидел с воздуха в лесу узкую просеку с открытым подходом со стороны Финского залива. Сразу после посадки внимательно осмотрел ее. Она оказалась довольно ровной, но без запаса длины, необходимой для пробега самолета, и несколько узковатой. Конечно, посадка на такую площадку не гарантировала благоприятного исхода. Но в наших условиях приходилось рисковать. Понимали это и командир полка, и комиссар, и начальник штаба. Поэтому они без особого нажима разрешили «опробовать» эту просеку для посадки и взлета на тот случай, если уж особенно «прижмет».