Веление долга

Машина прилетела за нами в темную дождливую ночь. Привел «МБР-2» - одномоторный деревянный гидросамолет - летчик Пушкин, бывший истребитель, переведенный в лодочную авиацию по здоровью. Он уже более восьми часов пробыл в воздухе. А ему еще предстояло лететь с нами. [35]

Едва запустили мотор, как вражеская артиллерия открыла огонь. Но на нее мы уже не обращали внимания. Попрыгав на гребнях волн, машина, наконец, оторвалась от воды. Видимости никакой. Струйки дождя текут по кабине. Туман местами такой густой, что не видно даже штурмана, сидящего впереди.

В пилотской кабине мне места не нашлось, так как рядом с Пушкиным на правом сиденье расположился Ройтберг - он тоже раньше летал на таком типе самолета. Меня же «всунули» в бензобаковый отсек.

Несмотря на болтанку, летим на небольшой высоте, так как с подъемом видимость еще более ухудшается. Знаю, что где-то на пути лежит остров Гогланд, на котором есть горка выше, чем мы летим, метров на сто. Можно и врезаться. Встречный ветер «съедает» скорость и без того тихоходной машины. Время тянется бесконечно. Пушкин бледен от усталости. Вот-вот уснет. Ройтберг то и дело хлопает его по колену и предлагает «пожевать». С виска к подбородку летчика течет струйка пота. После посадки Пушкина вынесли из самолета спящим.

Так напряженно работал летный состав в те тяжелые первые месяцы войны. Это было характерно буквально для всех подразделений, участвовавших в обороне Ленинграда. На следующий день после прилета я побывал на одном из аэродромов, расположенных вблизи от города. Здесь произошел эпизод, который я запомнил навсегда.

К аэродрому приблизился наш штурмовик «Ил-2». Летчики, наблюдавшие за тем, как он заходит на посадку, сразу отметили, что с машиной не все в порядке. Штурмовик, как-то переваливаясь с крыла на крыло, слишком быстро терял высоту и, далеко не дотянув до посадочного знака, резко коснулся колесами подмерзшего грунта. Побежали к нему. Уже издали стали заметны снарядные пробоины в хвосте и руле поворота. Всех обеспокоило, почему летчик не открывает кабину. Оказывается, он не мог открыть ее - был тяжело ранен. Нас удивило, как он вообще мог пилотировать штурмовик, да еще произвести посадку, сохранив боевой самолет. [36]

Под впечатлением этого подвига летчика пришли мы на командный пункт. На нас были истрепанные кители и порванные штаны, в руках, мы держали автоматы, на поясах висели пистолеты. Командира полка удивил наш вид. Командир, возможно, не знал, что сама обстановка на Ханко, где в любую минуту мог высадиться вражеский десант, требовала от каждого из летчиков готовности вступить в бой не только в воздухе, но и на земле. Но удивление прошло, едва мы представились и твердо потребовали дать нам возможность приложить свои силы и умение в обороне Ленинграда.

В боевой обстановке оформление не отняло много времени. Вскоре мы отправились отдыхать в здание школы, расположенной совсем недалеко от аэродрома. Нам отвели койки на четвертом этаже. Но едва мы улеглись, как завыла сирена тревоги. Я уже знал, что в Ленинграде за ночь бывает по нескольку тревог. Если все время ходить в убежище, то и поспать не успеешь, а завтра лететь. Поэтому повернулся лицом к стенке и, несмотря на все предупреждения об опасности, беззаботно проспал до утра.

На следующий день я уже был на аэродроме бригады. Командовал ею мой старый сослуживец и учитель Иван Георгиевич Романенко. Встретил он меня очень тепло. Познакомил с обстановкой, рассказал о людях эскадрильи, которую я должен возглавить. Летчики в ней были совсем молодые. И вместо того чтобы сразу идти в бой, пришлось здесь, на фронтовом аэродроме, часто подвергавшемся налетам немцев, учить людей и технике пилотирования, и стрельбе, и тактике. Закончив намеченный план учебы, мы перелетели в Кронштадт и сразу же включились в боевую работу.

Раньше, на Ханко, мы защищали Ленинград, находясь на его дальних подступах. Теперь мы защищали великий город, базируясь у самых его стен. [37]

На защите города Ленина

Я - уроженец Одессы, люблю этот город. Но за годы службы на Краснознаменном Балтийском флоте я не меньше родной Одессы полюбил Ленинград - колыбель революции, город, где много лет жил и трудился Ильич, где он создавал первые организации самой мудрой, самой революционной партии, где каждая улица, каждая площадь напоминает о героической борьбе рабочего класса за светлое будущее всего человечества. Много крови пролили наши отцы, чтобы завоевать свободу, установить в стране родную советскую власть. И теперь мы, их сыновья, обязаны были любой ценой отстоять завоевания Октября от наседавшего с запада сильного и коварного врага.

В полку оказалось много старых друзей: Сербин, Голубев, Цыганов, Агуреев, Твердохлебов, Петров. Все они были уже известны как умелые и храбрые воздушные бойцы.

Это был период, когда гитлеровцы, чувствуя свое численное превосходство в авиации, вели себя нахально. И нам тогда особенно нужны были летчики, способные сбить спесь с врага, заставить его почувствовать, что рано или поздно ему придет конец. Одним из таких летчиков был коммунист Александр Агуреев. [38]

Припоминаю тридцатиминутный воздушный бой над перевалочной железнодорожной станцией, через которую в Ленинград поступали оружие и продовольствие. На звено Агуреева, охранявшее этот объект, навалилась девятка фашистских истребителей. Но советские летчики не отступили. Больше того - они сумели разгромить врага. Важную роль сыграла здесь тактическая зрелость Агуреева. Не случайно летчики-штурмовики всегда радовались, когда их в воздухе прикрывал со своими орлами этот искусный командир.

По фронтовому обычаю, я сам водил молодых летчиков на выполнение первых боевых заданий. Но одному мне было очень трудно оберегать молодежь от ударов «мессершмиттов». И на помощь пришли лучшие летчики-ветераны, мастера штурмовки и воздушного боя.

В сводках Советского информбюро, относящихся к тому времени, часто назывались Мга, Синявино, Восьмая ГЭС. Участники боев за эти рубежи хорошо знают, как тяжело приходилось защитникам Ленинграда. Днем и ночью не умолкали гул самолетов, разрывы бомб и снарядов. Война уносила все новые жизни, и оставшиеся в строю воины брали на себя то, чего не успели сделать геройски павшие в боях товарищи.

Наша основная задача состояла в охране Ладожской ледовой трассы, созданной в конце 1941 года по указанию Государственного Комитета Обороны и Центрального Комитета партии. По этой единственной дороге осуществлялась эвакуация из Ленинграда женщин, детей и стариков, больных и раненых. По ней же в осажденный город шли автомашины с продовольствием, топливом, медикаментами, вооружением и боеприпасами. Ленинградцы прозвали эту ледовую трассу «Дорогой жизни».

Перерезав все железные и грунтовые пути, ведущие к Ленинграду, гитлеровцы старались всеми средствами вывести из строя и ледовую дорогу, тем более, что проходила она всего в пятнадцати-двадцати километрах от занятого ими южного берега Ладожского озера. Они непрерывно бомбили ее с воздуха, обстреливали тяжелой артиллерией. Над озером непрерывно [39] шли ожесточенные воздушные бои. В те дни летчикам нашего полка приходилось больше быть в воздухе, чем на земле. Не жалея крови и самой жизни, они охраняли важнейшую артерию Ленинграда и с честью выполняли свой патриотический долг.

Одновременно наши летчики действовали и по переднему краю врага, ежедневно штурмуя фашистские укрепления.

Мне неоднократно приходилось летать на такие задания вместе с коммунистом Алексеем Лазукиным, храбрым и опытным летчиком, исключительно скромным человеком. О его победах мы узнавали чаще всего не от него самого, а от командиров наземных частей, которые поддерживал наш полк.

Эскадрилья, в которой служил Лазукин, состояла из воинов разных национальностей. И все они одинаково храбро сражались за свободу и независимость своей Родины. В жестоких боях за Ленинград очень ярко проявилась великая жизненная сила дружбы народов Советского Союза. Русские летчики Лазукин и Кузнецов, украинец Герасименко, осетин Цоколаев и воины других национальностей жили одной мыслью: как можно быстрее разгромить врага и освободить родную землю от фашистской нечисти, спасти человечество от гитлеровской чумы!

–  Я сражаюсь за свою Родину, - говорил Алим Байсултанов из Кабардино-Балкарской АССР.
– Раньше у моего народа не было Родины. Он обрел ее только в октябре 1917 года. Фашистам не нравится, что мы живем свободно и счастливо. Они хотят все народы мира поставить на колени, сделать их рабами. Но не бывать этому. Я, Алим Байсултанов, свободный советский человек, не знаю и не хочу знать кабалы.

Герой Советского Союза Алим Байсултанов не дожил до славного Дня Победы. Он пал смертью храбрых в боях за нашу социалистическую Родину.