Велес и Компания

После окончания номера Африкановича все захотели отдышаться, и Макс, икая, вдруг спросил:

–  Э! Африканыч! А что это у тебя член не прямо висит, а сворачивает налево?

Африканыч воззрился на свой член:

–  Разве?

–  Да вот те крест! Налево, ведь правда, ребята? А? Серега, что это ты выставил на фестиваль исполнителя с таким членом?

–  С каким членом?

–  С левым.

Серега спокойно посмотрел на Макса:

–  Туповат ты, Максюша. У нас фестиваль какой музыки? Английской?

–  Да.

–  Так вот. Я тебе скажу, у Африканыча член сворачивает не налево, а в сторону Англии. Прозападная ориентация. Усек?

Макс только прикрыл глаза рукой.

Следующим на банный подиум вышагал Универсидядька. Он грамотно и четко спел народную шотландскую песню "My Bonnie".

–  Универсидядька - прелесть, - сказал Шурик, - Но первого места ему не видать.

–  Это почему же?
– взвился Макс.

–  А потому что у нас фестиваль английской музыки, а не шотландской.

–  Я протестую.

–  Протест отклоняется, - поддержал Шурика Ионов, - Твой Универсидядька, Макс, слишком академичен. А наши - настоящие артисты. Таланты.

–  Самородки, - ввернул Шурик.

–  Точно. И потому, я предлагаю первое место отдать Африканычу.

–  Позвольте! У Майрона, мне показалось, саунд был не хуже, - вмешался Шурик, - и все словечки звучали почетче.

–  Брось, Шура, - примирительно сказал Ионов, - Я не веду речь о децибеллах, соотношении сигнал - шум, частоту строк по горизонтали… Это все техника. Безжизненная и холодная. Я прошу обратить внимание на артистизм! А?! Что скажете на это? Универсидядька вона как спел, а то ли это, что мы хотели? Нет, наши таланты и самоуродцы, по меткому выражению Шурика, не тем нам дороги! Они жизненны и реальны. А кроме того, у кого еще из них член англоориентирован? А? То-то. Так что первое место явно у Африканыча.

Возражений тому не нашлось, и первое место присудили Африкановичу, после чего все не спеша начали одеваться.

Макс, натягивая галифе, пихнул Африканыча локтем:

–  Слышь, ты, лауреат, я подговорю их всех, и через неделю мы устроим фестиваль японской народной музыки гейш. Так что, не будь дурак, привяжи к члену какой там нибудь сучочек кривенький с нужным изгибом. Исправь свою английскую ориентацию на восточную. А то - не видать тебе первого места.

Все захохотали.

Шурик, находясь в прекрасном расположении духа, пригласил всех на чай в кабинет замполита, включая сюда лауреата и остальных, как он выразился, дипломантов фестиваля.

Вечером в кабинете замполита был устроен прием с чаем. Приглашенные лауреат и дипломанты дипломатично принесли с собою чашки и пряники, и робко расселись на указанные места. Вовка с легкой иронией поглядывал на то, как молодые Миронов, Африканыч и Универсидядька робко взирают на веселящихся от души Шурика, Ионова и остальных "дедов" из их кампании. В обычной жизни Шурик и остальные представлялись мрачными личностями, которых рекомендовалось избегать. Хотя эти рекомендации основывались вовсе не на том, что Шурик и остальные злоупотребляли рукоприкладством, а вовсе по другому. Шурик, например, мог руганью и угрозами застращать кого угодно, и его манера изъясняться доходчиво объясняли любому из молодых, что до следующего шага, когда в ход могут быть пущены кулаки, лучше Шурика не доводить. Обычно Шурик незаметно дефилировал по казарме, терпимо взирая на окружающих, но когда его что то не удовлетворяло, он взрывался, и тогда доставалось всем. Ионов был еще более немногословен, и производил еще более тягостное и страшное впечатление. Очевидно поэтому, видя и того и другого в нормальном настроении, Миронов и остальные пребывали в состоянии некоторого замешательства.

Весело болтая о разных вещах, все неизменно возвращались в своих разговорах к только что прошедшему фестивалю.

–  Ну, кто бы мог подумать, - сказал застенчиво Миронов, - что я могу что-то выучить наизусть. Тем более на незнакомо языке.

–  Вот видишь, - подхватил Ионов, - любой человек просто не знает собственных возможностей. Например, он думает, что не умеет рисовать, а оказывается, умеет. Вот ты, Майрон, умеешь рисовать?

–  Нет.

–  Это ты так думаешь. А на самом деле, может быть и умеешь, просто никогда не пробовал. Или пробовал?

–  Нет.

–  Вот видишь! А давай-ка попробуем! Шура, у тебя есть бумага и карандаши?

–  Разумеется.

–  Давай тогда все попробуем! Хоть разок, попробуем свои силы в рисовании.

Так, значит все рисуем, например, что?

–  Например, лошадь.

–  Шура, это тривиально. Мы не в художественной школе. Будь ближе к жизни.

Рисуем девушек.

–  Каких девушек?

–  Каких знаем. Я - ленинградских девушек. Ты, Шура, вологодских, Валера - Ионовских, архитектор - волгоградских, и так далее. Потом обсудим, что у кого получилось. Идет? Тогда, Шура, давай карандаши и бумагу.

Шурик и Валера Мишин просто закудахтали от удовольствия. Пока Вовка доставал бумагу, Валера сказал:

–  Ионов просто умница! Я еще никого не встречал, кто бы мог так мастерски валять дурака!

Вовка раздал всем бумагу и карандаши, и в кабинете воцарилось молчание.

Через минуту Ионов его нарушил:

–  Миронов, ты чего не рисуешь.

Миронов сжался:

–  Я не умею… рисовать… девушек.

–  А я тебя разве спрашиваю, умеешь ты рисовать или нет? Я тебе говорю, рисуй и все.

–  Сереж, я, правда…

–  Майрон, я тоже не умею. Но рисую. Если для тебя это не довод, то ты сейчас отожмешься от пола разиков этак сто, а потом все равно будешь рисовать. Понял?

Вместо ответа Миронов взял карандаш и припал к бумаге. Через четверть часа Шурик заявил:

–  Все, подводим черту. Закругляйтесь, переходим к обсуждению работ.

Девушек обсуждали наперебой. Более менее привлекательными оказались только Вологодские и Волгоградские девушки, изображения всех остальных были выполнены в карикатурно-лубочной манере, что дало серьезный повод похохотать над этим всласть. Ионов, в довершении всего, схитрил. Он схематично нарисовал ленинградскую девушку в сексуальной позе, с волосами, свисающими на лицо. кампания начала возмущаться. Ионов оправдывался:

–  Я так вижу. Я их запомнил такими, так что же мне делать?

Последним на всеобщее обозрение предстало творение Миронова. Все замолчали, с любопытством вглядываясь в рисунок. Наконец Шурик изрек:

–  Может быть, нам автор пояснит содержание полотна?

Все перевели взгляд на Миронова. Миронов завороженно взирал на творение своих рук. Ионов пихнул его локтем:

–  Айрон!

–  Ась?

–  Чего нарисовал, спрашивают?!

–  А! Да вот, рисовал девушку, а дорисовал до середины, смотрю, получается лошадь. Ну, я и дорисовал лошадь.

Когда Шурик перевел дух после приступа смеха, то вымолвил:

–  Ну слава богу, а не то я уж и на самом деле начал думать, что в вятской стороне девушки такие. А скажи-ка, Миронов, ты лошадей рисовать, выходит, умеешь?

Миронов прижал руку к сердцу:

–  Не умею, Шура, вот те крест!

–  Так нарисовал ведь.

–  Я не знаю как она вышла, эта лошадь! Шур, я на тебя гляжу и вижу, что ты хочешь предложить рисовать лошадей. Христа ради, не надо! В жизнь бы не подумал, что так можно ненавидеть английский и рисование!