Великая игра. Птицы. Ледяной замок. Рассказы
Шрифт:
— Разве не видишь, скоро начнется гроза. А в грозу лучше сидеть дома.
Парень хорошо знал, что творится с Маттисом в грозу, он глянул на тучу:
— Не бойся. Это не грозовая туча. Видишь, она уже почти рассеялась.
Маттис покачал головой, он не поверил парню — тот просто хочет его успокоить. Будет гроза, да еще какая, сказал велосипедист в лавке, и это было ближе к истине.
Но как раз в это время туча словно приподнялась и между нею и вершинами дальних гор показалось синее небо. Она потеряла свой грозный вид, предвещавший непогоду. Небо под нею было на диво добрым и синим.
— Ну,
Маттис вздохнул с облегчением.
— Хочешь леденцов? — благодарно предложил он парню.
И парень ушел, сунув в рот золотой леденец.
Маттис пошел обычным шагом. Но спрашивать работу уже бесполезно, решил он. Ему стало не по себе: надо вернуться домой и рассказать Хеге о своих поисках. Теперь, когда опасность грозы миновала, он почувствовал привычные угрызения совести.
Маттис уже свернул с дороги к своему дому. Сухие осины вздымали в небо голые ветки. Он даже не взглянул на них.
Нет, он даже не взглянул на них, потому что с ним вдруг случилось чудо и он позабыл обо всем на свете. Недалеко от дома, на тропинке, он увидел птицу.
Посреди тропинки стояла большая прекрасная птица.
Это была неизвестная птица. Она подняла голову и повернулась к Маттису, спускавшемуся к дому.
Кто это? — ошеломленно подумал он.
В сердце у него была непривычная пустота. Он замер, птица тоже замерла. Что это?
Птица стояла на тропинке, но теперь, когда ее заметили, ей нельзя было тут оставаться, и она взлетела. Неслышно взмахивая крыльями, она скрылась за деревьями. Это был не вальдшнеп, птица была гораздо больше вальдшнепа и совсем на него не похожа. И она ходит по этим тропинкам?
Может, что-нибудь случилось? — подумал он. С Хеге? Ничего другого ему не пришло в голову. Он бросился к дому.
Вскоре он увидел Хеге на ее обычном месте, с которого она посматривала на тропинку, когда он уходил в поселок. Она сидела на крыльце и казалась маленьким клубочком. Пальцы ее быстро двигались, издали это было незаметно, но он знал, что они движутся.
С вытаращенными глазами Маттис подошел к Хеге.
— Кто это был? — спросил он.
Ничего не понимая, Хеге быстро подняла глаза.
— Что с тобой?
— Там, на тропинке, ходила какая-то чудная птица, — заикаясь, проговорил он.
Хеге снова стала вязать. Словно желая ненадолго остановить ее спицы, он сказал в смятении:
— Я видел большую и очень красивую птицу! Здесь недалеко, на тропинке.
— Вот как? — достаточно равнодушно ответила Хеге. Но без обычного раздражения — наверно, по его голосу было слышно, что птица и правда была красивая. И что красота эта была ради кого-то, живущего в этом доме. Наступило молчание. Неожиданная остановка. И этому не было названия.
Маттис сказал:
— Она улетела, как только я увидел ее.
Вот сейчас, сейчас Хеге задаст свой раздраженный вопрос: почему он вернулся, ведь он должен быть на работе. Лучше уж начать самому.
— Я вернулся, потому что для меня не нашлось работы. Я же знал, что так будет. А потом один человек сказал, что сейчас начнется гроза. Но ее не было.
— Да,
не было, — сказала Хеге.— И еще меня остановил один знакомый, — сказал Маттис.
Ему вдруг захотелось сказать правду. А это была правда.
— Угу.
Хеге не рассердилась, но была какая-то необычная. Потому что прекрасная птица так красиво отражалась в лице Маттиса.
14
Утром Маттис думал, и сердце его было переполнено: сегодня мы будем с вальдшнепом.
Что это значит, он не смог бы объяснить. Да ему и не требовалось объяснений. В воздухе над домом остались полосы от того, что вальдшнеп пролетал тут, пока Маттис спал, и нынче ночью, и все эти ночи. Спать казалось Маттису грехом.
Чем больше он думал о вальдшнепе, тем больше верил, что его появление — это добрый знак. Что-то изменилось. Вот вальдшнеп и тянет теперь здесь и утром и вечером, но только тогда, когда люди прячутся по своим домам.
Маттис считал, что это к добру. Сам он мог сидеть на крыльце и следить за тягой, сколько ему вздумается. Они с вальдшнепом были вместе.
Сегодня их ждал новый день.
Маттис был полон вальдшнепом. Он не мог удержаться и говорил только о нем. Хеге это надоело, и Маттис решил, что будет говорить о вальдшнепе так, чтобы Хеге не догадывалась, о чем речь, она ничего не поймет, а ему все-таки станет легче. Рано утром, когда Хеге поставила перед ним тарелку с едой, он сказал ей:
— Теперь я летаю туда и сюда.
— Как это? — терпеливо спросила Хеге.
— Так.
Маттис провел в воздухе пальцем в том направлении, в каком тянул вальдшнеп.
Хеге собиралась приняться за работу. Она вечно спешила. Маттису хотелось поделиться с ней тем, что переполняло его, но Хеге в своей слепоте не видела этого.
— Подожди, Хеге, еще много всего.
— Давай быстрее.
— О некоторых вещах ты почти ничего не знаешь.
Он сказал это мягко и немного испуганно: все-таки он говорил с одной из умных.
— Ну так объясни, — попросила Хеге.
— Летаю туда и сюда, — сказал он. — Пока ты спишь. Каждую ночь, — закончил он.
Теперь она глядела на него как на взрослого и вдруг сказала одну странную вещь:
— Хорошо, что у тебя это есть. Я этим похвастаться не могу.
Она стояла не шевелясь и уже не спешила к своим сложным цветам с восемью лепестками. Сегодня и она услышала нечто такое, что остановило ее.
— А как же ты без этого? — спросил он и допустил ошибку.
Настроение исчезло. Хеге замкнулась, хотя сама и была виновата.
А в Маттисе все бурлило и пело: мы с вальдшнепом! Он не мог не пройтись через лесок, над которым тянулась невидимая в небе полоска. Отныне это был его путь, путь, на котором его ждала радость. И опять надежда не обманула его — вскоре он был вынужден остановиться.
Ты — это ты, сказало в нем что-то, — во всяком случае, так ему послышалось.
Это было сказано на птичьем языке. Птичьими письменами.
Он стоял возле высохшей лужи как раз под тем местом, где тянул вальдшнеп. Стоял словно завороженный. И читал адресованное ему послание, иначе это нельзя было назвать.