Великая Отечественная: Правда против мифов
Шрифт:
Эту сцену Райч описывает как “трогательно драматичную”. Говорит, что, когда фюрер говорил об измене Геринга, в его глазах были слезы, что голова его опустилась, что лицо было смертельно бледным, и когда он передавал это послание Грайму, его руки тряслись и бумага сильно трепетала.
Когда Грайм читал, лицо фюрера оставалось смертельно мрачным. Потом каждый мускул в нем стал дергаться, и дыхание стало прерывистым. Только с усилием он достаточно овладел собой, чтобы крикнуть:
“Ультиматум! Резкий ультиматум!! Теперь не осталось больше ничего. Ничто меня не миновало. Никто не остался верным, никакая честь не устояла. Нет разочарований, какие бы не пришлись на мою долю; нет таких измен, каких бы я не пережил, а теперь ещё сверх всего это. Не осталось ничего.
«Как объясняет Райч, происходившее было типичной сценой “И ты, Брут”», полной упреков и жалости к себе. Он долго не мог достаточно овладеть собой, чтобы продолжать».
«Гитлер кончил свою жизнь как преступник перед всем миром, — говорит Райч, но быстро добавляет: — Начал он не так. Вначале он думал только о том, как бы снова поставить на ноги Германию, как дать своему народу жизнь без экономических трудностей и плохой социальной защиты. Для этого он много играл, козыряя тем, что никто не имеет права распоряжаться жизнью его народа. Это было первой крупной ошибкой, его первым большим промахом. Но после того как первый риск дал успех, он впал в ошибку любого игрока — рисковал всё больше и, выигрывая, всякий раз легко шёл на новую крупную ставку».
«Всякий раз успех увеличивал энтузиазм народа, и это давало ему поддержку для следующего шага. В результате, говорит Райч, Гитлер сам изменился, превратившись из идеалиста-благодетеля в жадного и коварного деспота, он стал жертвой мании величия».
«Никогда, — заключала она, — нельзя больше в истории мира допускать, чтобы такую власть имел один человек».
Гитлер поручил фон Грайму и Райч найти Гиммлера, не зная, что тот уже вел переговоры с американцами о капитуляции, чтобы с Граймом организовать поддержку авиацией армии генерала Венка, рвущегося к Берлину, не ведая того, что войска Венка уже разгромлены.
В бункере не было связи, не было радио. Имелась только наскоро налаженная связь с курьером и один телефон, по которому никто не звонил, и некуда было позвонить.
«Райч описывает это (поведение Гитлера. — И. И.) как патетическую картину полного крушения человека. Трагикомедия разочарования, бесплодности и бесполезности — видеть человека, бегающего как слепой от стены к стене своего последнего убежища, размахивая бумагами, болтающимися в его нервно дергающихся руках, или сидящего сгорбившись у стола, водя по пропитанной потом карте пуговицы, представляющие его несуществующие армии… А то фюрер Германии беспомощно сидел в своём бункере, бессильно, как мальчик, играя в войну»{161}.
МИФ ДЕВЯТЫЙ.
«Сталин отдал приказ сдать Ленинград»
Авторы, осмысливающие историю Великой Отечественной войны, подразделяются на четыре основные группы: профессиональные историки, мемуаристы, писатели, журналисты. Более всего к мифотворчеству склонны обычно журналисты либерального умонастроения. Всё советское прошлое, в том числе Великую Отечественную, они представляют в мрачных тонах, преимущественно в черном цвете. Кроме всего прочего (нехватка знаний, нежелание копаться в архивах и научной литературе и др.), за «чернуху» больше платят. У кого-то вывихи в эту сторону, мне кажется, случаются по нечаянности: «Хотели как лучше, а вышло…».
Вот одна из журналистских работ — «Ленинградский фронт» (авторы Лев Лурье и Леонид Маляров живут и работают в Санкт-Петербурге). Судя по профессиональным наградам, это способные люди. В предисловии к своей книге (сборнику воспоминаний блокадников) они пишут: «Трагедия Ленинграда — и страшная история, и культивируемый сверху миф. Сам термин «героическая оборона Ленинграда» возник на исходе блокады непосредственно в Смольном. Ленинградское руководство, как и их шефы в Москве, “проспали” наступление немцев, довели город до блокады. Сталин прямо приказывал командованию Ленинградского фронта сдавать Ленинград. Балтийский флот подлежал уничтожению. Все значимые городские объекты были заминированы. Однако Гитлер решил взять город измором. Так что героическая оборона была во многом вынужденной»{162}.
Откуда они взяли такую информацию, авторы не указывают. На следующей странице они повествуют: «Мифом является и представление о том, что ленинградцы единодушно любой ценой стремились отстоять город. И наши материалы, и обстоятельное исследование Никиты Ломагина “Неизвестная блокада” демонстрируют другую картину. Понимая, что всех ждёт мучительная и неизбежная смерть, многие надеялись, что немецкая оккупация будет меньшим из зол. Вторая мировая война знала такие случаи: Париж был объявлен открытым городом. А старшее поколение помнило Брестский мир, когда, отдав территории, Ленин спас и Россию, и советскую власть. Пораженческие настроения, грозившие перерасти в бунт, пошли на убыль, только когда голод притупил все чувства и не оставил сил на борьбу. Были и те, кто пользовался блокадой для личного, порою неслыханного обогащения»{163}.
И опять же — никаких доказательных фактов. По всей вероятности, написано со слов людей, с которыми авторы встречались при подготовке своей книги. А люди в Ленинграде были разные, в том числе паникёры, предатели. Только круглый идиот может говорить о полном «единодушии» среди умирающих от голода людей. Действительно, были и такие, кто использовал блокаду для личного обогащения. Об этих и прочих подобных фактах ещё поговорим.
Видимо, поймав себя на мысли, что они искажают реальные события трагедии, а в основном лгут, авторы спохватываются и сообщают миру правду о блокаде в том виде, как это было на самом деле. «Однако очевидно: если бы большинство ленинградцев были такими, город неминуемо бы пал. Чувство собственного достоинства и патриотизм горожан стали решающим фактором в конечной победе Ленинграда.
Можно корить ленинградское партийное руководство за разные огрехи. Но всё же оно не потеряло управление городом и главное — уже ранней осенью догадалось, какое значение может иметь Ладога для выживания Ленинграда. Впрочем, ледовая дорога поначалу использовалась не для спасения людей, а для вывоза оборудования ленинградских заводов и оружия. Если бы массовая эвакуация жителей началась в декабре, а не в феврале, можно было бы спасти жизни ещё порядка 300 тыс. ленинградцев»{164}. Вот такая «позиция» у этих журналистов: и нашим, и вашим…
Однажды в самолёте «Аэрофлота» мне попал в руки глянцевый журнал с забавным названием «Дилетант». Весь он посвящен Отечественной войне 1812 г. с Наполеоном. Думал, обычное чтиво для находящихся в отпуске людей. Дошёл до статейки когда-то узнаваемой на телеэкранах (ныне упокоившейся) мадам Новодворской. Боже, ну как же и в самом деле всё так «дилетантно» в этом журнальчике!
Вот некоторые пассажи из опуса Новодворской, как раз на тему «что есть война». Цитирую: «В России всегда есть место подвигам. Как правило, бессмысленным и беспощадным. Весь кровавый ужас, безумие и бессмыслица второй, прозванной «Великой», Отечественной войны имели свою предысторию в первой Отечественной войне — 1812 года.
Александр I нарушил все европейские законы ведения войны. Двести лет назад воевали весело, без особого остервенения и по определённым светским правилам. Когда вражеская армия брала столицу государства, было принято сдаваться, подписывать мир и идти танцевать менуэт в ближайший дворец…
У Наполеона не было ни малейшего стремления завоёвывать всю Россию. Он достаточно много общался с Александром и рассчитывал, что имеет дело с европейским государем. И что этот европейский государь после ряда поражений, которые нанесёт ему блестящая французская армия, просто-напросто подпишет мир, и дальше они что-нибудь станцуют…