Великая шаисса

Вместо ответа я расстегнула застежки на плечах и белый шелк легко стек к моим ногам. Полная луна, заглядывавшая в окна, светила довольно ярко и ее света мне хватило, чтобы разглядеть выражение восторга на лице жениха.

— Амина, — прошептал он и кончиками пальцев, едва касаясь, провел по моему плечу вниз, к груди, потом к животу. — Амина…

Я судорожно втянула воздух. А потом сделала шаг к своему любимому, оказавшись совсем близко, почти соприкасаясь телами.

— Эдвин, — мой шепот был хриплым. — Я люблю тебя и я не хочу больше ждать.

И, ощутив внезапную робость, осторожно погладила его по щеке. Он повернул голову, поцеловал мою ладонь. Моя рука приподняла край его туники, потянула вверх.

— Амина…

Туника полетела на пол. Эдвин подхватил меня, крепко прижал к себе. Теперь, без слоев ткани, разделявшей наши тела, все ощущалось острее. Прикосновение к его обнаженной коже обжигало, вызывало жар внутри. Его руки погладили мою спину, поясницу, спустились на ягодицы и сжали. Я провела языком по его ключице — кожа была слегка солоноватой от выступившего пота. Согнув ногу в колене, погладила его бедро. С губ Эдвина сорвался стон. На мгновение отстранившись от меня, чтобы избавиться от оставшейся одежды, он подхватил меня на руки и осторожно уложил на мягкий ковер. А сам опустился на колени рядом со мной.

— Какая ты красивая, — прошептал он.

Его ладони ласкали мое тело, гладили, сжимали. Я привстала и потянула его к себе, впиваясь в его губы страстным поцелуем. Когда я откинулась на ковер, с трудом переводя дыхание, Эдвин спустился поцелуями к груди, поласкал языком, вырывая у меня стоны, затем принялся целовать живот, слегка задержавшись на впадинке пупка. Я выгибалась навстречу его ласкам и стонала уже почти непрерывно. Потянулась к нему, собираясь вернуть ему наслаждение, которое он дарил мне — но он уже нависал надо мной.

— Амина…

Я вздохнула — наконец-то. И подалась к нему навстречу, обвив ногами его талию…

…Потом мы уютно устроились на небольшом диванчике у стены в объятиях друг друга.

— Я люблю тебя, — Эдвин ласково отвел упавшую мне на лицо прядь волос. — Как же мне дожить до свадьбы? Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу будить тебя поцелуями.

Я поцеловала его в плечо.

— Осталось не так уж и много. Но я тоже поскорее хочу назвать тебя своим мужем.

В ту ночь мы никак не могли расстаться. Все дарили друг другу прощальные поцелуи и не в силах были разомкнуть объятия. В свои покои я попала уже на рассвете.

Запретив меня будить, я велела Фатиме задернуть поплотнее шторы и провалилась в глубокий сон. А проснувшись и наскоро перекусив, принялась готовиться к скорбной церемонии — на закате должны были состояться похороны Лайлы.

Ее хоронили на городском кладбище, в той его части, что отводилась для захоронений знати — все-таки она была женой Императора, пусть и не подарила ему ребенка и потому не относилась официально к его семье. На похороны могли прийти все желающие, но мало кто пожелал проводить покойницу в последний путь. Само собой, присутствовал Селим, рядом с которым стоял Баязет — вовсе не из уважения к Лайле, а из желания поддержать друга. Я тоже имела полное право не приходить, но не хотела оставлять брата у могилы почти что в одиночестве. Эдвин, узнавший о предстоящей церемонии, вызвался сопровождать меня и сейчас держал меня за руку. Чуть в стороне стояли две заплаканные девушки — должно быть, подруги Лайлы из гарема. Интересно, скорбят ли они о смерти своей покровительницы или сожалеют, что теперь их статус существенно понизился? За моей спиной послышались легкие шаги. Салмея подошла к Селиму и брат схватил ее руку и крепко сжал. Возможно, он больше не испытывал страсти к жене, но она по-прежнему оставалась для него близким человеком. Теперь мне стали понятнее слова невестки о том, что она любит своего мужа, не испытывая к нему ревности. Их отношения более всего напоминали дружеские.

Служитель храма Небесного Отца произнес традиционную речь о том, что надобно заботиться о своих близких, пока они живы, дабы после их кончины не испытывать мучительных сожалений. У меня мелькнула непрошенная мысль, что мало кто искренне сожалеет о своем отношении к Лайле. Отчего-то вспомнились похороны Исмаила в прошлом году. Вот тогда я действительно жалела о том, что так и не смогла полюбить мужа. Или хотя бы солгать ему о своей любви, ведь в моих силах было сделать его счастливым. Пусть он уверял, что в любом случае счастлив быть рядом со мной, но я частенько ловила на себе его взгляд — внимательный, ожидающий. И мне было больно и горько оттого, что эти ожидания я не оправдала.

Сейчас же мне на мгновение стало жаль Лайлу. Возникло ощущение, что все присутствующие отбывают нудную повинность и с нетерпением ожидают окончания церемонии прощания с усопшей. И точно — едва служитель произнес заключительные слова молитвы над свеженасыпанным холмиком земли, небольшая процессия потянулась к выходу. Салмею ожидал экипаж, чтобы отвезти ее в загородный дворец к Фирузе. Я видела, как она подалась к Селиму и что-то негромко ему сказала. Он ласково погладил ее по голове на прощание и повернулся ко мне. Мы с ним приехали в одной карете, а Эдвин и Баязет ехали верхом. Девушкам из гарема, пожелавшим присутствовать на похоронах, выделили отдельный экипаж.

— Встретимся завтра, хорошо? — шепнула я Эдвину.

— Хорошо, — ответил он. — Я понимаю, тебе надо отдохнуть.

По дороге во дворец мы с Селимом не разговаривали — каждый из нас был погружен в свои мысли. И только когда карета остановилась, брат неожиданно спросил:

— Составишь мне компанию за ужином, Амина?

— Конечно, — согласилась я.

Ужин тоже прошел в молчании. Я бросала искоса взгляды на мрачное лицо брата и никак не могла придумать тему для разговора. Уже за чаем Селим внезапно поинтересовался:

— У тебя с твоим северянином все в порядке? Похоже, он не на шутку увлечен тобой.

— Да, у нас все хорошо, — сдержанно ответила я.

— Я рад это слышать. Я действительно хочу, чтобы ты была счастлива, Амина. Ты этого, конечно, не знаешь, но в свое время отец сильно переживал из-за того, как сложатся твои отношения с Исмаилом. Он регулярно получал донесения из Раншассы и радовался любому свидетельству любви твоего мужа к тебе.

Я грустно улыбнулась. Именно так видели и понимали заботу обо мне сначала отец, а потом и брат: меня должны любить, меня нужно опекать. Мои чувства в расчет при этом не принимались. Вот и теперь Селима интересует то, как Эдвин относится ко мне, а не то, что я чувствую к жениху. Пожалуй, именно поэтому я выделила северного принца из прочих окружавших меня мужчин: он действительно интересовался моим мнением, наверное, единственный из всех. Но, несмотря на это, я любила брата и была уверена в его любви ко мне.

— Ты устал, — нежно произнесла я и погладила Селима по руке. — Я не умею петь, как Салмея, но я могу почитать тебе вслух, если хочешь.

— Лучше расскажи мне сказку, Амина. Помнишь, как в детстве я рассказывал тебе истории о Духе Пустыни и Путнике? Давай представим, что мы снова дети, что у нас нет никаких забот и больше всего нас волнуют сладости на ужин — хоть ненадолго.

От жалости у меня на глаза навернулись слезы. Как бы не старался Селим держать лицо при посторонних, я видела, что ему приходится нелегко. Брат прилег на диван, положил голову мне на колени, а я, перебирая его волосы, завела:

— Давным-давно в неведомом краю усталый Путник брел по пустыне…

…На прощание Селим поцеловал мою ладонь, крепко обнял и сказал:

— Спасибо, сестренка, я тебя очень люблю.

— И я тебя очень люблю, братишка.

И мы рассмеялись — впервые за эти нелегкие дни.

После завтрака я позвала Фатиму и отпустила прочих служанок.

— У меня есть для тебя поручения, но должна предупредить — оно может оказаться опасным.

— Я сделаю все, что вы скажете, шаисса, — невозмутимо произнесла женщина.