Великая война без ретуши. Записки корпусного врача

14 мая. […] Прислали «последнее слово» техники — 25 тысяч на корпус противогазов-респираторов, опробованных высокой комиссией, председательствованной самим нашим верховным «Сумбур-пашой» Ольденбургским. Проделал я нек[ото]рую репетицию, надевши эти противогазы на своих двух фельдшеров: уже через 2 минуты они стали задыхаться! А этими противогазами предписано переснабдить всех, стоящих теперь на позициях! Какое-то творится с нами наваждение, не от внутреннего ли все немца? Все мы будто бы сходим с ума. По дальнейшем испытании этих противогазов я не премину в случае их негодности поднять скандал криком: «А ведь король-то голый!» Неужели и в изготовлении этих новейших противогазов не без участия все та же афера и спекуляция, все то же наше «патриотическое» мародерство? Масса из означенных респираторов пришла без необходимых составных частей; видны наша обычная нервная спешка и халатность.

Пришла «очередная» партия, на этот раз — из Оренбурга [686] , отправленная оттуда 6 апреля, окороков, всяких колбас — более 1000 пудов — вся сгнившая!! Вся-то наша Россия гниет! Дай Бог, если еще не с корня! […]

15 мая. Восхитительная погода. Штаб корпуса устроил прощальный обед уезжающему на Кавказ начальнику штаба Кальницкому; на обеде был и Радко-Дмитриев; я вместе с инспектором артиллерии сидел против него. Между прочим зашла речь о том, не ослабляется ли воинственный дух наших солдат тем, что ежедневно в общей прессе стали появляться целые отделы «Слухи о мире». Нек[ото]рыми было предложено запретить печатать этих отделов, с ними согласился и Радко. Со стратегической и вообще военной точки зрения они, может быть, и правы, но политически, мне кажется, они близоруки: не могут они учуять, что само правительство в настоящее время, наверное, заинтересовано в распространении этих слухов о мире, чтобы мало-помалу психологически подготовить и общество, и народ к предстоящей вскоре ликвидации столь несчастно сложившейся для нас войны путем прекращения дальнейших бесплодных жертв и предупреждения еще более горших бед. Ближайшее будущее покажет, насколько мои предвидения оправдаются. Разговор еще зашел о том, какие, кроме того, меры принять относительно наших бегунов и всех сеющих в войсках смуту; Радко высказался за широкое применение к ним расстрела по его принципу для военного времени — «лучше десять невиновных казнить, чем одного виновного не наказать» [687] . […] В Земский союз приехал на вакационное время профессор Юрьевского университета] по зоологии Сент-Илер [688] , послужить в действующей армии — разодетый в военную форму, с навешенной шашкой, со шпорами, при кобуре!.. Придумывают, какое бы ему здесь дать дело. Кроме зоологии, ни к чему не горазд! Дома же ему летом от скуки, видимо, не усиделось. Жалкий комик! […]

686

Оренбург — губернский город Оренбургской губернии, ныне административный центр Оренбургской области.

687

Один кавалерийский полковник из «храбрых» рассказал, захлебываясь от восторга, как отлично подействовал на весь батальон примерный расстрел 3 человек из бегунцов: когда нужно-де действительно уже по приказу отступать всему батальону — он побоялся это сделать и крепко держался позиций! Мясники! — (Примеч. автора.)

688

Сент-Илер Константин Карлович (1866–1941) — биолог, профессор Юрьевского университета (1903).

20 мая. День погожий. С позиций — ни звука. Прибыл Куропаткин, и в штабе армии состоялся военный совет. Собираются переходить в наступление, и главный удар возлагается на наш фронт. Спаси, Господи, и сохрани! Бывший в этом совете артиллерийск[ий] генерал Федоров рвет на себе волосы с, отчаяния, утверждая, что затея — безумна, т[а]к к[а]к нам не по силам; в единомыслии с ним и другие нек[ото]рые генералы, но… но… в этом совете ни один из них не дерзнул высказаться по своему крайнему разумению — искренне и честно, а все старались лишь услужливо подлаживаться к тому, что говорили Куропаткин и Радко-Дмитриев, за глаза резко не соглашаясь с ними и нещадно их критикуя. […]

21 мая. […] Готовятся ударные группы, намечаются места пробоя… На днях грянем в наступление… Ни у кого ни воодушевления, ни уверенности в успехе затеваемой (наисекретно!) операции — нет. Настроение командиров в данном случае мне представляется таким же, какое было у Рожественского [689] с его единомышленниками, когда они плыли в калошах к Цусиме! Все же, может быть, и оставалась надежда — единственная… на «авось», а может кривая вывезет! Обращаюсь сегодня к милейшему инспектору артиллерии генералу Федорову и говорю ему: «На вас вся надежда — предстоит ваш бенефис». Он раздраженно замахал руками, посылая всех начальников к черту за якобы нелепые их директивы и нежелание их слушать представленные им резоны, что-де на первых же порах сражения наблюдательные вышки их могут оказаться в руках неприятеля и придется палить втемную, а затем, пробивая орудиями лес, предстоит навалить такую груду засек, к[ото]рые нам же заградят дорогу, и т.д. и т.д. «Вот вам сравнение, — говорил мой генерал, — для производства той или другой у вас хирургической операции существуют незыблемые правила, что надо-де соблюсти и первое, и второе, и третье условие, при неудаче же операции вам сто раз пишут и разъясняют, что неудача эта произошла от несоблюдения означенных условий, а теперь взяли бы да предписали вам пренебречь этими условиями и приступать прямо к операции!» О, я давно уже знаю эти трюки начальнических распоряжений!

689

Рожественский Зиновий Петрович (1848–1909) — вице-адмирал (1904), генерал-адъютант (1904), командовал 2-й Тихоокеанской эскадрой в начале Цусимского сражения (1905).

За столом, между прочим, очень ругали нашу российскую жандармерию, выражали брезгливое отношение к ее представителям. Рассуждай так студиозы или обыкновенные штатские люди — были бы сопричислены к лику крамольников и революционеров. Нек[ото]рые господа (из артиллеристов) высказывают весьма здравые суждения относительно известной секретной бумаги Департамента полиции, касающейся съезда Союза городов и земств, очень метко называя пасквилем то место доноса, где упоминается об аплодисментах на приветствия [великого князя] Николая Николаевича и государя. Много рассказано было в pendant [690] о пакостных провокационных деяниях известного Спиридовича… [691]

690

Вдобавок (фр.).

691

Спиридович Александр Иванович (1873–1952) — генерал-майор Отдельного корпуса жандармов (1915), начальник дворцовой охраны в 1906–1916 гг.

22 мая. Неожиданно для меня получена корпусным командиром телеграмма: «Главный военно-санитарный инспектор запрашивает, нет ли препятствий к назначению действительного] с[татского] с[оветника] Кравкова помощником Омского санитарного инспектора при условии немедленного командирования в Омск [692] . Благоволите сообщить, желательно ли такое перемещение, и желает ли его сам Кравков. 5650. Начсансев Двукраев [693] ». Такое предложение в декабре месяце мной встречено было бы с особенно великой радостью. После нек[ото]рого раздумья я порешил согласиться на него и теперь; ведь не все же время я буду жить в Риге и не все время могу рассчитывать служить с милейшим Долговым и настоящим штабом во всем его составе [694] . А назревают события, чреватые великими для нас бедствиями, когда так легко сломить и свою буйную головушку. Вижу в означенной телеграмме предуказание судьбы. Aleajacta est [695] Еду в Омск, в эти края меня безотчетно влечет; наконец-то заживу по мирному положению и предамся своим мирным занятиям. Командир на телеграмму ответил так: «Желать перемещения не могу, но препятствовать действительному] с[татскому] с[оветнику] Кравкову, изъявившему желание, считаю себя не в праве. Долгов». […]

692

Омск — административный центр Акмолинской области, ныне административный центр Омской области.

693

Двукраев Александр Арсеньевич (1859 —?) — действительный статский советник (1913), почетный лейб-медик двора Его Императорского Величества, в 1916 г. занимал должность начальника санитарной части Северного фронта.

694

А война может еще и продлиться, и Бог весть сколько! — (Примеч. автора.)

695

Жребий брошен! (лат.).

По телеграфным сведениям, в Северном море у Ютландии произошло крупное сражение между немцами и англичанами; потонуло много судов и с той, и с другой стороны; неизвестно, кто больше понес потерь.

Артиллерийский генерал Федоров — человек, безусловно, порядочный и со свежей головой, по натуре скептик и желчный критик, сегодня в более благодушном настроении, тем не менее выразился, что-де нет у нас высших начальников с широким кругозором, умных и рассудительных, все они-де «мужики-садовники»… [696] […]

696

Есть у нас орлиные крылья и взмах, но лишь по части… себяустройства! — (Примеч. автора.)

23 мая. День ведренный, ясный. Послал телеграмму Сереже о предстоящем моем переводе и скором свидании. Кампания для меня закончена, и Бог с ней — я человек мирного труда [697] , изжился я в ней почти до полной неспособности связно мыслить. Подберусь на новом месте на берегах Иртыша, вдали от этого бедлама.

Сегодня в штабе выглядят веселей — телеграмма пришла из штаба Верховного, будто успешно мы наступаем по Южному фронту, взяли 13 тысяч пленных, 2–3, кажется, орудия и столько же приблизительно пулеметов. Готовятся наступать и на нашем фронте, подвозят морские и крепостные орудия. Удастся ли мне вовремя отсюда выбраться? А предстоит настоящий ад адовый! […]

697

Других навыков, другой культуры — более мягкой, тонкой и деликатной, чем требуется здесь… — (Примеч. автора.)

24 мая. В дополнение вчерашней телеграммы штаба Верховн[ого] главн[окомандующ] его сегодня сообщается, что от Припяти до румынской границы нами взято всего-навсего до 25 тысяч пленных, из них — до 500 чел[овек] офицеров, еще 27 пушек и около 50 пулеметов; что же нами достигнуто и сколько наших ухлопано — ничего не сообщается. Берет большое сомнение в существенности наших успехов.

На улицах все больше и больше стало встречаться матросов. У таможни стоит только что приплывший миноносец «Сибирский стрелок». […]

25 мая. Сегодня телеграмма из штаба Верховн[ого] главн[окомандующ] его гласит уже о пленении нами на Южном фронте 40 тысяч нижних чинов, около 1000 офицеров, более 70 пушек и проч. Но праздничного настроения ни у кого это известие не вызывает. Солдатики наши, как мне докладывал фельдшер, относятся к этому сообщению даже с большим сомнением: сочиняют, говорят, чтобы подбодрить! Я сам, грешный человек, готов с ними согласиться. А хорошо бы было для суждения о степени наших успехов сравнить наши трофеи с нашими потерями, кои мы при этом понесли, и с теми достижениями, коими сейчас владеем. Уже давно я перестал верить в наши официальные бумы! […]

26 мая. […] Последняя телеграмма из штаба Верховн[ого] главн[окомандующ]его сообщает о пленении еще 11 тысяч нижних чинов, около 100 офицеров и большого количества орудий, а также

о взятии нами Луцка [698] и продвижении вперед на 35 верст. Боюсь и радоваться — во что-то еще выльется наш успех? […]

27 мая. Утром с 10-час[овым] поездом отправился в Псков. С перерывами бухали пушки. Погода удивительно хорошая. В дороге поздоровался со мной офицер, к[ото]рого я не узнал — некто Филатов, один из множества моих учеников-гимназистов, в разговоре и в воспоминаниях о прошлом он все время подчеркивал то, как меня любили все ребятишки [699] .

698

Луцк — уездный город Волынской губернии, ныне административный центр Волынской области (Украина).

699

Но первым словом обращения его было удивление, как я сильно постарел… — (Примеч. автора.)