Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Теперь Красная Армия насчитывала 6,4 миллиона человек, около 99 тыс. орудий и минометов, почти 2200 установок реактивной артиллерии, 9580 танков и САУ, почти 8300 боевых самолетов. Немецкие войска к этому периоду имели на советско-германском фронте 4,8 миллиона солдат и офицеров, более 54 тыс. орудий и минометов, 5800 танков и штурмовых орудий, около 3000 самолетов.

Однако Сталин понимал всю сложность дальнейшей борьбы для народа страны и армии. В первомайском приказе, напомнив о победах Красной Армии в зимней кампании, он предупредил: «Это не означает, что катастрофа гитлеровской Германии уже наступила… Было бы наивно думать, что катастрофа придет сама, в порядке самотека. …Эта борьба потребует от нас больших жертв, огромной выдержки, железной стойкости».

Сталин подчеркивал: «В военном деле, а тем более в такой войне, как современная война , нельзя стоять на месте. Остановиться в военном деле – значит отстать. А отсталых, как известно, бьют.

Поэтому главное сейчас состоит в том, чтобы вся Красная Армия изо дня в день совершенствовала свою боевую выучку , чтобы все командиры и бойцы… изучали опыт войны , учились воевать так, как этого требует дело победы».

Действительно, потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, Германия жаждала взять реванш и тоже усиленно готовилась к третьему летнему наступлению. Производство танков в 1943 году в Рейхе выросло в два раза; на вооружение поступили новые тяжелые танки «тигр» и «пантера», самоходная артиллерийская установка «фердинанд», самолеты «Фоке-Вульф-190» и «Хейнкель-129».

Операция, которой немцы рассчитывали возвратить «утраченные победы», на советско-германском фронте носила название «Цитадель». О том значении, которое Гитлер придавал предстоящему наступлению, свидетельствует секретное обращение к высшему командному корпусу Вермахта, доведенное до исполнителей при его начале. Но в ораторском запале Гитлер по привычке перегибал в самоуверенности:

«Мои командиры! Я отдал приказ о первой наступательной битве этого года. На вас и подчиненных вам солдат возложена задача добиться во что бы то ни стало ее успешного проведения. Значение первой наступательной операции этого года исключительно велико. Эта начинающаяся новая немецкая операция не только укрепит наш собственный народ, произведет впечатление на весь остальной мир, но и прежде всего придаст самому немецкому солдату новую веру. … Поражение, которое потерпит Россия в результате этого наступления, должно вырвать на ближайшее время инициативу у советского руководства, если вообще не окажет решающего воздействия на последующий ход событий .

Армии, предназначенные для наступления, оснащены всеми видами вооружения, которые оказались в состоянии создать немецкий изобретательный дух и немецкая техника . Численность личного состава поднята до высшего возможного у нас предела. Эта и последующие операции обеспечены в достаточной степени боеприпасами и горючим. Наша авиация разгромит, сосредоточив все свои силы, воздушную мощь противника, она поможет уничтожить огневые позиции артиллерии врага и путем непрерывной активности окажет помощь бойцам пехоты, облегчив их действия.

Я поэтому обращаюсь к вам, мои командиры, накануне этой битвы. Ибо на четвертом году войны (учитывая войну в Европе. – К. Р. ) больше, чем когда бы то ни было , исход битвы зависит от вас, командиров, от вашего руководства, от исходящего от вас подъема и стремления к движению вперед… Этот приказ уничтожить после оглашения в штабах дивизий».

Последнее предупреждение не являлось случайностью. Спецслужбы обеих воюющих стран пристально следили за действиями противной стороны. По данным советской разведки, немцы намеревались приступить к наступлению между 10—12 мая. Правда, как обычно при осуществлении своих важных решений, Гитлер начал «дергаться», и каждый раз советская разведка добросовестно доносила о менявшихся сроках начала немецкого штурма: 19 мая, затем 19—26 мая, но дни шли, а наступление так и не начиналось.

Как и в 1941 году, Сталин, соответственно, каждый раз посылал директивы Ставки ВГК командующим Западным, Брянским, Центральным, Воронежским, Юго-Западным и Южным фронтами. Он предупреждал их о возможном начале наступления противника 2 мая, 20 мая и 2 июля.

Последняя из этих директив, направленная ночью 2 июля 1943 года, гласила: «По имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3—6 июля. Ставка Верховного главнокомандования приказывает:

1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного вскрытия его намерений. 2. Войскам авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника. 3. Об отданных распоряжениях донести. И. Сталин. А. Василевский».

В ночь на 5 июля 1943 года «из штаба 13-й армии на командный пункт Центрального фронта (К.К. Рокоссовского. – К. Р. ) было передано сообщение о захвате германских саперов, которые расчищали проходы в советских минных полях и снимали проволочные заграждения. Пленные показали: начало наступления – в 3 часа ночи…» [94] .

Описывая Курскую битву, многие авторы почти ритуально спешат упомянуть, что за пять минут до начала немецкого наступления на обоих советских фронтах артиллерия произвела интенсивный артналет по переднему краю противника. Но далее мнения мемуаристов и историков расходятся: Хрущев уверяет, что контрподготовка «дала исключительный эффект»; Жуков утверждает, что воздействие превентивного артналета оказалось не столь сильным, как надеялось советское командование.

Скептицизм Жукова легко объяснить. Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский пишет: «Теперь о личной работе Г.К. Жукова как представителя Ставки на Центральном фронте. В своих воспоминаниях он широко описывает якобы им проводимую работу у нас на фронте в подготовительный период и в процессе самой оборонительной операции. Вынужден сообщить с полной ответственностью и, если нужно, с подтверждением живых свидетелей, что изложенное Жуковым Г.К. в этой статье не соответствует действительности и им выдумано (курсив мой. – К. Р. ).

Находясь у нас в штабе в ночь перед началом вражеского наступления, когда было получено донесение командующего генерала Пухова о захвате вражеских саперов, сообщавших о предполагаемом начале немецкого наступления, Жуков Г.К. отказался даже санкционировать мое предложение о начале артиллерийской контрподготовки, предоставив решение этого вопроса мне, как командующему фронтом. Решиться на это мероприятие необходимо было немедленно, так как на запрос Ставки не оставалось времени».

Говоря иначе, в своих «сочинениях» Жуков лгал. Как старший начальник, он даже не решился взять на себя ответственность за срок начала артиллерийской подготовки. Решение нанести упреждающий удар по изготовившемуся к наступлению противнику Рокоссовский принял самостоятельно. Удар был осуществлен силами 506 орудий, 468 минометов и 117 реактивных установок залпового огня. Начавшись 5 июля 1943 года в 2 часа 20 минут, эта артподготовка символизирует начало Курской битвы.

Чтобы не оставлять недоговоренностей о «личном вкладе» Жукова в ход Курского сражения, продолжим рассказ Рокоссовского: «В Ставку позвонил Г.К. Жуков примерно около 10 часов 5 июля. Доложив по ВЧ в моем присутствии Сталину о том (передаю дословно), что Костин (мой псевдоним) войсками управляет уверенно и твердо и что наступление противника успешно отражается. Тут же попросил разрешения убыть ему к Соколовскому. После этого разговора он немедленно от нас уехал. Вот так выглядело фактически пребывание Жукова Г.К. на Центральном фронте. В подготовительный к операции период Жуков Г.К. у нас на Центральном фронте не бывал ни разу».

В связи со свидетельством Рокоссовского В. Суворов отмечает: «Самое интересное во всей этой истории вот что: 5 июля 1943 года в момент начала грандиозного сражения на Курской дуге Жуков поехал к Соколовскому». Исследователь задает естественные вопросы: «Зачем? Отчего же в решающий момент войны Жуков мчится с главного направления на второстепенное, на Западный фронт, которому ничего не угрожает? Ответ простой: он туда мчится именно потому, что Западному фронту ничего не угрожает. Жуков спешит на Западный фронт потому, что там спокойно».