Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего

Конечно, война не стала для Сталина неожиданностью и не могла напугать его. Наоборот, теперь, когда тягостное ожидание, период неопределенностей закончились, он мог больше не импровизировать в дипломатических ухищрениях с Германией. Политика противостояния Гитлеру перешла на другой уровень. И дальше она могла осуществляться лишь вооруженными средствами. Долго назревавшая война, которую Вождь всеми средствами старался отдалить, началась. Теперь ему требовалась исчерпывающая информация из районов, подвергшихся нападению, а она была неопределенной.

Первый секретарь КП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко вспоминает, что Сталин позвонил ему в 7 часов утра. Выслушав сообщение, он сказал: «Сведения, которые мы получаем от штаба округа, теперь уже фронта, крайне недостаточны. Обстановку штаб знает плохо.

Что касается намеченных вами мер, они, в общем, правильны. Вы получите в ближайшее время на этот счет указания ЦК и правительства. Необходимо, чтобы парторганизация и весь народ Белоруссии осознали, что над нашей страной нависла смертельная опасность, и необходимо все силы трудящихся, все материальные ресурсы мобилизовать для беспощадной борьбы с врагом. Необходимо, не жалея сил, задерживать противника на каждом рубеже, чтобы дать возможность Советскому государству развернуть свои силы для разгрома врага.

Требуйте, чтобы все действовали смело, решительно и инициативно, не ожидая на все указания свыше . Вы лично переносите свою работу в Военный совет фронта. Оттуда руководите и направляете работу по линии ЦК и правительства Белоруссии. В середине дня я еще позвоню Вам, подготовьте к этому времени более подробную информацию о положении на фронте».

Шел первый день войны. В 7.30 по приглашению Сталина в его кабинет вошли Маленков и Вышинский; в 7.55 прибыл Микоян, а в 8.00 – Каганович и Ворошилов.

Появившийся в 8.15 в кабинете Сталина нарком ВМФ Кузнецов доложил о том, что флот встретил первый удар без потерь. На утреннем совещании Сталин подписал Указ о проведении мобилизации и введении военного положения в восточной части страны. Прибалтийский, Западный и Киевский особые округа были преобразованы во фронты еще до начала войны – Северо-Западный, Западный и Юго-Западный. Их командующими соответственно стали генерал-полковник Ф.И. Кузнецов, генерал армии Д.Г. Павлов, генерал-полковник М.П. Кирпонос.

Получив распоряжения, в 8.30 военные руководители Тимошенко, Кузнецов, Жуков и Мехлис ушли. В кабинете Сталина остались Молотов, Берия, Маленков, Вышинский, Микоян, Каганович и Ворошилов. Начавшаяся война для граждан Советского Союза стала Отечественной, но Сталин стремился придать ей и острое интернациональное значение. Он понимал, что в тяжелой и непредсказуемой по дальнейшему ходу войне для поддержки страны необходимо мобилизовать все прогрессивные силы мира.

В 8.40 по его вызову пришли руководители Коминтерна Димитров и Мануильский. В продиктованном им обращении к коммунистическим партиям он сформулировал лозунги для прогрессивных сил и правительств: «Единый интернациональный фронт борьбы угнетенных народов…», «В защиту порабощенных народов…», «В поддержку Советского Союза…» Через несколько часов одиннадцать радиопередатчиков на разных языках мира озвучат это обращение. И уже на следующий день партийные газеты нейтральных стран опубликуют требования к своим правительствам: оказать немедленную помощь Советской России.

Это был трудный день, наполненный противоречивыми вестями и необходимостью принимать неотложные решения. В кабинет Вождя почти с калейдоскопической последовательностью, быстро менявшей картину действия, приходили и уходили нужные ему люди. Получив задания, в 9.20 ушли Берия и Маленков, в 9.30 вышел Микоян, в 9.35 – Каганович.

«Сталин, – рассказывал Каганович, – каждому из нас сразу же дал задание – мне по транспорту, Микояну по снабжению». Уже с первых часов для Сталина и его ближайшего окружения война превращалась в сложную и кропотливую работу по обеспечению потребностей страны и противостоящих агрессору фронтов.

Только с 21 по 28 июня Сталин принял 191 посетителя, естественно, что с учетом повторных вызовов круг приглашаемых им лиц был уже. Позже этот пульс Кремля приобретет устойчивый, определенный ритм, а в первые часы войны наркомы получали оперативные указания. Передав их своим аппаратам для исполнения, они снова возвращались в кабинет Председателя СНК. Нарком ВМФ Кузнецов вернулся к Сталину в 9.40, Микоян – в 9.50.В 10.15 из кабинета Вождя вышел Ворошилов, в 10.20 – Кузнецов, в 10.30 – Микоян. В 10.40 ушли Вышинский, Димитров и Мануильский. Эти десятиминутные паузы свидетельствуют, что каждый получал задание и подробный инструктаж. Со Сталиным остался только Молотов.

Глава 4 Агрессия

Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логической и осмысленной мудростью, был непревзойденным мастером находить пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты несчастья и торжества оставался одинаково сдержан, никогда не поддавался иллюзиям. Сталин был необычайно сложной личностью…

У. Черчилль

Итак, начав нападение, Гитлер не объявил Советскому Союзу войны. Но он не мог не объяснить миру причин своих действий, и через два часа после начала вторжения Геббельс зачитал по германскому радио меморандум Гитлера.

В нем говорилось: «Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего пакта о дружбе. Делая все это, правители Кремля притворялись до последней минуты, симулируя позицию мира и дружбы…

Сейчас приблизительно 160 дивизий находятся на нашей границе. В течение ряда недель происходили непрерывные нарушения этой границы, причем не только на нашей территории, но и на крайнем севере Европы и в Румынии. Советские летчики развлекались тем, что не признавали наши границы, очевидно, чтобы нам доказать таким образом, что они считают себя уже хозяевами этих территорий. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки.

Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против этих иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра…

Немцы! Национал-социалисты! …В этот момент идет наступление – величайшее из тех, что видел мир… я решил сегодня вложить судьбу и будущее Германской империи и нашего народа в руки наших солдат.

Да поможет нам Бог в нашей борьбе!»

Конечно, обвинения в нарушении условий пакта, а также нарушении границы советскими летчиками и патрулями являлись лишь голой пропагандистской уткой. Но ведь что-то нужно было заявить для оправдания своих вероломных действий. Однако слово «война» снова не было произнесено.

Гитлер не сказал и о том, что рассчитывал не только на помощь Бога. Еще накануне германского вторжения вспоминал личный секретарь Черчилля Джон Колвилл: «В субботу 21 июня я приехал в Чекерс перед самым обедом. Там гостили г-н Уайнант, г-н и г-жа Иден и Эдуард Бриджес. За обедом Черчилль сказал, что нападение Германии на Россию является неизбежным и что, по его мнению, Гитлер рассчитывает заручиться сочувствием капиталистов и правых в Англии и США . Гитлер, однако, ошибается в своих расчетах. Мы окажем России всемерную помощь».