Великие поэты мира: Поэзия

1967

ДВА ПИСЬМА

I

Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный! Во первых строках письма шлю тебе привет. Вот вернешься ты, боюсь, занятой, нарядный — Не заглянешь и домой, – сразу в сельсовет. Как уехал ты – я в крик, – бабы прибежали: «Ой, разлуки, – говорят, – ей не перенесть». Так скучала за тобой, что меня держали, — Хоть причина не скучать очень даже есть. Тута Пашка приходил – кум твой окаянный, — Еле-еле не далась – даже щас дрожу. Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный — Перед тем как приставать, пьет для куражу. Ты, болтают, получил премию большую; Будто Борька, наш бугай, – первый чемпион... К злыдню этому быку я тебя ревную И люблю тебя сильней, нежели чем он. Ты приснился мне во сне – пьяный, злой, угрюмый, — Если думаешь чего – так не мучь себя: С агрономом я прошлась, – только ты не думай — Говорили мы весь час только про тебя. Я-то ладно, а вот ты – страшно за тебя-то: Тут недавно приезжал очень важный чин, — Так в столице, говорит, всякие развраты, Да и женщин, говорит, больше, чем мужчин. Ты уж, Коля, там не пей – потерпи до дому, — Дома можешь хоть чего: можешь – хоть в запой! Мне не надо никого – даже агроному, — Хоть культурный человек – не сравню с тобой. Наш амбар в дожди течет – прохудился, верно, — Без тебя невмоготу – кто создаст уют?! Хоть какой, но приезжай – жду тебя безмерно! Если можешь, напиши – что там продают.

1967

II

Не пиши мне про любовь – не поверю я: Мне вот тут уже дела твои прошлые. Слушай лучше: тут – с лавсаном материя, — Если хочешь, я куплю – вещь хорошая. Водки я пока не пил – ну ни стопочки! Экономлю и не ем даже супу я, — Потому что я куплю тебе кофточку, Потому что я люблю тебя, глупая. Был в балете, – мужики девок лапают. Девки – все как на подбор – в белых тапочках. Вот пишу, а слезы душат и капают: Не давай себя хватать, моя лапочка! Наш бугай – один из первых на выставке. А сперва кричали – будто бракованный, — Но очухались – и вот дали приз таки: Весь в медалях он лежит, запакованный. Председателю скажи, пусть избу мою Кроют нынче же, и пусть травку выкосют, — А не то я тёлок крыть – не подумаю: Рекордсмена портить мне – накось, выкуси! Пусть починют наш амбар – ведь не гнить зерну! Будет Пашка приставать – с им как с предателем! С агрономом не гуляй, – ноги выдерну, — Можешь раза два пройтись с председателем! До свидания, я – в ГУМ, за покупками: Это – вроде наш лабаз, но – со стеклами... Ты мне можешь надоесть с полушубками, В сером платьице с узорами блеклыми. ...Тут стоит культурный парк по-над речкою, В ём гуляю – и плюю только в урны я. Но ты, конечно, не поймешь – там, за печкою, — Потому – ты темнота некультурная.

1966

ПЕСНЯ О ВЕЩЕЙ КАССАНДРЕ

Долго Троя в положении осадном Оставалась неприступною твердыней, Но троянцы не поверили Кассандре, — Троя, может быть, стояла б и поныне. Без умолку безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. И в ночь, когда из чрева лошади на Трою Спустилась смерть, как и положено, крылата, Над избиваемой безумною толпою Кто-то крикнул: «Это ведьма виновата!» Без умолку безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. И в эту ночь, и в эту смерть, и в эту смуту, Когда сбылись все предсказания на славу, Толпа нашла бы подходящую минуту, Чтоб учинить свою привычную расправу. Без устали безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах. Конец простой – хоть не обычный, но досадный: Какой-то грек нашел Кассандрину обитель, — И начал пользоваться ей не как Кассандрой, А как простой и ненасытный победитель. Без умолку безумная девица Кричала: «Ясно вижу Трою павшей в прах!» Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев — Во все века сжигали люди на кострах.

1967

СЛУЧАЙ НА ШАХТЕ

Сидели пили вразнобой «Мадеру», «старку», «зверобой» — И вдруг нас всех зовут в забой, до одного: У нас – стахановец, гагановец, Загладовец, – и надо ведь, Чтоб завалило именно его. Он – в прошлом младший офицер, Его нам ставили в пример, Он был, как юный пионер – всегда готов, — И вот он прямо с корабля Пришел стране давать угля, — А вот сегодня – наломал, как видно, дров. Спустились в штрек, и бывший зэк — Большого риска человек — Сказал: «Беда для нас для всех, для всех одна: Вот раскопаем – он опять Начнет три нормы выполнять, Начнет стране угля давать – и нам хана. Так что, вы, братцы, – не стараться, А поработаем с прохладцей — Один за всех и все за одного». ...Служил он в Таллине при Сталине — Теперь лежит заваленный, — Нам жаль по-человечески его...

1967

АИСТЫ

Небо этого дня — ясное, Но теперь в нем – броня лязгает. А по нашей земле — гул стоит, И деревья в смоле — грустно им. Дым и пепел встают, как кресты, Гнезд по крышам не вьют аисты. Колос – в цвет янтаря, — успеем ли? Нет! Выходит, мы зря сеяли. Что ж там, цветом в янтарь, светится? Это в поле пожар мечется. Разбрелись все от бед в стороны... Певчих птиц больше нет — вороны! И деревья в пыли к осени. Те, что песни могли, — бросили. И любовь не для нас, — верно ведь, Что нужнее сейчас ненависть? Дым и пепел встают, как кресты, Гнезд по крышам не вьют аисты. Лес шумит, как всегда, кронами, А земля и вода — стонами. Но нельзя без чудес — аукает Довоенными лес звуками. Побрели все от бед на восток, Певчих птиц больше нет, нет аистов. Воздух звуки хранит разные, Но теперь в нем – гремит, лязгает. Даже цокот копыт — топотом, Если кто закричит — шепотом. Побрели все от бед на восток, — И над крышами нет аистов...

1967

ЛУКОМОРЬЯ БОЛЬШЕ НЕТ Антисказка

Лукоморья больше нет, От дубов простыл и след, — Дуб годится на паркет — так ведь нет: Выходили из избы Здоровенные жлобы — Порубили все дубы на гробы. Ты уймись, уймись, тоска, У меня в груди! Это – только присказка, Сказка – впереди. Распрекрасно жить в домах На куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах, — Добрый молодец он был — Бабку Ведьму подпоил, Ратный подвиг совершил, дом спалил. Тридцать три богатыря Порешили, что зазря Берегли они царя и моря, — Кажный взял себе надел — Кур завел – и в ём сидел, Охраняя свой удел не у дел. Ободрав зеленый дуб, Дядька ихний сделал сруб, С окружающими туп стал и груб, — И ругался день-деньской Бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой. Здесь и вправду ходит Кот, — Как направо – так поет, Как налево – так загнет анекдот, — Но, ученый сукин сын, Цепь златую снес в торгсин И на выручку – один — в магазин. Как-то раз за божий дар Получил он гонорар, — В Лукоморье перегар — на гектар! Но хватил его удар, — Чтоб избегнуть божьих кар, Кот диктует про татар мемуар. И Русалка – вот дела! — Честь недолго берегла — И однажды, как смогла, родила, — Тридцать три же мужика Не желают знать сынка, — Пусть считается пока — сын полка. Как-то раз один Колдун — Врун, болтун и хохотун — Предложил ей как знаток дамских струн: Мол, Русалка, все пойму И с дитем тебя возьму, — И пошла она к ему как в тюрьму. Бородатый Черномор — Лукоморский первый вор — Он давно Людмилу спер, — ох, хитер! Ловко пользуется, тать, Тем, что может он летать: Зазеваешься – он хвать! — и тикать. А коверный самолет Сдан в музей в запрошлый год — Любознательный народ так и прет! Без опаски старый хрыч Баб ворует, хнычь не хнычь, — Ох, скорей ему накличь паралич! Нету мочи, нету сил, — Леший как-то недопил — Лешачиху свою бил и вопил: «Дай рубля, прибью а то, — Я добытчик али кто?! А не дашь – тады пропью долото!» «Я ли ягод не носил?! — Снова Леший голосил. — А коры по скольку кил приносил! Надрывался – издаля, Всё твоей забавы для, — Ты ж жалеешь мне рубля — ах ты тля!» И невиданных зверей, Дичи всякой – нету ей: Понаехало за ей егерей... В общем, значит, не секрет: Лукоморья больше нет, — Всё, про что писал поэт, это – бред. Ты уймись, уймись, тоска, — Душу мне не рань! Раз уж это присказка — Значит, сказка – дрянь.

1967

СКАЗКА О НЕСЧАСТНЫХ СКАЗОЧНЫХ ПЕРСОНАЖАХ

На краю края земли, где небо ясное Как бы вроде даже сходит за кордон, На горе стояло здание ужасное, Издаля напоминавшее ООН. Все сверкает как зарница — Красота, – но только вот В этом здании царица В заточении живет. И Кощей Бессмертный грубую животную Это здание поставил охранять, — Но по-своему несчастное и кроткое, Может, было то животное – как знать! От большой тоски по маме Вечно чудище в слезах, — Ведь оно с семью главами, О пятнадцати глазах. Сам Кощей (он мог бы раньше – врукопашную) От любви к царице высох и увял — Стал по-своему несчастным старикашкою, — Ну а зверь – его к царице не пускал. «Пропусти меня, чего там, Я ж от страсти трепещу!..» «Хочь снимай меня с работы — Ни за что не пропущу!» Добрый молодец Иван решил попасть туда: Мол, видали мы кощеев, так-растак! Он все время: где чего – так сразу шасть туда, — Он по-своему несчастный был – дурак! То ли выпь захохотала, То ли филин заикал, — На душе тоскливо стало У Ивана-дурака. Началися его подвиги напрасные, С баб-ягами никчемушная борьба, — Тоже ведь она по-своему несчастная — Эта самая лесная голытьба. Сколько ведьмочков пришипнул! — Двух молоденьких, в соку, — Как увидел утром – всхлипнул: Жалко стало, дураку! Но, однако же, приблизился, дремотное Состоянье превозмог свое Иван, — В уголку лежало бедное животное, Все главы свои склонившее в фонтан. Тут Иван к нему сигает — Рубит головы спеша, — И к Кощею подступает, Кладенцом своим маша. И грозит он старику двухтыщелетнему: «Щас, – говорит, – бороду-то мигом обстригу! Так умри ты, сгинь, Кощей!» А тот в ответ ему: «Я бы – рад, но я бессмертный – не могу!» Но Иван себя не помнит: «Ах ты, гнусный фабрикант! Вон настроил сколько комнат, — Девку спрятал, интриган! Я закончу дело, взявши обязательство!..» — И от этих-то неслыханных речей Умер сам Кощей, без всякого вмешательства, — Он неграмотный, отсталый был Кощей. А Иван, от гнева красный, — Пнул Кощея, плюнул в пол — И к по-своему несчастной Бедной узнице взошел!..

1967

СПАСИТЕ НАШИ ДУШИ

Уходим под воду В нейтральной воде. Мы можем по году Плевать на погоду, — А если накроют — Локаторы взвоют О нашей беде. Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам... И рвутся аорты, Но наверх – не сметь! Там слева по борту, Там справа по борту, Там прямо по ходу — Мешает проходу Рогатая смерть! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам... Но здесь мы – на воле, — Ведь это наш мир! Свихнулись мы, что ли, — Всплывать в минном поле! «А ну, без истерик! Мы врежемся в берег», — Сказал командир. Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам... Всплывем на рассвете — Приказ есть приказ! Погибнуть во цвете — Уж лучше при свете! Наш путь не отмечен... Нам нечем... Нам нечем!.. Но помните нас! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам... Вот вышли наверх мы. Но выхода нет! Вот – полный на верфи! Натянуты нервы. Конец всем печалям, Концам и началам — Мы рвемся к причалам Заместо торпед! Спасите наши души! Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, — И ужас режет души Напополам... Спасите наши души! Спасите наши души...

1967

ДОМ ХРУСТАЛЬНЫЙ

Если я богат, как царь морской, Крикни только мне: «Лови блесну!» — Мир подводный и надводный свой, Не задумываясь, выплесну! Дом хрустальный на горе – для нее, Сам, как пес бы, так и рос – в цепи. Родники мои серебряные, Золотые мои россыпи! Если беден я, как пес – один, И в дому моем – шаром кати, — Ведь поможешь ты мне, Господи, Не позволишь жизнь скомкати! Дом хрустальный на горе – для нее, Сам, как пес бы, так и рос – в цепи. Родники мои серебряные, Золотые мои россыпи! Не сравнил бы я любую с тобой — Хоть казни меня, расстреливай. Посмотри, как я любуюсь тобой, — Как Мадонной Рафаэлевой! Дом хрустальный на горе – для нее, Сам, как пес бы, так и рос – в цепи. Родники мои серебряные, Золотые мои россыпи!

1967

* * *

Мао Цзедун — большой шалун — Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать, — Заметив слабину, меняет враз жену, — И вот недавно докатился до артистки. Он маху дал — он похудал: У ней открылся темперамент слишком бурный, — Не баба – зверь, — она теперь Вершит делами «революции культурной». А ну-ка встань, Цин Цзянь, а ну Талмуд достань, — Уже трепещут мужнины враги! Уже видать концы — жена Лю Шаоци Сломала две свои собачие ноги. А кто не чтит цитат, тот – ренегат и гад, — Тому на задницы наклеим дацзыбао! Кто с Мао вступит в спор, тому дадут отпор Его супруга вместе с другом Линем Бяо. А кто не верит нам, тот – негодяй и хам, А кто не верит нам, тот – прихвостень и плакса. Марксизм для нас – азы, ведь Маркс не плыл в Янцзы, — Китаец Мао раздолбал еврея Маркса!

1967

* * *

От скушных шабашей Смертельно уставши, Две ведьмы идут и беседу ведут: «Ну что ты, брат-ведьма, Пойтить посмотреть бы, Как в городе наши живут! Как все изменилось! Уже развалилось Подножие Лысой горы. И молодцы вроде Давно не заходят — Остались одни упыри...» Спросил у них леший: «Вы камо грядеши?» «Намылились в город – у нас ведь тоска». «Ах, гнусные бабы! Да взяли хотя бы С собою меня, старика». Ругая друг дружку, Взошли на опушку. Навстречу попался им враг-вурдалак. Он скверно ругался, Он к им увязался, Кричал, будто знает, что как. Те к лешему: как он? «Возьмем вурдалака! Но кровь не сосать и прилично вести!» Тот малость покрякал, Клыки свои спрятал — Красавчиком стал, – хочь крести. Освоились быстро, — Под видом туристов Поели-попили в кафе «Гранд-отель». Но леший поганил Своими ногами — И их попросили оттель. Пока леший брился, Упырь испарился, — И леший доверчивость проклял свою. И ведьмы пошлялись — И тоже смотались, Освоившись в этом раю. И наверняка ведь Прельстили бега ведьм: Там много орут, и азарт на бегах, — И там проиграли Ни много ни мало — Три тысячи в новых деньгах. Намокший, поблекший, Насупился леший, Но вспомнил, что здесь его друг, домовой, — Он начал стучаться: «Где друг, домочадцы?!» А те отвечают: «Запой». Пока ведьмы выли И все просадили, Пока леший пил-надирался в кафе, — Найдя себе вдовушку, Выпив ей кровушку, Спал вурдалак на софе.