Великие сражения Античного мира
Шрифт:
Во все времена армии, состоявшие из наемников, были одинаково опасны как для противника, так и для самих нанимателей. Известен по крайней мере один случай, когда между Первой и Второй Пунической войнами Карфаген стоял на грани гибели из-за вспыхнувшего в войсках восстания. Вероятно, подобное периодически повторялось время от времени. Вероятно, в этом и крылась причина относительной слабости Карфагена во времена похода афинян против Сиракуз. Настолько отличался тот период от времен карфагенских экспедиций на Гелона (тиран Сиракуз, разгромивший карфагенян при Гимере в 480 г. до н. э. – Ред.) (на пятьдесят лет ранее) или Дионисия (который бился с Карфагеном позже). (Дионисий, фактический правитель (стратег-автократор) Сиракуз с 405 г. до н. э., когда сиракузцы терпели поражение от карфагенян, вел с ними войны до конца жизни (367 г. до н. э.), снова отбив у Карфагена две трети Сицилии. – Ред.) Если же рассмотреть армию Карфагена с точки зрения эффективности в бою, сразу же бросается в глаза то, что это сборище кондотьеров, часто не имеющее общей тактики и единого командования, не идет ни в какое сравнение с легионами Рима. Последние во времена Пунических войн комплектовались в основном из римских крестьян. Солдаты воспитывались в жесткой дисциплине, привыкли одерживать победы, на которые их вдохновляло чувство искреннего патриотизма (и стойко переносили неудачи. – Ред.). Это делает гений Ганнибала, сумевшего побеждать римскую армию, еще более выдающимся. Ведь ему удалось из имеющейся в его распоряжении плохо управляемой массы наемников создать отлично организованную силу, приучить ее к безоговорочному выполнению приказов командира. Солдаты Ганнибала были верны ему в дни поражений так же, как и во времена самых великих побед. За все время походов Ганнибала, в которых
42
См. слова генерала де Фуа: «Наступая под Ватерлоо, мы были похожи на греков под Фермопилами: никто не чувствовал страха, и мало у кого была надежда».
«Но если гений Ганнибала можно сравнить с гневом богов Гомера против Трои, бросившим против города неисчислимые орды греков, то храбрость и хладнокровие Гектора в борьбе с врагами родного города, которых поддерживали сверхъестественные силы, наверное, можно сравнить с неустрашимостью и благородством римской аристократии того времени. Если Ганнибал едва ли не затмевает собой остальной Карфаген, то Фабий, Марцелл, Клавдий Нерон и даже сам Сципион ничто в сравнении с духовной силой, мудростью и мощью Рима. Сенат, выразивший благодарность своему политическому противнику Теренцию Варрону после его поражения, чуть было не ставшего катастрофой (при Каннах в 216 г. до н. э. – Ред.), за то, что тот «не потерял присутствия духа, защищая государство». Сенат, посчитавший ниже собственного достоинства просить, упрекать или угрожать двенадцати римским колониям, отказавшимся предоставить рекрутов для армии в трудные для республики дни, более достоин восхищения, чем даже сам победитель в битве при Заме. Об этом следует помнить всегда, поскольку мы привыкли больше восхищаться величием одного человека, чем целого народа. И поскольку никто в Риме не выдерживает сравнения с Ганнибалом, мы про себя начинаем роптать, полагая, что победа в этом поединке досталась недостойному. На самом же деле нигде справедливость Божья не проявила себя так ярко, как в окончательном результате борьбы между Римом и Карфагеном. Очевидно то, что Ганнибал должен был потерпеть поражение, так как его победа означала бы поворот процесса мирового развития вспять. Ведь величие личности должно проявляться в том, что этот человек способствует формированию великого народа. И никому, даже такому человеку, как Ганнибал, не удавалось выполнить эту работу в течение одной жизни. Но на какое-то время ему удалось воодушевить нацию в едином порыве, ему посчастливилось стать проводником той искры, что пробежала между ним и народом. А после его ухода его народ стал подобен тому мертвому телу, которому в какой-то момент волшебной силой была подарена жизнь: когда колдовство рассеялось, тело вновь стало холодным и неподвижным. Тем же, кого печалят результаты битвы при Заме, следует перенестись на тридцать лет вперед, когда, повинуясь закону жизни, Ганнибал уже умер естественной смертью (он отравился в 183 г. до н. э. в Вифинии под угрозой выдачи римлянам. – Ред.), и попробовать представить себе, был ли способен отдаленный финикийский город Карфаген объединить народы греческой культуры или силой своих законов и государственного устройства связать варваров различных языков и даже рас в единую империю и подготовить их стать после распада этой империи свободными государствами сообщества христианской Европы» [43] .
43
Арнольд. История мира. Т. III. С. 61. Приведенный выше отрывок является одним из многочисленных высказываний, украшающих третий том трудов Арнольда. К глубокому сожалению, этот том должен был оказаться последним, а работа автора над трудом так несвоевременно была прервана.
Весной 207 г. до н. э. Гасдрубал, мастерски оторвавшись от преследования римских войск в Испании, по всем правилам военного искусства, с минимумом потерь, проделал марш через внутреннюю Галлию и перевалы в Альпах и оказался на территории современной Северной Ломбардии. Под его началом находилась армия, часть воинов которой он привел из Испании. Оставшихся солдат Гасдрубал набрал, следуя через Галлию и Лигурию. В то же время Ганнибал с непобежденной и, как считалось, непобедимой армией в течение вот уже одиннадцати лет находился в Италии и со всем пылом выполнял клятву ненависти к Риму, данную им еще в детстве по требованию своего отца Гамилькара. Как хвастался сам Гамилькар, он воспитал трех своих сыновей, Ганнибала, Гасдрубала и Магона, подобно трем львятам, в духе ненависти к римлянам. Но в последние годы своего итальянского похода Ганнибалу не удавалось одержать над римлянами такие же громкие победы, которыми он прославился в начале кампании. Сила духа и решимость римлян во времена несчастий и испытаний становилась все более крепкой и никак не собиралась склониться под безжалостными ударами «страшного африканца», следовавшими один за другим у Треббии, у Тразименского озера и при Каннах. Население Рима в результате непрекращающихся битв постоянно сокращалось. Выжившие жили в бедности и нищете, пастбища и виноградники лежали в запустении после того, как через них проходила карфагенская кавалерия. Многие союзники Рима перешли на сторону захватчика, из Галлии и Македонии римлянам грозили новыми войнами. Но Рим не сдался. Богатые и бедные оспаривали друг у друга, кто больше предан своей стране. Богатые жертвовали свое имущество, и каждый был готов пожертвовать своей жизнью во благо государства. И хотя Ганнибала никак не удавалось изгнать из Италии, каждый год был для карфагенской армии годом новых жертв и лишений. В Риме понимали, что стойкость римского народа начинает приносить плоды. Если римская армия была изнурена постоянными боями, то изматывалась и армия Ганнибала. Стало ясно, что ресурсы великого полководца тают и не позволяют ему выполнить задачу разгрома Рима. Одинокий хищник не мог самостоятельно одолеть жертву, на которую сам и напал. Рим не просто стойко выстоял в кризисной ситуации, но и начал теснить своего противника и наносить ему чувствительные удары. И все же к той весне 207 г. до н. э. враг еще не отказался от своих планов. Рим был истощен и буквально истекал кровью, и казалось, у него не будет шансов спастись в случае, если еще один сын Гамилькара прибудет вовремя на помощь брату и поможет тому сомкнуть смертельные объятия.
Гасдрубал командовал карфагенскими армиями в Испании с переменным успехом. У него не было той власти над всеми войсками пунийцев в стране, что когда-то была у его отца и брата. Один из правящих кланов Карфагена, находившийся в длительной вражде с его родом, добился существенного ограничения его полномочий и большего контроля со стороны властей Карфагена. Время от времени в Испанию направляли других полководцев, за ошибки которых зачастую приходилось расплачиваться Гасдрубалу. Об этом ясно свидетельствует греческий историк Полибий, который был близким другом молодого карфагенянина и, следовательно, во всем, что касалось Второй Пунической войны, располагал самой точной информацией из первых рук. Записи Ливия о битвах римских полководцев против Гасдрубала в Испании настолько явно искажены фантазиями и преувеличениями, что их просто не приходится принимать во внимание [44] .
44
См. замечательные критические записки на эту тему Уолтера Рейли в его «Истории мира» (т. V, гл. III, разд. 11).
Очевидно, в 208 г. до н. э. Гасдрубал искусным маневрированием перехитрил Публия Сципиона, командовавшего римскими силами в Испании и имевшего задачу не допустить перехода карфагенян через Пиренеи и их дальнейшего похода в Италию. Сципион надеялся, что Гасдрубал попытается пройти ближайшим маршрутом вдоль побережья Средиземного моря. Он тщательно укрепил проходы в Восточных Пиренеях и установил за ними постоянное наблюдение. Однако войска Гасдрубала совершили переход почти у западной оконечности Пиренейских гор. Затем, имея в составе своей армии значительное количество испанской пехоты и небольшое число воинов из Африки, несколько слонов, он с богатой казной направился не напрямую к побережью Средиземного моря, а по северо-восточному пути в центр Галлии. Армия перезимовала у племени арвернов (территория современной Оверни, Франция), где карфагеняне заручились (возможно, путем подкупа) поддержкой
галлов. Те не просто предоставили карфагенской армии зимние квартиры. Многие галлы влились в армию Гасдрубала и с наступлением весны вместе с ним направились на завоевание Италии.Таким образом, войдя во Внутреннюю Галлию и избегая прибрежных районов на юге, Гасдрубал сумел сохранить в тайне от римлян свои истинные замыслы и направление движения армии. Все, о чем они знали, было то, что Сципион не сумел удержать его в Испании, что он перешел через Пиренеи вместе со своими солдатами, слонами и деньгами и что он ведет в Италию свежую армию, в которую, помимо всего прочего, входят галлы. Весной армия Гасдрубала, несомненно, должна была появиться в Италии. После этого в войне должен был наступить перелом, когда с севера и с юга на район семи римских холмов будут наступать две карфагенские армии, каждая под командованием сына «удара молнии» [45] .
45
Гамилькар имел прозвище Барка, что означает «удар молнии». Сходное же прозвище имел султан Баязид (Баязет) I Йильдерим (Молниеносный; р. 1360, султан в 1389–1402 г., ум. 1403).
В этих критических обстоятельствах римляне стали срочно искать вождей, которые сумели бы достойно проявить себя перед лицом нависшей опасности.
Сенат рекомендовал в качестве кандидатуры на пост одного из консулов Кая Клавдия Нерона, патриция из знаменитого рода Клавдиев. В прошедшие годы войны Нерон успел повоевать в армии и против Ганнибала в Италии, и против Гасдрубала в Испании. Однако характерно то, что не сохранилось никаких упоминаний о достигнутых им успехах ни до, ни после великого сражения при Метавре. Это явно говорит о проницательности римских сенаторов, которые сумели распознать в Нероне человека той энергии и духовной силы, которая была необходима в тот критический момент. Кроме того, заслуживает уважения и вера народа своим сенаторам, которые назначили на этот важный пост человека, не имевшего каких-либо значительных заслуг в прошлом, что заранее оправдывало бы этот выбор.
Сложнее было найти второго консула. По закону один из консулов должен был быть плебеем, а годы войны значительно сократили число достойных среди этого слоя населения. Пока сенаторы тщательно обдумывали вопрос о том, кто же будет напарником Нерона, с сожалением вспоминая имена Марцелла, Гракха и других полководцев из числа плебеев, которых уже не было в живых, некий мрачный неразговорчивый человек печально присел среди взывающих к ушедшим героям отцов города. Это был Марк Ливий, который был консулом еще до начала этой войны и одержал победу над иллирийцами. Он был лишен консульства после того, как против него были выдвинуты обвинения в растратах и злоупотреблениях при дележе добычи между солдатами. Вынесенный против него вердикт был несправедлив, и чувство унижения после от этого несправедливо понесенного наказания все эти годы продолжало тлеть в душе Ливия. Поэтому восемь лет после суда он провел в одиночестве в своей загородной усадьбе, не принимая никакого участия в государственных делах. Затем цензоры заставили его прибыть в Рим и занять свое место в сенате, где он обычно мрачно сидел отдельно от всех и участвовал только в тайных голосованиях. Наконец, несправедливое обвинение против одного из родственников Ливия заставило его нарушить молчание. Он обратился к сенаторам с горячей речью, мудрой и весомой, что привлекло к нему внимание и заставило всех понять, какой сильный дух жил под ничем не примечательной внешностью этого человека. И сейчас, когда сенаторы обсуждали, кто из представителей знатных плебейских домов заслуживал чести получить опасную должность консула, некоторые из старейших из них смотрели на Марка Ливия и вспоминали тот последний триумф на улицах Рима и этого мрачного старика, сидевшего тогда в победной колеснице. Они вспомнили, что именно он принес то последнее великое жертвоприношение в благодарность богам за успех римского оружия в храме Юпитера на Капитолийском холме. С тех пор как Ганнибал вторгся в Италию, в городе больше не было триумфов [46] .
46
За победу над Сиракузами (взятыми в 21 г. до н. э.) Марцелл был удостоен только лишь оваций.
Иллирийская кампания Ливия была последней, удостоившейся настоящих почестей. И возможно, судьба Ливия состояла в том, чтобы возобновить эти торжества, которых не было уже так долго. Сенат принял решение, что вторым консулом вместе с Нероном будет назначен Ливий. Народ также приветствовал это назначение. Единственным, кто оспаривал мнение сената, был сам Марк Ливий. Он язвительно обвинил сенаторов в непоследовательности, которую они демонстрировали, назначая на столь почетную должность человека, который когда-то опозорил себя преступлением. «Если я невиновен, – воскликнул он, – то почему же вы заклеймили меня таким обвинением? Если же я виновен, то почему я более достоин стать консулом во второй раз, чем это уже было когда-то?» Другие сенаторы возражали ему, ссылаясь на пример великого Камилла, который, будучи несправедливо обвинен в тех же преступлениях, что и Марк Ливий, не только послужил своей стране, но и спас ее. Наконец Ливий снял свой протест; вместе с Каем Клавдием Нероном Марк Ливий был избран консулом Рима.
Между двумя консулами давно уже тянулась вражда, и поэтому сенаторы настояли на том, чтобы они официально примирились перед тем, как отправиться в поход. И здесь Ливий вновь долго и упорно противостоял воле своих коллег. Он заявил, что для Рима будет лучше, если он и Нерон будут продолжать ненавидеть друг друга. Каждый постарается нести службу лучше, если будет знать, что за ним постоянно наблюдает недруг в лице напарника. Но, наконец, он и здесь уступил просьбам сенаторов и согласился оставить в прошлом вражду и совместно с Нероном готовиться к предстоящей битве.
Как только сошел снег, Гасдрубал начал марш из Оверни к Альпам. В отличие от брата ему не пришлось вести борьбу с враждебными племенами горцев. Войска Ганнибала ранее были первой регулярной армией, появившейся в этих местах. Тогда, подобно диким животным, горцы инстинктивно выступили против него, полагая, что они являются объектом нападения карфагенян и желая защитить свои жилища. Но слухи о войне, которая вот уже в течение одиннадцати лет велась на территории Италии, достигли перевалов Альп, и теперь местные племена понимали, что войска, двигавшиеся через Альпы, шли против могущественного города, расположенного далеко на юге. Они не только не оказывали сопротивления армии Гасдрубала; напротив, многие из них, из любви к приключениям, в надежде на богатую добычу или просто за высокую плату вступали в армию захватчика. Так войско Гасдрубала постоянно росло. Кроме того, как известно, армия Гасдрубала использовала сохранившиеся инженерные сооружения, построенные когда-то воинами Ганнибала, что существенно повышало скорость ее продвижения. Поэтому он миновал альпийские долины и вступил на территорию Италии значительно быстрее, чем ожидалось. На службу к Гасдрубалу поступило множество воинов из лигурийских племен галлов. Гасдрубал переправился через реку По и направился по ее южному берегу к городу Плаценции, который намеревался использовать в качестве своей базы. Плаценция сопротивлялась ему так же отчаянно, как одиннадцать лет назад боролась против армии его брата, что заставило Гасдрубала потратить некоторое время в бесплодной попытке осадить и взять город. Прежде чем стало известно о приближении армии Гасдрубала, чего давно уже с ужасом ждали в Риме, для защиты Италии было сформировано шесть армий. В пятнадцать легионов этих армий, а также в гарнизоны городов Италии было призвано семьдесят тысяч римлян и примерно столько же союзников. Еще тридцать тысяч римских воинов находились на Сицилии, Сардинии и в Испании. Общее количество римских граждан, годных для призыва на военную службу в том году, едва ли превышало 130 тыс. человек. По довоенным оценкам, это число достигало 270 тыс. человек, но количество мужчин призывного возраста уменьшилось более чем вдвое за одиннадцать лет войны. Эти цифры говорят о том пугающем сокращении населения Рима в его драматической борьбе за свою судьбу. Были истощены не только людские ресурсы, но и финансы, и общие запасы страны. Все понимали, что, если и эти армии повторят судьбу войск, потерянных в сражениях на реке Треббии, у Тразименского озера и при Каннах, Рим прекратит свое существование. Судьба Рима была бы столь же печальной даже в том случае, если бы ни одной из сторон не удалось добиться решающего успеха. В Южной Италии Ганнибалу удалось либо лишить Рим его союзников, либо довести их до крайней степени истощения действиями своих войск. Если бы Гасдрубалу удалось проделать подобное на севере страны, если бы Этрурия, Умбрия и Северный Лаций восстали против Рима или покорились захватчикам, население Рима погибло бы от голода, поскольку эти области прекратили бы поставки продовольствия в столицу. Кроме того, Рим остался бы без денежных средств, поступавших извне. Решительная и немедленная победа стала вопросом жизни и смерти. Три из шести армий были отправлены на север, однако одна из них должна была поддерживать порядок в Этрурии, население которой было недовольно владычеством Рима. Вторая армия под командованием претора Порция отправилась на север навстречу передовым отрядам Гасдрубала. На помощь ей более медленным темпом шла третья, самая большая на севере армия под непосредственным командованием Ливия, одновременно осуществлявшим командование всеми войсками на севере Италии. Одновременно три армии под командованием второго консула Клавдия Нерона отправились на юг.