Великий экспериментатор

– Так было до бури, но вы не послушаться, вы итьти, когда я велел остановица делать привал. Теперь нет Дзаг до утра.

– Уж не боишься ли ты признаться нам, что сбился с пути? – поинтересовался Турин. Он вообще был до крайности неразговорчивым малым. Про себя считал, что говорить стоит лишь тогда, когда действительно стоит говорить, что, по мнению большинства нормальных людей, происходило крайне редко.

– Нет сбился, нет. Отклонился, да. Немного, цуть-цуть. Как наснёт светать, придёца немного повернуть назад, а потом мы пойдём в Дзаг правильно.

– Зачем делать ночёвку, если можно продолжать путь, раз никто из нас не устал? – пробурчал я.

– Потому что в темноте ему не отыскать дороги, а признаться нам в том, что заблудился, он не смеет, – вполголоса пробормотал Турин.

– Подожди, Турин, я действительно хочу разобраться. К чему нам вообще поворачивать обратно? Навигация показывает, что мы движемся в правильном направлении. К утру мы можем быть в Дзаге, если продолжим путь сейчас, я уверен.

– Нет-нет, – подал голос Жорж. – Впереди идут плохие земли. Из-за бури мы слишком близко подосли и должны обойти их, но, пока темнота, я могу осибица и вывести вас на опасности. Надо делать привал, насяльник.

Из-за того, что я был более разговорчив, Жорж с самого начала стал называть меня начальником и уважать чуточку больше Турина.

– Что ещё за плохие земли? – спросили мы в один голос.

– Там, впереди, живут духи зла. Весьно голодные духи из низменного мира. Уж много лет как они облюбовали для себя те земли впереди. Всякий, кто окажется там, исчезает. Уж много-много хоросих монголов пропало. Пропадают стада, пропадают караваны. Впереди больсая опаснось.

О голодных духах я слышал из буддистских верований. Эти духи были нечто вроде низших форм перерождённой материи. О подобном месте в Монголии, где массово пропадали бы люди, – никогда.

– Послушай, Жорж, уж не дуришь ли ты нам голову? Может, тебе просто хочется поспать, лежебока ты эдакий?

Я знал, что в случаях, когда у монгола всего в изобилии в его хозяйстве, он предпочитает вовсе ничем не заниматься, а лежать в своей юрте да бесконечно попивать чай.

– Нет, насяльник. Будь я зверем носьным или птицей, чтобы видеть в темноте, я не стал бы настаивать на носьлеге, а безопасно привёл бы вас в Дзаг. Но теперь незя. Можно нарваться на какого-нибудь голодного духа, обходящего границы своих владений, и он проглотит нас. Всех проглотит. Нет, нет, ждать утра надо.

– Ну, насчёт того, что в темноте ты не видишь, я тебе поверю, и на ночлег мы, так уж и быть, остановимся. Но завтра никаких глупостей и поворотов обратно. Приведёшь нас в Дзаг кратчайшим маршрутом, напрямки.

– Незя. Никто ещё не возвращался после встреси с голодным духом. Вперёд нет пути, – и для пущей убедительности он добавил. – Ни живым, ни мёртвым.

Пока раскладывались на ночлег, начались меж нами споры. Мы с Турином, конечно же, не верили ни в каких духов и пытались втолковать Жоржу, что, находясь вместе с белыми людьми, его жизни не может ничто угрожать, но на все наши разумные доводы он с неутомимым спокойствием повторял, что вперёд дороги нет. Тогда Турину пришло в голову, что наш монгол так упрямится, потому что мера вознаграждения ему вдруг начала казаться недостаточной, и вслух предложил увеличить суточный паёк вдвое. Монгол, казалось, не обратил на удвоенное вознаграждение внимания, и тогда Турин прибавил ещё чуть-чуть, но, похоже, никакая сумма не могла вытеснить из Жоржа опасения за собственную шкуру. Я шепнул Турину, чтобы тот прекратил напрасные уговоры. Если монгол не образумится и к утру, мы просто оставим его. До Дзага недалеко, доберёмся сами с нашими средствами навигации, а уж там отыщем себе другого проводника, более покладистого, быть может, даже за меньшую сумму, который доведёт нас до озёр. На том и порешили, и успокоенные легли спать.

Лично я после длительного бодрствования и перенесённых неудобств от песчаной бури спал как убитый, и Турин, похоже, тоже, ибо, пробудившись поутру, мы не обнаружили вокруг себя ни одной живой души. Этот подлец Жорж бросил нас и впридачу увёл всех верблюдов, даже вьючного. Единственное, ему хватило остатков чести снять с сёдел наши личные вещи и оставить их нам. А в них-то как раз и находилось самое главное для нашего выживания в степи: карты и прочие средства навигации да подканчивающиеся запасы продуктов. Не будь всего этого, мы непременно бы сгинули в Гоби, а так у нас имелся неплохой шанс выбраться. Единственное, в чём мы испытывали недостаток, так это в питьевой воде. Бадья и бутыль исчезли вместе с верблюдами, а в наших личных флягах оставалось немного: у меня – чуть больше, чем половина, а у Турина спасительная жидкость плескалась на дне.

Мы спокойно позавтракали, как делали это во всякий день нашего путешествия, а потом стали решать, как же нам быть. В том, что мы должны попытаться добраться до Дзага, разногласий у нас не было. Однако, изучив карты, мы несколько застопорились, не приходя к единому мнению относительно того, какой маршрут избрать. Я считал, что нужно слегка отклониться от области, якобы заселённой голодными духами. Турин же настаивал, чтобы идти напрямки, ведь если бы не ночёвка и не упрямство монгола, в это время мы уже были бы в Дзаге. Я настаивал на отклонении лишь по одной причине: если пойдём прямо, у нас вообще не будет шансов кого-либо встретить, так как, из слов Жоржа выходило, что все монголы сторонятся этих земель, и в нашем случае поступать так глупо. Вода на исходе, самостоятельно найти подземный ключ мы не сумеем, а идти пешком – не то, что на верблюдах. Кто знает, когда мы вообще куда-нибудь придём? Отклонившись же, мы хоть и удалимся от Дзага, но сможем рассчитывать на встречу с каким-нибудь караваном или кочующим монголом-одиночкой. В итоге порешили двигаться вдоль самой границы запретных земель, как обрисовал нам её наш трусливый проводник, чтобы и кочевников можно было встретить, и крюк не слишком большой бы делать пришлось, если Дзаг уже рядом. Только вот кто из нас мог сказать, сколь долго эта самая граница тянется?

Мы шли пешком, ругая Жоржа про себя и вслух и присваивая ему самые неблаговидные прозвища. Зачем он забрал верблюдов, спрашивается? Если струсил, так и бежал бы на своём. Забрав же у нас всех животных, он обрекал нас на верную гибель. Так что он совершил ещё и большую подлость. Как только мы придём в Дзаг, обязательно свяжемся с Ургой, с той компанией, где нанимали проводника, чтобы они там такое его поведение просто так не оставили.

Через три часа ходьбы пешком нам уже казалось, что прошла целая вечность. Хорошо, хоть не было такой жары, как в настоящей пустыне. Мы заблаговременно до прибытия в Монголию приобрели для себя бежевого оттенка свободного кроя костюмы и лёгкие головные уборы в тон, поэтому солнце почти не донимало нас. Но устали мы изрядно. И одновременно остановились, как бы предлагая один другому сделать привал. Усевшись по-турецки прямо на траве, мы начали вынимать съестное из наших рюкзаков. Я снова погрузился в карту, сверяясь с намеченным наперёд маршрутом, и не углядел за Турином, а он в момент прикончил всю воду из своей фляги. Пришлось сделать ему выговор за такое глупое расточительство, на что мне было отвечено почти по-детски, что, когда ему хочется пить, он не может не пить. Отныне нам приходилось рассчитывать только на мой запас питьевой воды. Подкрепившись и решив, что стоит ещё немного отклониться на север, мы снова тронулись в путь. Идти решили не быстро, чтобы экономить силы. Главным было сберечь себя, а не спешить. Но и через шесть часов не добрались мы ни до какого Дзага. Вообще ни до чего не добрались. И ни до кого. Так безлюдная степь и тянулась до самого горизонта во все стороны.

Оставалось снова располагаться на ночлег под открытым небом. Сушёные припасы почему-то больше не лезли в горло, а воды я мог предложить себе и Турину ровно по глотку. Усталый и недовольный, он поначалу ворочался с боку на бок, но быстро уснул, а вот я решил дождаться прихода звёзд, чтобы высчитать наши координаты ещё одним способом. Однако усталость моего тела тоже дала о себе знать, и звёзд я так и не дождался. Может показаться странным, что мы так бесстрашно ночевали под открытым небом в незнакомой местности безо всякого оружия и горящего огня, но в наше время даже в Монголии уже перевелось дикое зверьё, встреча с которым могла бы представлять опасность для человека. Нейтральность же страны позволяла не задумываться и о человеческом факторе.

Мы проснулись, когда взошло солнце. Пора было снова отправляться в путь. И компас, и карты, и наше местоположение – всё указывало на то, что Дзаг должен быть где-то совсем близко, но, сколько бы мы ни шли, пейзаж Гоби не менялся. И нигде не попадалось проложенной колеи от вездеходов, неотъемлемой части современной жизни. Как только мне пришло это в голову, я сразу сообразил, что мы идём не туда. Раз за всё это время нам нигде не попалось следов человеческого присутствия, значит, мы лишь удалялись от обжитых мест. Я незамедлительно поделился этой информацией с Турином и предложил повернуть обратно.

– Нет, дорогой мой, – заявил он в ответ на моё предложение, – ты уже слишком далеко завёл нас, чтобы поворачивать. Пройдя обратно столько, сколько мы уже прошли, мы истратим ещё одну часть суточных припасов. Нам остаётся продолжать двигаться в выбранном направлении. Если не в Дзаг, то куда-нибудь мы всё-таки придём. Или вот-вот могут повстречаться кочевники.

По большей части он был прав. Вот только впереди нас не могло ждать вообще ничего. В Монголии города отдалены друг от друга, как ни в одной другой стране. И здесь нет ни пригородов, ни сельской местности. Есть только кочующие стойбища, которые редко встретишь на одном и том же месте дважды. Есть караваны, следующие определённым маршрутом. Есть пасущиеся стада, ведомые одним или несколькими пастухами. Есть единичные путники. Жизнь в Монголии не статична, она постоянно передвигается с места на место. Однако нам за всё это время почему-то не попалось ни малейшего следа присутствия человека. Даже застарелого. Не было и каких-либо млекопитающих. Только птицы указывали на присутствие животной жизни в этом крае. Легко можно было поверить, что мы последние люди на земле. Или что голодные духи всё-таки существуют и поселились где-то здесь.