Великий карбункул

Натаниэль Хоторн. Молодой Браун

Молодой Браун вышел в час заката на улицу Салема, но, переступив порог, обернулся, чтобы поцеловать на прощание молодую жену. Вера - так звали жену, и это имя очень ей шло - высунула из дверей свою хорошенькую головку, позволяя ветру играть розовыми лентами чепчика, и склонилась к молодому

Брауну.

– Милый мой, - прошептала она тихо и немного грустно, приблизив губы к

самому его уху.
– Прошу тебя, отложи путешествие до восхода солнца и проспи

эту ночь в своей постели. Когда женщина остается одна, ее тревожат такие сны

и такие мысли, что подчас она самой себя боится. Исполни мою просьбу, милый

муженек, останься со мной - хотя бы одну только эту ночь из всех ночей года.

– Вера моя, любовь моя, - возразил молодой Браун.
– Из всех ночей года

именно эту ночь я не могу с тобой остаться. Это путешествие, как ты его

называешь, непременно должно совершиться между закатом и восходом солнца.

Неужели, моя милая, дорогая женушка, ты уже не доверяешь мне, через три

месяца после свадьбы?

– Если так, иди с миром, - сказала Вера, тряхнув розовыми лентами.
– И

дай бог, чтобы, вернувшись, ты все застал таким, как оставил.

– Аминь!
– воскликнул молодой Браун.
– Прочитай молитву, дорогая Вера, и ложись спать, как только стемнеет; и ничего дурного с тобой не

приключится.

Так они расстались, и молодой человек пошел прямой дорогой до самого

молитвенного дома; там, прежде чем свернуть за угол, он оглянулся и увидел, что Вера все еще смотрит ему вслед и лицо ее печально, несмотря на розовые

ленты.

“Бедная моя Вера!
– подумал он, и сердце у него дрогнуло.
– Не злодей

ли я, что покидаю ее ради такого дела? А тут еще сны, о которых она

говорила! Мне показалось, при этих словах в лице ее была тревога, точно

вещий сон и вправду открыл ей, что должно свершиться сегодня ночью. Но нет, нет; она умерла бы от одной подобной мысли. Ведь она - ангел во плоти, и

после этой ночи я никогда больше не покину ее и вместе с ней войду в

царствие небесное”.

Приняв на будущее столь похвальное решение, молодой Браун считал себя

вправе пока что поспешить к недоброй цели своего путешествия. Он шел мрачной

и пустынной дорогой, в тени самых угрюмых деревьев леса, которые едва

расступались, чтобы пропустить узкую тропинку, и тотчас же снова смыкались

позади. Трудно было вообразить себе более уединенное место; но в подобном

уединении есть та особенность, что путник не знает, не притаился ли

кто-нибудь за бесчисленными стволами и в сплетении густых ветвей, и, одиноко

шагая по дороге, проходит, быть может, в гуще неведомой толпы.

“Тут за каждым деревом может прятаться коварный индеец, - сказал себе

молодой Браун и, боязливо оглянувшись, прибавил: - А что, если сам дьявол

идет бок о бок со мной?”

Все еще оглядываясь, он миновал изгиб дороги, потом снова посмотрел

вперед и увидел человека в скромной и строгой одежде, сидящего под большим, раскидистым деревом. Как только молодой Браун поравнялся с ним, тот встал и

зашагал рядом.

– Поздненько вы собрались, молодой Браун, - сказал он.
– Часы на Старой

Южной церкви били, когда я проходил через Бостон, а с тех пор прошло уже не

меньше пятнадцати минут.

– Вера немного задержала меня, - отвечал молодой человек с легкой

дрожью в голосе, которая была вызвана внезапным появлением спутника, не

таким уж, впрочем, неожиданным.

В лесу теперь стало совсем темно, особенно в той стороне, которою им

пришлось идти. Однако можно было разглядеть, что второй путник - человек лет

пятидесяти, видимо принадлежащий к тому же общественному сословию, что и

молодой Браун, и очень с ним схожий, хоть, пожалуй, не столько чертами, сколько выражением лица. Их легко было принять за отца и сына. И все же, несмотря на то, что старший был одет так же просто, как и младший, и так же

прост в обращении, была в нем какая-то неизъяснимая уверенность знающего

свет человека, который не растерялся бы и за столом у губернатора или даже

при дворе короля Вильгельма, если бы обстоятельства привели его туда.

Впрочем, единственное, что при взгляде на него останавливало внимание, был

его посох, напоминавший своим видом большую черную змею и так причудливо

вырезанный, что казалось, будто он извивается и корчится, как живая гадина.

Это, разумеется, был не более как обман зрения, которому способствовал

неверный свет.

– Послушай, молодой Браун!
– вскричал старший путник.
– Таким шагом мы

не скоро доберемся. Возьми мой посох, если ты уже успел утомиться.

– Друг, - возразил тот и, вместо того чтобы ускорить шаг, круто

остановился, - я выполнил наше условие, встретившись с тобой здесь, но

теперь хотел бы вернуться туда, откуда пришел. У меня возникли сомнения по

поводу известного тебе дела.

– Вот как?
– воскликнул обладатель змеиного посоха, незаметно

улыбнувшись при этом.
– Хорошо, но давай все же за разговором будем

продолжать наш путь; ведь если мне не удастся убедить тебя, ты всегда

успеешь повернуть назад. Мы не так далеко ушли.

– Слишком далеко! Слишком далеко!
– воскликнул молодой человек и, сам

того не замечая, снова зашагал вперед.
– Ни мои отец, ни отец моего отца

никогда не пускались ночью в лес за подобным делом. Со времен первых

мучеников в нашем роду все были честными людьми и добрыми христианами; так

мне ли первому из носящих имя Браун вступать на этот путь и заводить…

– ..подобные знакомства, хотел ты сказать, - вставил старший путник, истолковывая таким образом его минутное замешательство.
– Хорошо сказано, молодой Браун! Ни с кем из пуритан не водил я такой дружбы, как с вашим