Великий карбункул

чудовищем.

“Какой красивый!” - подумала она и зарумянилась еще сильней.

Как могло случиться, что в этот миг душа Дэвида не затрепетала от

блаженства, что, потрясенный сладостным предчувствием, он не сбросил с себя

пелены сна и не увидел девушку, пришедшую на смену его грезам? Почему лицо

его хотя бы не озарилось радостной улыбкой? Ведь она стояла рядом с ним - та

девушка, чья душа, по прекрасному представлению древних, была разлучена с

его душой, та, по которой, сам того не сознавая, он страстно тосковал. Ее

одну мог он полюбить настоящей любовью, и только ему могла она отдать свое

сердце. Вот ее отражение неясно розовеет в струях ручья рядом с ним; исчезни

оно - и отблеск счастья никогда больше не озарит его жизнь.

– Как крепко он спит!
– прошептала девушка.

И она ушла, но поступь ее уже не была так легка, как прежде.

Надо вам сказать, что отец этой девушки - богатый торговец - жил

поблизости и как раз в это время подыскивал себе в помощники такого молодого

человека, как Дэвид Суон. Случись Дэвиду познакомиться с его дочкой, он мог

бы стать конторщиком у ее отца, а там, глядишь, и еще более близким

человеком. Так и на этот раз счастье - самое чистое, которое может выпасть

человеку!
– проскользнуло совсем близко от него и даже задело его краешком

плаща, а он и не подозревал об этом.

Едва девушка скрылась из виду, в тень кленов свернули двое прохожих.

Оба смотрели угрюмо, и лица их казались еще более мрачными из-за суконных

шапок, косо надвинутых на лоб. Платье на них истрепалось, но еще хранило

следы щегольства. Это были головорезы, промышлявшие чем дьявол пошлет и

решившие в перерыве между своими грязными делами здесь, в тени кленов, разыграть в карты доходы от будущего злодеяния. Однако, увидев у ручья

спящего Дэвида, один из них прошептал другому: - Т-с-с… видишь у него под головой узел?

Второй негодяй, кивнув, криво усмехнулся и подмигнул.

– Ставлю флягу бренди, - сказал первый, - что там у него между рубашек

припрятан либо бумажник, либо изрядный запасец мелких монет. А не найдем их

в узле, так наверняка отыщем в кармане брюк.

– А если он проснется?
– спросил второй. В ответ на это его приятель

расстегнул жилет, показал рукоять кинжала и кивнул на Дэвида.

– Что ж, можно и так, - проговорил второй разбойник.

Они направились к ничего не подозревающему юноше, и, пока один ощупывал

узелок у него под головой, другой приставил к сердцу Дэвида кинжал. Их

мрачные, искаженные от страха и злобы лица, склоненные над жертвой, выглядели так устрашающе, что если бы Давид внезапно проснулся, он мог бы

принять их за выходцев из преисподней. Да что там - случись грабителям

взглянуть на свое отражение в ручье, они вряд ли узнали бы самих себя. А

Дэвид Суон еще никогда не спал так безмятежно, даже лежа на руках у матери.

– Придется вытащить узел, - прошептал один.

– Если он шевельнется, я всажу в него кинжал, - отозвался другой.

Но в эту минуту под тень кленов забежала собака, принюхиваясь к чему-то

в траве. Она сначала оглядела злодеев, потом посмотрела на мирно спящего

Давида и принялась лакать воду из ручья.

– Тьфу, - сплюнул один из негодяев, - теперь ничего не сделаешь. Следом

за собакой явится и хозяин.

– Давай выпьем да уберемся отсюда, - предложил второй.

Грабитель, державший кинжал, спрятал его за пазуху и вытащил карманный

пистолет, но не из тех, что убивают с одного выстрела. Это была фляга

спиртного с навинченным на горлышко оловянным стаканчиком. Отхлебнув по

изрядному глотку, они двинулись дальше с таким громким смехом и шутками, что, казалось, неудавшееся злодеяние их сильно развеселило. Через несколько

часов они вовсе забыли это происшествие и не подозревали, что всевидящий

ангел на веки вечные занес в списки их грехов преднамеренное убийство. Что

же до Давида Суона, то он продолжал крепко спать, не зная, что над ним на

какое-то мгновение нависла тень смерти, и не ощутив радости возвращения к

жизни, когда опасность миновала.

Он спал, но уже не так спокойно, как прежде. За время короткого отдыха

его молодое тело скинуло с себя груз усталости, вызванной долгой ходьбой. Он

то вздрагивал, то принимался беззвучно шевелить губами, то бормотал что-то

неразборчивое, обращаясь к видениям своего полуденного сна. Но вот с дороги

донесся стук колес, который становился все громче и громче, пока наконец не

дошел до затуманенного дремотой сознания Давида. Это приближалась почтовая

карета. Юноша вскочил, мгновенно придя в себя.

– Эй, хозяин! Не подвезешь ли?
– крикнул он.

– Садись наверх, - отозвался кучер.

Дэвид вскарабкался на крышу кареты и весело покатил в Бостон, не бросив

даже прощального взгляда на источник, где, подобно веренице снов, промелькнуло столько событий. Он не знал, что само Богатство бросило на воды

ручья свой золотой отблеск; не знал, что с журчаньем источника смешались

тихие вздохи Любви; что Смерть грозила обагрить его воды кровью - и все это

за тот короткий час, пока он спал на берегу.

Спим мы или бодрствуем, мы не ощущаем неслышной поступи удивительных

событий, вот-вот готовых свершиться. И можно ли сомневаться в существовании

всесильного провидения, если, вопреки тому, что на нашем пути нас ежечасно

подстерегают неожиданные, неведомые нам случайности, в жизни смертных

все-таки царит какой-то распорядок, позволяющий хотя бы отчасти угадывать

будущее?

Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой