Великий карбункул

взгляд на утес и увидели, что вокруг него снова начал собираться густой

туман, сквозь который тускло светил Великий карбункул.

Что же до остальных путников, занятых поисками этого камня, то, как

рассказывает предание, достопочтенный мастер Икебод Пигснорт вскоре оставил

все попытки найти сокровище, сочтя это предприятие безнадежным, и

благоразумно решил вернуться к своим складам у бостонской пристани. Но когда

наш незадачливый купец проходил через ущелье, на него напала шайка

воинственных индейцев и увела его с собой в Монреаль, где он просидел в

плену до тех пор, пока с болью в сердце не заплатил огромный выкуп, чем

значительно приуменьшил свою коллекцию шиллингов с изображением сосны. Более

того, за время его долгого отсутствия дела его пришли в такое расстройство, что остаток своих дней он уже не только не купался в серебре, но не всегда

имел и медный грош. Алхимик доктор Какафодель вернулся к себе в лабораторию

с большим куском гранита, который он растер в порошок, растворил в кислоте, расплавил в тигле и раскалил на огне паяльной лампы, а результаты его трудов

были опубликованы в самом толстом фолианте того времени. Ясно, что для

подобных экспериментов гранит подходил куда лучше, чем Великий карбункул.

Поэт тоже допустил ошибку и, найдя в одной из пещер, куда не заглядывало

солнце, большой кусок льда, объявил, что он во всем совпадает с его

представлением о Великом карбункуле. Критики говорили, что хотя его стихам

не хватает блеска, свойственного драгоценному камню, в них сохранилась вся

холодность льда.

Лорд де Вир возвратился в свой родовой замок, где ему пришлось

удовольствоваться светом восковых свечей в канделябрах, и в положенное время

занял предназначенный ему гроб в фамильном склепе. Когда могильные факелы

замигали в этом мрачном прибежище, не было нужды в Великом карбункуле, чтобы

убедиться в тщетности земного блеска.

Расставшийся с очками циник бродил по земле, вызывая всеобщую жалость, и, в наказание за добровольную слепоту, на которую обрекал себя прежде, терзался страстным желанием увидеть хоть проблеск света. По ночам он

поднимал выжженные глазницы к луне и звездам, на рассвете обращал лицо на

восток, к восходящему солнцу, словно соблюдая ритуал парса-идолопоклонника.

Он совершил паломничество в Рим, чтобы оказаться вблизи тысячи огней, освещающих собор Святого Петра, и наконец погиб во время большого

лондонского пожара, в самую гущу которого он ринулся с отчаянной надеждой

уловить хоть слабый отсвет пламени, пожиравшего небо и землю.

Мэтью и его жена мирно прожили многие годы и любили рассказывать

предание о Великом карбункуле. Правда, к концу их долгой жизни рассказ этот

слушали уже не с таким доверием, как раньше, когда были живы люди, слыхавшие

о прославленной драгоценности. Ибо утверждают, что с того момента, как двое

смертных проявили мудрую скромность и отвергли сокровище, блеск которого

затмевал все земные богатства, сияние его угасло. Когда другие путники

добрались до утеса, они нашли на нем лишь темный камень, покрытый блестящими

чешуйками слюды. Иные предания гласят, что как только юная чета пустилась в

обратный путь, карбункул упал с утеса в заколдованное озеро и что в полдень

там все еще можно увидеть Искателя, склонившегося над водой в попытке

разглядеть неугасимое сияние.

Некоторые считают, что этот не имеющий себе равных камень и сейчас

сверкает, как встарь, и клянутся, что из долины Сако сами видели вспышки его

сияния, подобные зарницам. Должен признаться, что я сам, находясь за много

миль от Хрустальных гор, заметил удивительную игру света над их вершинами и, повинуясь поэтическому влечению, сделался последним пилигримом Великого

карбункула.

Перевод И. Разумовского и С. Самостреловой

Натаниэль Хоторн. Волшебная панорама фантазии

Что такое Вина? Запятнанная совесть. И вот что представляется крайне

интересным - остаются ли на совести эти безобразные и несмываемые пятна, если преступления, уже задуманные и выношенные, так и не свершились? Неужели

для того, чтобы злостные замыслы грешника могли послужить основанием для его

осуждения, необходимо воплотить их в реальные поступки, неужели

недействителен обвинительный акт, если он не скреплен печатью преступления, совершенного рукой из плоти и крови? Или в то время, как земному судилищу

ведомы одни осуществленные злодеяния, преступные мысли - мысли, лишь тенью

которых являются преступные дела, - тяжелым грузом лягут на чашу весов при

вынесении приговора в верховном суде вечности? Ведь в полночном уединении

спальни, в пустыне, вдали от людей, или в храме - в то время, как человек в

своем физическом естестве смиренно преклоняет колена, душа его способна

осквернить себя даже такими прегрешениями, которые мы привыкли считать

плотскими. Если все это истина, то истина эта вселяет страх.

Разрешите пояснить это положение вымышленным примером. Некий почтенный

господин - назовем его мистер Смит, - считавшийся всегда образцом

нравственного совершенства, решил однажды согреть свои старые кости

стаканчиком-другим благородного вина. Дети его разошлись по делам, внуки

были в школе, и он сидел один за резным столом красного дерева, удобно

расположившись в глубоком, покойном кресле. В старости иные люди боятся

одиночества и, не располагая другим обществом, радуются даже дыханию

ребенка, заснувшего рядом на ковре. Но мистер Смит, чьи серебряные седины

могли бы послужить символом его безгрешной жизни, не ведающей иных

проступков, кроме тех, что неотделимы от человеческой природы, мистер Смит

не нуждался ни в детях, могущих защитить его своей чистотой, ни во взрослых, способных встать между ним и его совестью. И все же старикам необходимы