Великий магистр
Шрифт:
Чуть нахмурившись, Алексей Комнин обдумывал его слова: они звучали искренно и убежденно, и он понял, что остановить рыцаря, или навязать ему что-то силой - пустая трата времени. Чело его разгладилось и поднимавшийся было гнев отступил.
– Ну что же, - задумчиво проговорил он, - возможно, ваше возвращение будет триумфальным... Но помните - я не прощу вам, если чье-то нежное сердце здесь, в Константинополе, будет разбито по вашей вине.
Гуго де Пейн молча наклонил голову, избегая лишних слов.
– Сколько времени займет ваша деятельность в Палестине?
– спросил император.
– Три, пять, семь лет?
–
– Это много... Это похоже на испытание. Но так тому и быть. И я помогу вам в ваших начинаниях.
Император и Гуго де Пейн, понявшие друг в друге больше, чем было ими сказано, вернулись в Золотую Палату, где скучающий протоспафарий, присевший на краешек трона, поспешно вскочил и вытянулся в струнку.
– Прощайте!
– произнес Алексей Комнин, подавая Гуго де Пейну руку для поцелуя.
– Вернее - до следующего свидания.
С некоторым сожалением он смотрел на уходящего рыцаря, который произвел на него самое благоприятное впечатление; и он теперь понимал свою дочь, полюбившую такого необычного человека. Потом он немедленно вызвал к себе эпарха Стампоса, ведавшего еще и всеми внутренними делами государства.
– Отберите трех-четырех лучших своих агентов, - приказал ему император.
– Они должны под видом паломников затесаться на паром, отправляющийся с отрядом Гуго де Пейна через пролив. В дальнейшем они проследует вместе с ним до Иерусалима. Каждый шаг Гуго де Пейна не должен пройти мимо вашего ока. Они будут не только следить за ним, но и выполнять функции скрытой охраны. Ни один волос с головы этого человека не должен упасть. Плата за ошибку - жизнь.
Выслушав императора, взволнованный эпарх тотчас же удалился. А Гуго де Пейн, выйдя из Влахернского дворца под кроваво-красное жаркое солнце, двинулся по оживленной улице к гостинице. Покуда он шел мимо Ираклийского монастыря, с ним приключилось странное происшествие, которому он поначалу не придал никакого значения, думая, что бросившийся ему в ноги старый монах со слезящимися глазами попросту сошел с ума. Этот монах, ударившись головою о пыльную мостовую, приподнял к нему свое лицо, осенил рыцаря крестным знамением и старческим голосом закричал:
– Приветствую тебя, о, будущий василевс Византии!..
2
Пока Генрих V, император Священной Римской Империи, топтал тевтонскими сапогами юг Италии, играя в полюбившуюся ему войну, папа Пасхалий II в Ватикане обдумывал, как бы отвлечь "змееныша" от оливковых рощ Мессины и обратить его взоры к более лакомому пирогу - Византии. Но, короновавшись в Риме, молодой император словно бы позабыл о том, кто вручил ему меч, державу и скипетр в базилике святого Иоанна Латернского, и на все призывы первосвященника ехидно отвечал:
– А кто это такой - Пасхалий? Не знаю такого. Есть один папа, мой, личный - Сильвестр, и обитает он во Франкфурте.
Подбрасываемые им дрова в костер католического разлада весело трещали, а простые католики вновь начали сотрясаться: кто от гнева, а кто и от смеха, наблюдая за непрекращающейся борьбой между папой и анти-папой, Пасхалием и Сильвестром, которые с упорством, достойным лучшего применения, периодически отлучали друг друга от Церкви.
На исходе шестидесяти восьми лет, Пасхалий сохранил ясность ума, память сорокалетнего мужчины и подвижность в своем сухоньком теле. Он все еще надеялся, что происшедший в 1054 году разрыв Восточной Церкви
с Римом явление временное, и стоит лишь сменить тамошних правителей, Алексея Комнина и патриарха Косьму, восстановить унию с папством, и заблудшие греко-православные овцы вольются в его стадо. Тогда величие Ватикана станет неотвратимым во всем мире. Когда внутри собственного дома прошла трещина, нечего засматриваться на огороды соседей.Его личный секретарь, ученик, друг, родственник, а по совместительству и любовник, кардинал Метц, ввел в покои незнакомого ему человека в монашеском одеянии, с еле различимой родинкой под левым глазом. Начальник тайной канцелярии аббата Сито, выполняя его просьбу, сделал остановку в Ватикане на пути в Иерусалим.
– Из Клюнийского монастыря, со срочным донесением, - пояснил кардинал Метц. Пасхалий на минутку закрыл глаза и в его сознании вспыхнули, складывающиеся в цепочку слова: Клюни - Сито - Иерусалим - Бодуэн - Орден рыцарей - Три группы - Комбефиз, де Пейн, де Фабро...
– Что вы имеете сообщить о ваших попытках создания Ордена странствующих рыцарей в Иерусалиме?
– напрямую спросил папа, не привыкший терять даром времени.
– Все ли ваши миссионеры добрались до цели?
Легкая тень изумления скользнула по лицу монаха.
– По моим расчетам они уже должны были достичь Константинополя и двинуться дальше, - произнес он.
– К сожалению, при подготовке проекта с самого начала произошла утечка информации. Маршруты их стали известны, цели - тоже. Не исключена возможность предпринятых попыток противодействия.
– Кем?
– коротко спросил папа. Ему понравилось, что монах сражу же стал отвечать четко и конкретно, отбросив лишнее суесловие и надоевшие церемониальные изыски. Лишь кардинал Метц, подзабывший о том, о чем сам докладывал полгода назад папе, в растерянности бросал взгляды то на одного, то на другого.
– Сионской Общиной, - произнес монах.
– Мы вышли на эту организацию, центр которой в настоящий момент складывается в Нарбонне.
– Мне известно о ее существовании, - сумрачно проговорил папа.
– Две тысячи лет она умудряется ускользать от взглядов простых смертных. Но влияние ее - огромно, а цели - скрытны.
– Добавлю, что и исполнители - невидимы. Аббат Сито поручил мне поставить вас в известность обо всем, что нам удалось узнать об этой Сионской Общине, и о тех Старцах или Мудрецах, которые ею руководят.
Доклад клюнийского монаха продолжался около часа, в течение которого впечатлительный кардинал Метц то удивленно вскидывал брови, то причмокивал языком. Пасхалий же большей частью молчал, изредка бросая наводящие вопросы. Более всего папу заинтересовала странная тяга Старцев к исчезнувшей Меровингской династии.
– Ну что же, - подытожил он в конце беседы.
– Полученные вами сведения чрезвычайно важны и требуют тщательного анализа, пока же я не могу дать им надлежащую оценку. Это - вопрос времени. Но вернемся к вашим миссионерам в Иерусалим: к Фабро, Комбефизу и де Пейну, так, кажется, их зовут?
– Совершенно верно, - промолвил монах, и вновь некоторое изумление отразилось на его лице: он никак не мог вообразить столь цепкую память в этом пожилом, иссушенном заботами человеке.
– Если все они встретятся в Иерусалиме, и, верные вашей идее, начнут борьбу за создание Ордена - не встанут ли они таким образом на пути друг у друга?