Великий Тамерлан. «Сотрясатель Вселенной»

…Кстати, именно лук и арбалет обусловили построение рыцарской конницы колонной и клином («кабаньей головой», или «свиньей»), которые применялись, чтобы приблизиться к противнику. Обычно клин состоял из 5 – 10 шеренг. Его острие (первая шеренга) насчитывала от 5 до 10 всадников – лучших бойцов в лучшем снаряжении на хорошо обученных конях. В каждой последующей шеренге число воинов увеличивалось на два. На внешних сторонах тоже стояли отборные рыцари. Те, кто по хуже – составляли середину клина. Главным было держать строй: этой задачей «озадачивали» переднюю шеренгу. Каждая последующая шеренга ориентировалась по впереди идущей, т.е. каждая шеренга выступала своего рода ограничителем для следующей за ней. Поскольку тяжелое снаряжение изматывало животное, рыцари старались сохранить силы коней для атаки и до последнего момента ехали рысью, даже шагом. В это время они представляли собой идеальную мишень для лучников и арбалетчиков противника. Именно компактный клин (или колонна) позволяли максимально уменьшить количество людей, подвергаемых риску поражения стрелой и привести их в порядке к фронту неприятеля. Настильная стрельба была опасна только для передней шеренги, а навесная стрельба была малоэффективна, так головы и плечи всадников были хорошо защищены. На расстоянии примерно 100 м от противника клин «растекался» в стороны, для того чтобы как можно больше всадников могло одновременно войти в боевой контакт на всем фронте построения. Образовавшаяся шеренга стремительно скакала на врага с копьями наперевес, готовясь нанести слитный удар силами всего отряда одновременно. Но слишком вытянутый фронт приводил к неизбежному нарушению строя, что в свою очередь, значительно снижало эффективность всей рыцарской атаки. Либо, не перестраиваясь, тяжеловооруженная кавалерия клином врезалась в ряды противника и рыцари, едущие в задних рядах, немедленно «разливались» в стороны, чтобы каждый всадник не топтал передних, но в полную меру проявлял свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия.

Они нервно ерзали от нетерпения в свои седлах, пока арбалетчики топтались у подножия склона не в силах преодолеть ливень вражеских стрел. Азартные и заносчивые рыцари французского короля нисколько не сомневались, что уж им-то никто и ничто не помешает сокрушить противника одним первым и смертоносным ударом – броском вперед! Никакая пехота не могла устоять перед их истинно-рыцарским напором. Им не терпелось немедленно атаковать, показать себя во всем блеске геройства! Наступать надо было немедленно, пока не подтянулись главные силы и арьергард и никто не сможет отнять у засидевшегося на застоявшихся конях рыцарского авангарда их законной славы лучшего воинства Европы!

Шел уже пятый (или даже седьмой) час вечера и сумерки уже были не за горами, а французское наступление все никак не могло толком начаться. Разгневанный неудачами своей наемной пехоты, король Франции, повелел: «Перебейте же этот сброд – они мешают нам начать рыцарскую атаку, загораживая путь!» Выдвигаясь вперед, французские рыцари стали избивать и топтать конями свою же пехоту, а дисциплинированные английские лучники по-прежнему методично и точно стреляли в самую гущу французского войска, потерявшего строй в грязном месиве, и ни одна из стрел не пропала даром. Оказавшись под ударом сразу с двух сторон, генуэзцы в целях самообороны открыли стрельбу по французским рыцарям, благо они были рядом и промахнуться было сложно. Это уже был полный бардак! Так, с самого начала сражения бравая рыцарская кавалерия была поставлена в очень невыгодные условия. Ее, истощенную необходимостью пробираться через грязевое болото, толпы и трупы своих нерадивых арбалетчиков, искусственные препятствия («волчьи ямы) и далее вверх по скользкому после дождя склону холма, чтобы вступить в ближний бой, словно косой скашивал не прекращавшийся ни на минуту ливень вражеских стрел. В воздухе стоял резкий гул тетивы, свист и стук вонзавшегося в цель смертоносного железа. Нескончаемый град свистящих стрел с широкими наконечниками не стал особо опасен как для рыцарских кольчуг, так и для входивших в обиход лат с кольчужным сочленением на сгибах, но зато убил и вывел из строя множество лошадей, большинство из которых вообще были едва защищены. Они целыми рядами падали замертво.

…Кстати, стрелы длинного валлийского лука действительно пронзали защитное снаряжение рыцаря, особенно ту его часть, которая не была покрыта металлическими пластинами (в ту пору многие из них уже стали носить кованные латы, прикрывавшие грудь и бока). В то же время, не все стрелы, выпущенные английскими лучниками находили цели, точно так же как не все стрелы, нашедшие цель, пробивали броню надвигающихся французских рыцарей – большую роль здесь играл угол попадания. Зато стрелы хорошо выбивали из-под рыцарей лошадей. Обезумевшие от ран рыцарские кони разрушали строй. А туши погибших животных превращались в дополнительные препятствия на пути следующей атакующей волны конных рыцарей, давая вражеским лучникам шанс отправить в полет больше стрел, что, естественно, еще больше осложняло обстановку для нападающих. А спешенный (потерявший лошадь) рыцарь уже был совсем другой – не столь крупной – мишенью и создавал меньше беспорядка в случае ранения, не говоря уже о лучшей защищенности воинов по сравнению с конями. Если ему и удавалось пережить ливень стрел и достичь английских позиций, то его уже встречали во всеоружии, спешившиеся английские рыцари.

Тяжеловооруженные всадники вылетали из седел, барахтаясь в грязи. Те, кому удавалось подняться, с большим трудом двигались по грязи пешком под опустошительным огнем. Зато стрелы с «шиловидными» наконечниками пронзали броню французов, нанося им огромный урон. Кое-кто из них, скользя и падая по обильно пролитой конской и людской кровью траве, все же добрался до врага, но только на правом фланге, где яростно схлестнулся в ближнем бою с неприятельскими рыцарями и копейщиками. Филипп VI прекрасно видел, что его авангард бездарно гибнет! И тем не менее по мере подхода отставших частей своего бравого воинства, он упрямо бросал его прямо с марша в бесплодные атаки – в самое пекло боя! Ни порядка, ни какой-то согласованности по-прежнему не было. Как результат перед темными рядами профессионально «работавших» молчаливых англичан все росли и росли горы бьющихся лошадей, мертвых тел и умирающих рыцарей. Эта груда окровавленного металла и пронзенной плоти все увеличивалась, препятствуя продвижению вверх по склону тем, кто еще пытался атаковать. Как только свежая группа доблестных рыцарей появлялась на поле, она яростно пришпоривала своих могучих коней, скользивших по вязкой от дождя и крови земле, и нестройной лавиной шла в атаку по телам убитых и раненых, спотыкаясь о них и падая – все с тем же результатом: быть расстрелянной словно куропатки на лету! Но на смену им – а по сути на заклание – уже безрассудно скакала новая волна запальчивых французов, традиционно столь неудержимых в атаке – столь близкой их пониманию природы войны, повышенной самооценке и самосознанию (героизм на поле боя). Отваги и напора французским рыцарям – прекрасно подготовленным индивидуальным бойцам – было не занимать и в течение нескольких часов (!) их беспорядочные толпы, а не единое боевое формирование, продолжали яростно наседать на врага.

…Спрашивается, чего ради французские рыцари, словно безумные поднимались вверх по склону Кресиан-Понтье под непрекращающимся ливнем валлийских стрел?! Высочайшая храбрость или отсутствие здравого смысла. Скорее всего дело в том, что они с детства учились лишь одному: сражаться, сражаться и сражаться. Отсюда их невероятная напористость и стремление стяжать славу лучшего воина. Для них – военной элиты – лишь победа служила целью. Понести поражение от крестьян – презренной пехтуры – или же покинуть поле боя до того, как трубы к этому призовут, все это означало навечно покрыть себя несмываемым позором. Пока бой не кончен – рыцарь должен (обязан) сражаться не переставая, пока сам король не подаст сигнала к отбою. В общем, видя перед собой врага, вопреки логике и разуму, «одурманенные» мировоззрением и «кодексом чести» (помните – легендарное: «Гвардия погибает, но не сдается!») французские рыцари просто не имели иного выбора, как только атаковать и атаковать. Тем более что рыцари в своих шлемах в опущенными забралами – сквозь узкие смотровые щели они видели лишь то, что творилось прямо перед ними (боковой обзор был крайне затруднен) – не могли оценить общей картины боя. А на поле царил хаос! Им могло казаться, что еще чуть-чуть и они дожмут эту презренную пехтуру! Еще одна неистовая атака и французская отвага и напор наконец-то одолеют этих жалких стрелков. Тем более что сумерки все сгущались и сгущались и очень скоро ни стрелять, ни биться в рукопашной не будет никакой возможности.

Рукопашные схватки вспыхивали все чаще и чаще, становясь все ожесточеннее и ожесточеннее. Особенно жарко было там, где отважно рубился не по годам высокий и мужественный 16-летний Эдуард, принц Уэльский, ставший им по воле отца очень рано – в 13 лет, 12 мая 1343 г. Французские рыцари графа Алансонского и Жака д’Эстраселя сумели даже сбить наследника английского престола на землю, пало и его знамя. Отвечавший за безопасность наследника английского престола Годфри/Жоффруа д’Аркур (? – 5.0401356, Руан, Франция) запросил помощи у Эрандела и даже послал гонца к самому королю за подкреплениями. Но Эдуард, видя, что часть рыцарей Эрандела уже спешит его наследнику на помощь, отказался направить резервные силы на угрожаемый участок битвы. Совершенно спокойно отец заявил, что сын должен сам подтвердить, что совсем недавно – раньше срока (не в 20 – 21, как это полагалось, а всего лишь в 16 лет!) – юнец получил рыцарские шпоры от короля вполне заслуженно. Принц и его доблестное окружение благополучно отбились (именно тогда там погиб граф Алансонский и его рыцари) и были очень горды содеянным.

…Между прочим, впоследствии наследный принц действительно приобрел славу выдающегося воина под звучным прозвищем Черный Принц! А расчетливо-хладнокровный король-отец Эдуард III так и не использовал свой резерв, оставив его в неприкосновенности! Опять-таки: «На войне – как на войне» («a la guerre comme a la guerre»).

Французы бесстрашно кидались на врага то ли 15, то ли 17 раз, понесли при этом ужасающие потери, но все оказалось впустую: упертые островитяне, как стояли насмерть на своих позициях, так и продолжали стоять. Только в коротких промежутках между безумными наскоками французских рыцарей, словно коршуны, на поверженных, но еще живых французов налетали ирландские копейщики.

…Между прочим, уверенный в победе король Франции Филипп VI приказал не развертывать священного знамени – орифламмы. Это означало, что никто не имел права брать пленных. В ответ Эдуард III также не развернул свой штандарт с драконом, посылая приказ своим войскам никого не щадить.

Приказа брать в плен не было, и многим доблестным рыцарям не довелось мучительно долго умирать в этой кровавой куче железа. Своими длинными ножами (кинжалами) ирландцы орудовали, словно заправские мясники на скотобойне, добивая раненных рыцарей сквозь смотровые щели в забралах или подмышки.

Проблем со стрелами у англичан не было: их бесперебойная подача с обозных телег была отменно налажена. Если доверять современным исследованиям, то всего за время битвы лучники выпустили в цель чуть ли не полмиллиона стрел. Выстоять и победить под таким плотным «огнем с неба» не смог бы никто. Вот и рыцарская кавалерия Филиппа VI оказалась разбита и физически и морально. С наступлением ночи дважды легко раненый стрелою в шею (в лицо) и бедро король Франции, потерявший от вражеских стрел уже двух коней, нехотя отдал приказ об отходе. И остатки разгромленного французского войска, так толком и не поняв, что же произошло на поле боя под лучами предзакатного солнца , в беспорядке отступили с поля боя. Королевский штандарт – длинный конусообразный флаг с закругленным концом и главный символ французского воинства – знамя Орифламма Святого Дени – оказались брошенными на поля боя. Такой позор случился впервые за всю историю доблестного французского рыцарства.

…Между прочим, знамя в ходе средневекового сражения играло очень большую роль. Поскольку звуковые сигналы средневековому воину в толстом подшлемнике и глухом шлеме в грохоте боя (топот копыт, звон и треск сталкивающегося оружия, крики и стоны умирающих, ржание лошадей и проч.) создавали такой звуковой фон, что было почти невозможно распознать звук своей боевой трубы, подающей команду. Посыльные тоже были не столь эффективны. И только знамя, видное издалека, было самым доходчивым способом управления войсками в ту сколь суровую, столь и яркую эпоху. Именно поэтому его берегли любой ценой, ведь его потеря означала утрату управления своими войсками, что порой приводило если не к поражению, то к очень сильному осложнению общей ситуации на поле боя.