Великий тес

Бросив у ворот подводу с невыпряженными лошадьми, Похабов, крестясь и кланяясь, вошел в острог, первым делом направился в церковь. Снова крестясь и кланяясь, переступил порог притвора. Никитка робко двинулся следом.

Церковь не отапливалась. Печей в ней еще не было. На Святой неделе поп Иван в душегрее под ризами читал Псалтырь. Со стен свисал заиндевевший мох. Над сбившимися в кучу людьми поднимался пар.

Похабов, распахнув шубу, упал на колени и трижды гулко ударил лбом о тесовый пол. Поднялся, быстрым, цепким взглядом окинул молившихся. Попадья и монахи-скитники пели на клиросе. Против струганых царских ворот в первом ряду стоял Афанасий Пашков в богатой собольей шубе. Рядом с ним, плечо к плечу, сын со снохой. За его спиной тесно толпились дворня и казаки. В последнем ряду стояли новокресты. Они боязливо озирались по сторонам, помахивали перстами со лба на пояс и кивали головами, как кони на подъеме в гору.

Раздвигая их широким плечом, Иван протиснулся к алтарю, встал справа от Пашкова, поклонился попу. Тот, не прерывая чтения густым голосом, поднял голову и взглянул на Похабова с укором, дескать, куда лезешь не по чину.

«Сын ты бл…н!» — презрительным взглядом ответил ему казачий голова. Он был так зол, что если бы смог, то непременно пробился бы к Пашкову и толкнул его плечом. Лет на десять моложе, в той же должности, хоть и в дворянском чине, бывший воевода не удостоил Ивана взглядом.

Едва поп закончил читать и закрыл Псалтырь, Похабов, позвякивая сосульками в бороде, приложился к трем образам — других еще не было — да к Честному Кресту, где должно быть распятью. Опять раздвинул плечом тесный круг безмолвно притопывавших от стужи людей, двинулся к выходу. Никитка остался в церкви.

По острогу носились незнакомые служилые. Похабов поймал за рукав одного из них, строго спросил:

— Где приказный, пятидесятник Черемнинов?

Казак молча указал на угловую башню, где прежде была приказная изба, занятая Пашковым, водя по сторонам пугливыми глазами, опять куда-то побежал. Казачий голова по-хозяйски распахнул дверь, ввалился в тесную острожную избу с облаком стужи, раскатившимся по полу.

Старый пятидесятник, сгорбив спину, дремал у огонька. Он узнал вошедшего, подслеповато замигал. Лицо его напряглось, глубже врезались в кожу морщины.

— Ну, рассказывай, Васенька, как живете тут без меня? — уселся в красный угол Иван, распахнул, но не снял шубу, бросил на лавку шапку.

— Живем! — неохотно и тоскливо пробормотал пятидесятник. — Не голодаем, — повел глазами на старого товарища. В них блеснула скрытая вина. — Порядок опять же. При порядке что не жить? — сказал громче и повел ухом к двери, как показалось Похабову.

— Отчего же тогда рожь да соль не шлешь в Балаганский? Голодом нас моришь?

— Лютует голова! — понизив голос и вжимая голову в плечи, приглушенно оправдался Черемнинов. — Двоих своих казаков до смерти кнутом забил. За дело, конечно! — спохватился, опять боязливо зыркнув в сторону закрытой двери. — У него всяк человек знает свое место. А ключи от амбара он у меня забрал.

— Так с вами и надо! — злорадно рассмеялся Похабов. — Поди, круги-то теперь не заводите? — спросил так громко, что старый стрелец зажмурился и глубже втянул голову в плечи.

— Я уж кого! — ответил тихо и уклончиво. — Сижу в тепле, сыт — и слава богу! А хлеб только через самого.

— Я бы еще Афоньку не просил, чтобы он дал мне мои оклады! — рявкнул Похабов, багровея обветренным лицом. — Кто здесь на приказе? Я или он?

— Почем я знаю, кто? — огрызнулся Черемнинов, злобно сверкнув глазами. — Он — сила! А за тобой кто?

— Ты за мной по крестоцелованию! — все больше распаляясь, закричал Похабов. — Бери целовальника, пойдем к амбару. Собью замок и отсыплю сколько надо.

— Не пойду! — насупившись, буркнул Василий.

— Тогда я один пойду! — вскочил Похабов, запахивая шубу. Нахлобучил шапку. — А тебе — Бог судья! Да черт милостивый при сковороде.

— Что буянишь-то? — тоже подскочил пятидесятник. — Отпиши воеводе челобитную. Чтобы все по закону!

— От голоду передохнем, пока воевода нас рассудит! — хлопнул дверью Иван. — Никитка! Мать твою! Куда делся? — заорал на крыльце громовым голосом.

Суетливо бегавшие по острогу люди замерли на местах. Несколько человек остановились у приказной избы. Похабов широким шагом двинулся к амбару, ощупал заиндевевший замок на поблескивавших инеем скобах. Давно ли сам проверял его на прочность? Бросил под ноги шубу. Оставшись в кафтане, вынул из-за спины дорожный топор. Раз и другой звонко ударил обухом по скобе. Чувствовал спиной, как стекается к амбару изумленный народ.

— А ну, зовите писчика и целовальника! — обернувшись, крикнул в толпу. — Я здешний приказный, казачий голова Иван Иванов Похабов, буду брать рожь для Балаганского острога.

Слушая его, служилые в замешательстве топтались на месте. Вдруг толпа расступилась, будто волна схлынула с берега, обнажая пустошь. От церкви к приказной избе двигался окруженный дворней и наушниками казачий голова Афанасий Пашков. Среди его молодцов выделялся дородностью и холопской важностью служилый со свернутым набок носом. Пашков шел впереди, покрытый высокой собольей шапкой, под ней властно мерцали водянистые немигающие глаза. По щекам темнела куцая, ровно остриженная бороденка.

Похабов напоказ повернулся к нему спиной, еще раз и другой ударил обухом по железным скобам. Пашков остановился против крыльца приказной избы. Из нее, сутулясь, вышел хмурый Василий Черемнинов. Дворня плотней окружила хозяина, ожидая его приказа на расправу, злобно глядела на Похабова. Иные поигрывали топорами и кистенями. Впереди всех, фертом, стоял кривоносый.

— А не хочешь, чтобы я тебе башку отрубил? — крикнул Пашков.

Похабов в ярости воткнул топор в косяк, выхватил из ножен саблю.

— А может, попробуем кто кому? — играючи со свистом махнул клинком с боку на бок и презрительно взглянул на игрушечную шпажонку бывшего воеводы. — Или ты только кнутом махать горазд?

Пашков не снизошел до ответа, блеснул змеиными глазами. Рыкнул:

— Взять его! — ткнул пальцем с перстнем, блеснувшим драгоценным камнем.

Широким шагом на Похабова двинулся кривоносый. Дворня и служилые, стараясь обогнать его, тесня друг друга, с воем ринулись к амбару. Со всех сторон на Ивана сбегались казаки с кольем. Растревоженным ульем загудел острог.

Похабов заревел, заплясал на месте, отбивая удары. Почувствовал, как быстро уходит сила рук и как неловко крутится его отяжелевшее тело. Он перекинул саблю из правой руки в левую. Выхватил из-за кушака пистоль, шоркнул по нему рукавом, накручивая пружину. Поймал на конце ствола выпученные глаза бывшего воеводы, радостно и зло спустил колесцо, брызнувшее снопиком искр. И уже когда вспыхнул порох на полке, понял, что взял высоковато.

Прогремел выстрел. Толпа нападавших отпрянула. Пороховой дым закрыл крыльцо приказной избы. Едва он схлынул, Иван увидел сбитую с Пашкова шапку, его самого, пугливо переломленного в пояснице, и расщепленную пулей ветровую доску. Сын боярский захохотал, перекинул саблю в правую руку.