Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

мной, но Корво…

Буденгай ухмыльнулся. Неторопливо взял сосновый брусок в кулак толщиной, замахнулся и, что есть мочи, ударил. Раздался треск, словно разломали кадушку, конь недовольно фыркнул. На бедре, чуть выше колена осталось несколько щепок.

– Когда еще не было людей и Велес по наказу Высшего произращал тварей, создал он прекрасную кобылицу. И так ему полюбилась, что не мог очей сомкнуть.

Ежели боги спят, конечно. И конем перекидывался, и другим зверем – как только

он лошадку не охаживал, а та не проявляла внимания.

– Снасильничал? – Пармен смотрел заворожено, с изумлением. Буденгай

кивнул:

– Ага. Обуяла им великая страсть. Семя бога не человечье, пустым не бывает.

Прошел срок и кобылица понесла. Причем несла каждый год в течение семи лет.

Каких только существ не нарожала. Ведуны говорят, что все твари с копытами – ее

дети. Большинство было простыми животными, из волшебных, то бишь,

пошедших в батю, остались кентавры, пегасы, да гелиши. Черных гелишей еще

называют «кони Азмодая». Они повинуются лишь тому, кто имеет браслет с

гравировкой имени коня.

«У какого же сарацина ты их нашел?» – Авенир заприметил, что на шее

каждого существа тянется тоненькая цепь из прозрачных звеньев, будто влитая в

шкуру, не оторвать. Буденгай раздал браслеты, подошел к волхву:

– Муравиту подковки одеть надобно. Где-то у меня завалялись. Мифриловые, форму копыта принимают – сил придают, да и лапки не стопчет. Остались от моей

животинки.

Дом покидали молча. Миланья крепилась, сдерживала слезы – негоже

мужчине за бабскую юбку держаться. Особенно, если баба эта – дерево.

Проскакали несколько верст. Авенир поравнялся с Буденгаем:

– Не жалко жену?

Воин смотрел вперед, словно застыл. Черты лица изменились, стали суровее, исчезла беззаботность. Буркнул в ответ:

– Жену жалко. А то ж – береза. И то, на сердце погано, словно дитя невинное

обидел.

– То недалеко от правды. Природа – она как дитя, грехов не постигло. Раскрой

тайну – кто надоумил отстроить Велесов очаг?

Старик вскинул голову, глаза подернулись туманом. Через минуту взор

просветлел, полился тихий грубый голос:

– Я не всегда был воином. В отрочестве довелось служить у колдуна. Чаял он

во мне замену, книги мудрые читать заставлял. Ну и конечно – полы мыть, талисманы с оберегами протирать – как без этого. Волшебные вещи чистоту любят, чаруют лучше. Особенно если не водой чистить, а самогоном. Если будут грязные, могут разобидеться, стать проклятыми. Это с виду только – камни, железки. А все

они внутри живые, каждая вещица со своим характером.

Авенир мельком взглянул на жезл. Ралисту потускнел, покрылся за время

странствий слоем липкой пыли. Да и лазурит надобно протереть, подумал волхв. А

то пыль, да грязь вокруг.

– И что?

– И что… Не вышел из меня маг. Ну, то бишь, чего-то я, конечно, умею. Вот

только маг, чтобы войти в полную силу, должен от страстей мирских отвлечься.

Марх, услышав краем уха, гоготнул:

– Да ну? А как же Вальпургиева ночь? Или ночь на Ивана Купалу? Белтэйн?

Ведьмаки такое вытворяют, распутная кармилитянка аки дитятко невинное по

сравнению с шабашниками.

Буденгай смутился, побагровел:

– Есть такое время – чтобы жар в костях выплеснуть, плоть баловнуть. И всей

чародейской братии быть нужно очень, чтобы другие не заподозрили – вдруг, в

неположенное время похотям предается.

Здоровяк кашлянул, обернулся к волхву:

– После одного такого шабаша отправил меня старик за похмельным

барматуем. А я молод был, кровь играла. Еще и книг умных начитался. Увидел

бедняков сельских, сердце от боли сжалось. Я то же думал, что во всем мире

цветущий сад, да медовые соты, а тут… И девчушка приглянулась, Даверой звали.

Вернулся в башню, а сердце горит. Перед глазами она, чары путаю, зелья не те

подношу, колдуна того не слышу. Терпел старик полгода, да и отпустил меня на

волю. В подарок скатерть-самобранку оставил. У него сестра дальняя их рулонами

шьёт.

Пармен перестал ковырять в носу, удивился:

– Так чего ж весь мир не накормить? С одной скатерти целая деревня жрать

может.

Буденгай хмыкнул:

– Не положено. Скатерть заслужить надо, чтобы ценилась, чтобы мощь

волшебная не исчезала. Потому их и прячут – на дне озера, в пещере, под пузом

дракона. Ну, так вот. Пришел я в то село, Саузри. А что делать, если не охота мне

по-крестьянски жить? К тому-ж, приемыш убежал. С женой подался в эти края.

Воров и убийц тогда в Турмагу много ссылали, сейчас только вольники прут.

Подался в королевскую армию, дорос до воеводы. Не буду врать, ведовская

силушка пригодилась. Бдил за порядком, наказывал виновных. Пытался крестьянам

помочь, им тяжелей, чем торгашам живется. Как-то среди этих дел еще и дочурку

зачать умудрился, вот только Давера при родах преставилась.

Авенир слушал, открыв рот. Умеет дядька сказы ложить, а может, просто

изголодался по речам? Старик продолжал:

– Не слушали. Мол, какой-то воин пытается их хозяйству учить. Когда король с

ума сошел, подал в отставку – и Миланье добро, и для себя хоть пожить – а то все

для других. Построил Велесово колесо, как начала погода портиться – дожди из

пепла, земля в камень превратилась, жара – стали за едой приходить. У меня-то

небесный оазис остался. Я людям за бесценок отдаю, жалко их. Велесов круг – это

наказ от Высшего, над ним природа не властна.

– Как того колдуна звали, что под крылышком пригрел? – Марх припал к коню, осматривал шею, пальцами щупал прозрачный ремень.

– По-разному. В народе то Феликом кличут, заумные Фаэлсиргром зовут. Он