Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Волхв постучал. Двинул посильнее. Не дождавшись ответа, стал, что есть

мочи, бить ногой по дощатым вратам. Крики поутихли, раздалась тяжелая поступь.

Зычный голос недовольно гаркнул:

– Какого лешего в такую рань принесло?

Марх крикнул:

– Лешие к такой хибаре и за версту не подойдут, побрезгуют. Разве что

пустынник одичалый решится. Прими гостей, перлый!

– Так вас там целая свара! Старуха, готовь котел, завтракать пора.

Скрипнула щеколда, заскрежетал засов, щелкнул замок. Створки

распахнулись. На путников смотрел здоровяк, в две сажени ростом, да и в плечах

такой же. Красное лицо блестело, по нему текли желтоватые капли, глубоко

посаженные глаза насмешливо смотрели на гостей. Крупный нос испещерен

мелкими черными точками.

От мужика веяло жаром и потом. Волчовка стара, шерсть поистерлась, вся в

прорехах. Руки мощные, слово деревья, но мышц не видно – затекли жиром от

оседлой жизни. В хозяине промелькивала былая мощь славного витязя, что мог

разом вскочить на коня, а по нужде и взвалить того же коня на плечи. Буденгай

отошел, поклонился:

– Здравы будьте. Проходите, извольте кушать.

Мужчины вошли. Муравита волхв держал за узду. Буденгай слегка хлопнул

существо по спине, то прогнулось, чуть не завалившись на бок. Расхохотался:

– Знатный конь. Был у меня такой. Хороша животина, умная. Только хиловата, не чета моим лошадкам.

Двор был пышущим жизнью оазисом среди выжженной турманской пустыни.

Вдоль дорожки, ведущей в дом, колебалась высокая сочная трава. На огороде

разрастались гигантские тыквы, кабачки, картофель, из стайки доносились

хрюкающие и булькающие звуки, блеяние баранов и коз, кудахтание кур. Слева от

дома, в небольшом саду, на деревцах наливались соком здоровенные сливы, яблоки, груши. Волхв рассмотрел сооружение. Увиденные им снаружи шесты от

забора тянулись к центру терема, соединяясь в один хвост на коньке. Между собой

перетянуты широкими прозрачными лентами – то ли шелк, то ли тончайшая сеть.

Солнечные лучи, проходя через этот решетчатый щит, рассеивались и сбавляли

жар.

Уселись за уличный стол. На нем уже стояли пироги с капустой, яблоки, зажаренный барашек, умещались кувшины с квасом и морсом.

Корво охнул. Знал бы, что так будут потчевать, прошел бы мимо скудной

таверны с ее волосатым одноруким поваром.

Все уселись. Как и полагается, хозяин дома устроился во главе. По правую

руку сел Авенир, по левую – Марх. Перед Буденгаем стояла огромная кастрюля, в

ней еще кипела похлебка. От варева шел странный запах. Мужик подмигнул:

– Это Миланья для меня приготовила, потому никому не отдам. А вы

угощайтесь, чем душа возжелает.

Аппетит разрастался. Желудок на радостях запел, раздулся, забыв прошлые

подвиги и отталкивая тавернские харчи вниз, поближе к земле. Гости бросились на

снедь, уминая пироги с бараниной, запивая морсом. На месте съедаемой пищи

возникала новая, щекоча ноздри и дурманя разум.

На удивленные взгляды Буденгай махнул рукой:

– Самобранка. У колдуна одного в кости выиграл. Надоело уже, какое то все

ненастоящее. То ли моя готовит! Вот и сейчас, необычный супчик, с пряностями

вестимо.

Волхв откинулся на спинку стула, развязал пояс.

– Зачем прутки сверху висят? Солнце ведь закрывают.

Хозяин довольно заурчал:

– Это и надо. Зато у меня тут не жарко. И дождь когда идет, распыляется

туманом, дышать легче становится. А всякие хлопья, комья и пепел скатываются за

ограду. Сгребать, конечно, трудно, – зато эти осадки лучше любого навозу.

Авенир удивленно посмотрел на Буденгая:

– Зачем удобрения, если самобранка есть? Поесть-то всегда готово?

Мужик поперхнулся, непонимающе уставился на волхва:

– Ты что? Это первые пару недель вкусно. А потом… Э-э-х. Саморощенное

завсегда лучше колдовского.

Из сеней вышла Миланья, высокая полная женщина. Черные как смоль

волосы, повязаны в узел, глубокие горящие глаза цвета дубовой коры, загорелая

кожа и пухлые поджатые губы. Увидела Буденгая, всплеснула руками:

– Ты что же это наделал, хрыч старый? Ты почто все помои сожрал? Свиней-то

теперь кормить нечем, ленивый обжора!

Миланья, сыпя ругательствами, как бывалый наемник в разгар битвы, исчезла

в стайке. Буденгай нисколько не смутившись, кивнул гостям:

– Пожалуйте в умывальню, мужи. А то прет так, что и у хрюшек хвосты колом

становятся. У меня здесь чистота. Зверушку оставьте в стойле, накормим.

Вошли в терем. Изнутри он казался еще больше. Стены, пол, потолок покрыты

просмоленным красным деревом, возле печи в ониксовой подставке горит лучина.

В помещении пусто – крепенький стол, три табурета, да скамья возле стены.

Справа и слева прилажены двери. Хозяин повел в левую. Та открылась без скрипа, железные петли смазаны жиром до черноты. За дверью оказалась треугольная

темная комнатушка с витой лестницей, ведущей вниз. В каменном подвале жарко, стоят кадки, черпаки, в углу на жаровне краснеют гладкие булыжники. Рядом, в

бочонке с водой отмачивается березовый веник.

Буденгай парил знатно, изо всех сил. Сначала подлил ковша три, из жаровни с

треском повалил пар. Авенир сжал зубы, горячая волна охватила, щипая тело.

Пармен, охнув, лег, прижался к камням на полу – хоть и теплые, но остужают.

Марх улыбался, Корво раскраснелся, как малина в цвету. Пышный хозяин достал с

полки короб, в руке белела горсть грубой соли:

– Ну-ка молодцы! Каждому по горсти и втирайте, только с глазами

осторожней. Соль с Великой Горы, укрепляет дух и наполняет мощью. Да заодно