Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

Маленькую речушку останавливала груда тел. Полуистлевшие, распухшие, искалеченные трупы безобразно нагромождались друг на друга. Глазницы пустые, жирные вороны лениво переминаются с лапы на лапу, назойливо жужжат тучи

огромных черных мух. Даже свежесть зелени не могла забить смрад мертвой

дамбы.

Авенир издал протяжный стон, стараясь сдержать приступ тошноты, отвел

взгляд.

– Что за битва здесь была?

Сивуш помрачнел:

– Это не битва. Сцер устраивал чистки.

– За что?

– Везде изменников подозрит, обезумел. Считает, что из-за сельского люда

джунгары напали, мол, беглый донес. Его головорезы-опричники врываются в

дома, убивают, насилуют, звереют от крови и безнаказанности. А рабы потом тела

скидывают в проруби – чтоб чума не пошла. По весне мертвецы всплывают и

забивают собой речушки.

Выросли первые домики. Юноша велел становиться обозом, раскидывать

тенты. С телег поспрыгивали мужики – доставали топоры, разжигали костры.

Бакун уже поставил отвоеванную наковальню, соорудил горнило и долбит молотом

какую-то железку. Освобожденный Тулай помогает, как может – раздувает мехи, носит воду, суетится. За пару месяцев освободительного хода хунн стал своим, послушным, исполнительным, молчаливым. Авенир осмотрел лагерь, отдал приказ

накормить Унтц-Гаки и направился осматривать ближайшую деревню. Сивуша

взял с собой, за старшего остался Корво – беглый крестьянин за время похода

отличился решимостью.

Заморосил дождь, охладил растревоженную горячими лучами покрытую

коростами кожу. Молодой волхв задирал голову, подставлял ноющее лицо. Два раза

спотыкался и чуть не поклонился с целованием земле. Послышались шорохи, наглые выкрики, хохот. За домом четверо наемников сцера потешались над парнем

– гоняли саблями, кидали булыжниками. Парень отмахивался палкою – левый глаз

заплыл, ухо ободранно, по щеке течет алая струйка. Он падал от попадающих

камней, но отмахивался от нападавших, зло кричал простуженным голосом.

Удар булавы смял голову первого наемника в кашу. Красный колпак остался

нелепо выпирать из плеч. Грузное тело в черном бархатном кафтане осело, трое

остальных изуверов на секунду впали в оцепенение. Парень, не теряя времени, ткнул расщепленным концом палки и второй воин с криком схватился за ухо.

Молодой святич куницей подскочил к обидчику, выхватил у него из ножен саблю и

саданул по шее. Двое потянулись к оружию – и оцепенели, зависнув в воздухе, безвольно подергивая ногами. Авенир что-то прошептал и изуверы исчезли.

Сивуш плюнул через плечо:

– Что это ты?

– Отправил к джунгарам в стан. Или куда подальше.

– А не проще убить было?

– Мне нельзя прерывать жизнь. Так Евлампия сказала. Насколько могу, не

убиваю.

Парень стоял наготове, пальцы впились в трофейную саблю так, что побелели

костяшки. Губы разбиты, сам в разорванной льняной рубахе, на ногах лоскутья.

Сивуш подошел к юноше, двумя пальцами вырвал оружие.

– Я пока подержу, а то ты устал, порежешься ненароком. Как тебя звать, смельчак?

– Дрын.

– А что к тебе молодцы то пристали? Видать в кабачке в кости проигрался?

Дрын утер рукавом сопли и кровь, на глаза выступили слезы, голос захрипел:

– У меня дома жена молодая. Хотели взять… право первой брачной.

– Понятно. А как жить-то собираетесь? Неурожай нынче.

– Домов много пустых стоит. Хлева без хозяев с животиной, да поля

некошеные.

– Мародерничать, значит?

– А чо? Все так.

Авенир вмешался.

– Вот что, Дрын. Надумаешь, приходи в наш лагерь. К сцеру пойдем,

справедливости просить.

Парень попятился, глаза стали как чайные чаши.

– Да как же? Лучше схоронитесь где. Попадете к нему в лапы – со свету

сживет, душу в отстойник закинет. Он же с самим Ишгаром в совете.

Сивуш хлопнул юношу по плечу:

– Твое дело. Чую, дух в тебя геройский, а вот сердце заячье. Если сердце

посмелеет, будем рады тебя у костра с гори-травой привечать. За свободу и в

поганую яму можно.

Святич с волхвом покружили меж домиков и, не увидев никаких признаков

засады, воротились в стан. Палатки уже поставили, мужики жарят мясо, крики, смех. Кто-то борется, некоторые точат косы – переходить на джунгарские сабли и

кинжалы непривычно, но некоторые опробовали и их. Сегодня объявлен отдых, волшебная троица поставила защитные плети – изуверы сцера не пройдут.

Вечно уставший маг Гисс приподнял медное кольцо, два раза стукнул в

массивную дубовую дверь. По верованиям дуб охранял от злых чар и обезвреживал

любой яд, проносимый через его арку. Петли скрипнули, сквозь щель сочился

ядовитый красноватый свет. От двери вела ковровая дорожка, изрядно потертая: там и тут из нее вылезали вихрастые клочья, прорехи обнажали серые запыленные

камни. В центре зала возвышался огромный черный трон, на котором сидел не

менее огромный, похожий на ветхого медведя, сцер. Лицо изрезано морщинами, бегающий взгляд из-за опухших век казался диким, схожесть с загнанным зверем

поражала. Кожа без солнца стала серой, иногда правая щека подрагивала, губы то и

дело кривились, словно что-то терзало правителя изнутри. Из потолочной мозаики

струился, окрашиваясь в рубин, солнечный свет. Маг неуверенно приоткрыл дверь

– от господина в последнее время можно ожидать чего угодно.

– Кто? А, Гисс, входи. В этой мятежной земле уже никому нельзя доверять.

Лишь изуверы, да… ты. Зачем пришел?

– Сцер, на входе в город образовалось… магическое пятно. Никакими силами

не пробить, пустота и все. Возможно, боги хотят дать знак, но…

– Это все ложь. Предатели собрались, хотят свергнуть своего властителя.