Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

– Хочу оживить людскую фантазию. Да, я стяжатель, мне развитие во имя

развития чуждо. Но зато блоки пройдут интенсивную проверку, у лаборатории

будет много полезных данных. Ваш отдел в этом скоро убедится.

Глава 22. Невинная

Оранжевые язычки неуверенно поднялись и лизнули нанизанного на вертел

кабана. Гуцуп стиснул неполнозубые челюсти, хворост с треском надломился и

бродяга подкинул веток занявшемуся огню. Пламя жадно объяло добычу. Запах

дыма заглушила сладкая вонь паленой щетины, смешиваясь с ароматом

жарящегося мяса. Капли жира, шипя стекали по туше и срывались на краснеющие

угли. Улейх достал небольшой цветастый туесок. Разбойник поморщился:

– Испортишь мясо своими травами, зарежу.

Второй посмотрел испуганно, убрал приправу в мешок. Стал оправдываться:

– Надо вонь от мочи перебить и хворь изгнать. Мало ли какая зараза.

Первый повернул вертел, улегся на тюфяк.

– Скотина то степная, чистая. Это от домашней свиньи можно занемочь. Да от

трав твоих скорей ноги протянешь. Рюмик-то, покойный, после твоих корешков

прямо в седле обделался. Да еще подле кагана. Обоих резать пришлось. Его то что

– таких, как он – сотни, а коня жалко. Посмотри, чего там еще есть?

Молодой степняк повернулся к лежащему на песчанике телу, стал рыскать в

кафтане. Из глазницы, руки и груди торчат неоперенные стрелы. Женщина

оказалась горда, не бежала, не молила – даже когда насиловали, не проронила ни

звука. Уже потом Гуцуп, издеваясь, стрелял. Почти в упор. Сначала в руку, потом в

грудь и, наконец, в голову. Улейх же ощущал себя побежденным, униженным, осмеянным. Одно дело, когда крестьянки орут, убегают, плачут, сопротивляются.

Испытываешь презрение к этим оседлым, похожим на человека, скотам. Таких и

взять не зазорно. Но когда молчат и тихо ненавидят… Мысли прервал грубый

окрик:

– Ну, слизень, чего там? Хватит у этой бабы в нутрях ковыряться. Потом еще

такую найдем.

– Нет ничего. Здесь люди нищие, турмы их не жалуют.

Гуцул огрызнулся, почесал толстое брюхо:

– Будто нас жалуют. Пока сами не оборотимся, мы для них как помои. Как

придем в пристань, надо Махора прирезать. В жертву Ваалу. Надоело уже

человеком быть, только и делаешь, что за стеной путников гра…

Череп Гуцупа пробил тяжелый тесак, на лицо худого брызнула кровь с

похожим на студень мозгом. Испуганный Улейх открыл было рот, пытаясь

закричать, но услышал лишь бульканье. Из горла торчало кривое черное лезвие.

Крови на металле не было.

Грозный мужчина соскочил с гнедого коня, встал над бьющимися в агонии

телами. Лысая голова блестит на солнце. Темная, из вареной кожи безрукавка с

медными застежками, по крепким рукам пробегают изогнутые шланги вен, шерстяные штаны плотно обхватили ноги, прорисовывая каждую жилку. Густые, черные как смоль, брови сдвинулись, один глаз закрыт повязкой. Человек протянул

руку и без усилия выдернул клинок из горла степняка. На лезвие проскакивали

красноватые жилки. Ухмыльнулся:

– Проклятие не вернется, пока не будет пролита невинная кровь. А эти уж

точно не ангелы. Хорошо, что обед приготовили.

***

От дома Фемиста герои пошли короткой тропкой, благо старый монах указал

направление. Невидимая дорожка петляла среди буераков и колдобин, после

путников над землей еще долго витала красноватая пыль.

Огненный шар поднялся высоко над горным хребтом, опалял кожу, слепил

глаза. Авенир с Парменом намотали, по совету Фемиста, тюрбаны, закрыли тканью

лица, оставив лишь узкие щелки для глаз. Корво махнул рукой, мол, ему солнце не

страшно, да и пустую голову напечь невозможно, сидел на коне прямо, смотрел, почти не щурясь. Рыжая поросль под лучами сияет как огненные языки, борода

спереди закрывает массивную шею, которая со спины кажется продолжением

головы. Под легкой кольчугой видны массивные плечи и торс с небольшими, уже

вытопленными спавшими боками.

За время путешествия бородач немало схуднул – долгие переходы, отсутствие

кабанины, схватки с мелкими шайками дали результат. В правой руке поводья, левая крепко зажимает фальчион. Здесь, среди каменистой пустыни, нужно всегда

быть начеку. Хоть до первых ворот турмов и идти еще пару дней, по местности

рыскают любители легкой наживы – одинокие разбойники, степняцкие шайки, да

искусные асассины.

Авенир погладил морду Унтц-Гаки. Муравиту было тяжело в жарком климате

– такие существа привыкли обитать под землей в темноте и прохладе, но животное

не показывало усталости, лишь по мелкому дрожанию волхв определял, что друг

изможден. Иногда останавливался, смачивал блестящую голову водой.

Смуглый был в этот раз немногословен. Конь послушно шел за героями,

Пармен же просто сидел, точил кинжалы, да напевал под нос заунывную мелодию.

Авенир подсовывал бодрящие травы, настои – но юноша отнекивался, молчал, отрешенно смотрел вдаль.

Ветер донес запах дыма. Кони всхрапнули, замотали мордами. Герои

настороженно вгляделись в даль. В мареве виднелась восходящая в небо, тоненькая

черная струйка. С места, от которого исходил дымок, что-то копошилось.

Подойдя, путники увидели двух марглов. Существа катались по земле,

поднимая столбы пыли, когтистые лапы бешено вращались, пытаясь выцарапать

врагу глаза. Зверьки тяжело сопели, бились уже долго, но никто и не собирался

уступать добычу. Добычей же были два обгорелых тела, положенных друг на друга.

Под ними еще оставался жар, лохмотья одежды тлели, дымились.

Корво мягко спрыгнул с коня и, с несвойственной такому бочонку легкостью, подобрался к марглам. Резкий выпад, и вот, в руке яростно трепыхается, дико