Вендари. Книга вторая

– Мы уже одни, – шепотом сказал Монсон. Рада не ответила, лишь ближе подвинулась к нему, чтобы лучше чувствовать его внутри себя.

После, когда они покинули кухню, их встретил голый поэт в заваленной книгами комнате. Он и еще несколько человек без одежды сидели на старом диване бок о бок и разговаривали о Ницше, Кафке и Джеймсе Джойсе. Другие, в одежде, ходили по комнате, стояли у окна, сидели на кровати и стульях, принимая участие в разговоре. Нагота друзей, казалось, совершенно не беспокоила их.

– Обещаю, тебе они понравятся, – сказала неделю спустя Рада своей подруге Мэйтал. – К тому же Монсон сам просит познакомить его с моими подругами. А у меня кроме тебя и Клодиу никого больше нет.

– Кажется, ты действительно влюблена в него, – сказала Мэйтал. Рада покраснела и пожала плечами. – Не думаю, что таким, как мы с тобой, стоит в кого-то влюбляться.

– Зачем тогда жить? – Рада снова улыбнулась и рассказала о том, как занималась любовью на кухне, в то время как кто-то приходил, чтобы взять молоко из холодильника. Потом рассказала об обнаженной полемике в заваленной книгами комнате.

– Им бы встретиться с Ницше лично! – рассмеялась Мэйтал.

– Ты встречалась с Ницше?

– И даже призналась ему, что еврейка, а он сказал, что ему плевать!

– Обещаю, что с друзьями Монсона будет веселее, чем в баре Боаза Магидмана, – сказала Рада, но Мэйтал, казалось, уже и сама жаждала этой встречи.

Они договорились на субботу следующей недели. Но на этот раз вместо Гринвич-Виллидж Монсон повел их в Бруклин, в район Хайтс. Там среди старых, пришедших из прошлых веков зданий, они остановились возле каменного дома викторианской эпохи. У входа росло старое высокое дерево. Его ветви доставали до окон верхних этажей дома. Привезшее их такси лихо сорвалось с места, свернуло с Пьерпонт стрит на Генри стрит, скрылось из вида.

– Ого, я ждала тараканов и пустого холодильника, – как-то не к месту пошутила Мэйтал, но Монсон неожиданно рассмеялся. Его смех гулко разнесся по ночной улице.

Они поднялись по каменным ступеням, минуя крохотный палисадник. Дубовая дверь была не заперта. Монсон жестом предложил Раде и Мэйтал войти первыми. Свет внутри не горел.

– Это что, вечеринка с сюрпризом? – шепотом спросила Раду Мэйтал. – Я чувствую здесь мысли других людей. – Она вдруг напряглась, замерла на месте. Входная дверь захлопнулась за спиной. – Что-то не так, – сказала Мэйтал.

Рада позвала Монсона по имени. Он не ответил. В сплошной темноте ничего не было видно.

– Аллан, что происходит, черт возьми? – Начала не то злиться, не то бояться Рада.

Затем она увидела яркую вспышку, похожую на молнию, которая на мгновение осветила все вокруг, услышала громыхнувший выстрел. Дробь из ружья пробила Мэйтал грудь, превратив в кровавое месиво. Кровь и раздробленные кости брызнули Раде в лицо.

– Только дернись, и я отстрелю тебе голову, – пообещал ей Монсон.

Вспыхнул свет. Рада увидела крупную, мужеподобную женщину с дымящимся ружьем в руках, увидела Мэйтал. Она с трудом дышала, но была жива. Кровь ее хозяина, Гудэхи, не позволяла ей умереть. Ее собственная кровь все еще текла, но раны уже начинали затягиваться.

– Нужно отрубить ей голову, – сказал Монсон.

– Нет! – Рада все еще хотела верить, что все это какая-то безумная шутка.

Широкоплечая женщина, похожая на Монсона, шагнула вперед. В руке у нее был нож для разделки мяса. Она замахнулась. Рада перехватила ее руку, но Монсон тут же воткнул ей в спину нож. Сталь прошла между ребер, пробила легкое. Рада захрипела, упала на колени, пытаясь вытащить нож из спины, но не в силах дотянуться до него. Изо рта у нее потекла кровь.

– Скажи, такие, как ты, правда чувствуют боль или же это притворство? – спросил Монсон. Голос у него был тихим, зловещим, свистящим.

– Почему… Почему ты это делаешь? – спросила Рада, харкая кровью.

– Почему я это делаю? – Он неожиданно рассмеялся. – А почему ты делаешь то, что делаешь? Скольких людей ты убила? А твоя подруга?

Рада попыталась ответить, но зашлась кровавым кашлем. Монсон назвал ее тварью, вампиром, исчадьем ада. Он говорил, что уже давно следит за клубом Боаза Магидмана. Говорил, что доберется до каждой твари, что посещает этот клуб. Говорил много и страстно. Говорил своим зловещим, свистящим голосом. Но он ничего не знал о Клодиу, не знал о Гудэхи. Для него существовали только их слуги, которые правят этим миром. Не их хозяева.

– Откуда вы взялись, черт возьми? – спросил Монсон, вытаскивая свой нож из тела Рады. Воздух пробитого легкого со свистом вырвался из раны, образовав кровавые пузыри.

Когда Монсон жил в Дакоте, один из слуг сородича Клодиу убил его родителей. Сам Монсон и его старшая сестра спаслись. Они прятались в шкафу, пока незнакомец, перерезав горла их родителей, собирал кровь в медицинские колбы. Слугой был мужчина. Монсон запомнил его лицо. Особенно глаза. Он и сейчас видел их так, словно с того дня и не прошло пятнадцати лет. Помнила и его сестра. Та самая сестра, которая отрубила Мэйтал голову ножом для разделки мяса. Ее зовут Вильда. Ей скоро тридцать, но она все еще девственница.

После смерти родителей она может думать только о мести. Да и отвращение к жизни слишком сильно. Она ненавидит этот мир, ненавидит свою жизнь. Каждый месяц она думает о том, чтобы убить себя, но ее сдерживает лишь понимание того, что где-то там ходит тот, кто убил родителей, сломав ее жизнь. Где-то там, в темноте, прячутся десятки монстров, которые пьют человеческую кровь. И об этом знает не только Вильда. Есть и другие люди, которые блуждают по стране в поисках этих тварей. Все это Рада видит в мыслях брата и сестры Монсон. Все их мысли, все их чувства, все воспоминания. И слова не нужны. Она переступила эту грань, по которой шла уже так долго.

От понимания этого закружилась голова. Чужие мысли лились и лились, наполняя сознание, словно хотели разорвать мозг. Это причиняло больше боли, чем рана от удара ножом, нанесенная Монсоном – человеком, которого Рада готова была полюбить. И еще все это отвращение, которое роилось в его голове. Отвращение к ней. Рада упала на пол, свернулась эмбрионом. И в отвращении этом был смысл. Скольких людей она убила? Скольких заставила страдать? Чужие мысли проникли, словно вирус, в кровь, вызывая ненависть и отвращение к самой себе. Хотелось забыться, уснуть, умереть. Рада стиснула зубы и тихо застонала.

– Больно? – ехидно спросил Монсон, решив, что причиной ее страданий является нанесенная им рана. Рада слышала его свистящий голос, который начинал ей казаться голосом другого человека, не того, которого она знала. Он стоял над ней с ножом в руках и, угрожая причинить еще больше страданий, требовал назвать имена остальных подобных ей тварей. – Сколько вас в Бруклине? А по всему Нью-Йорку? Мне нужны адреса, фамилии. Я хочу знать все ваши слабые места, чтобы избавить мир от этого проклятия… – Он продолжал говорить, а Рада чувствовала, как затягивается на ее спине рана, возвращаются силы.