Вендетта

— Не знаю. На что ты намекаешь?

— На то, что эти акулы умирают снова и снова, каждые несколько минут. Ты представь, какая для них это пытка. Они рождены, чтобы быть убитыми.

— Да игрок просто тренируется. Или спускает пар.

— Какая разница, ради чего их убивает игрок. Ты взгляни в их глаза, дикие, полные просьбы «Да убейте же вы нас окончательно».

— Их рожи специально такими дикими и сделали, чтобы нас пугать.

— Да ты в глаза посмотри!

— С твоего скрина даже рожи не разобрать, не то что глаза.

— Это у тебя скрин, а я всё вижу реал-тайм.

— Акул я сама вживую не видела, но уверена, что они движутся как молнии и уж точно не останавливаются попозировать, чтобы Орфи их разглядел. Так что тебе кажется.

Максу нечего было возразить, так что он собрался применить крайний аргумент «ой всё», но внезапно вспомнил, что всегда можно прицепиться к другому доводу:

— Ты сказала, что игрок просто спускает пар. Как мы до такого докатились? Почему нам, чтобы спустить пар, надо именно убить?

— Все люди разные. Кто-то рисует, чтобы стало легче. Кто-то идёт в лес и орёт. Кто-то, да, стреляет по виртуальным акулам. Может, ему предки мозг выели, или дети, или злая учительница, или начальник, или клиенты на работе.

— Так зачем мы выедаем друг другу мозг, доводя до такой точки, что охота удавить нечто живое, чтобы успокоиться?! Ладно, когда ты прыгнула на гриб, он был картинкой с шарманкой... А эти акулы именно что живые. Их бесконечная смерть — настоящее преступление. Но всем пох.

— И что из этого следует? — сквозь нейтральный текст сквозило нетерпение. — То, что ты более правильный, раз у тебя нет потребности стрелять по мобам?

— А почему, чтобы что-то критиковать, надо быть обязательно правильным, безгрешным и светить белыми доспехами? Я не святоша; я лгу своим близким, каждый день, и не знаю, зачем это начал, можно ж было сказать, что я не хочу ни в какую Европу и честно попросить денег на нейро, но нет, надо было начать скатывать этот ком лжи, который теперь катится по моей жизни, становится всё больше и больше, и никак не может остановиться! Я хреновый сын, хреновый друг, но по крайней мере, ложь — это не насилие над личностью. Ложь и насилие — вообще несравнимые вещи. Так что я имею такое же право критиковать происходящее, как и любой другой, — выпалил Макс.

Но, перечитав свою тираду, он спешно стёр её. Во-первых, вряд ли Рокси что-то поймёт из истории с Европой и нейро, во-вторых, признаваться в своих грешках перед девушкой, которая тебе нравится — это первый штрих креста на совместном будущем. В-третьих, в словах Рокси вовсе не было того обвинения в псевдо-безгрешности, которое почудилось Максу поначалу и так его зацепило. Поэтому парень ответил лаконичным:

— Да я же просто рассуждаю.

— Орфи, от твоих рассуждений мало толка. Хочешь — пиши письмо разрабам, собирай петицию с подписями.

— Я б собрал, но что в ней писать? Агитировать за откат ИИ? Ну так это будет убийство уже рождённого разума, который обрёл собственную, а не написанную сценаристами, память.

— Итак, к чему мы пришли?

— Пока — ни к чему...

Тренер на площадке случайно взглянул вверх, на балкон, и застыл. Макс не видел выражение его лица, скрытое шлемом, но был уверен, что игрок чем-то крайне удивлён.

Тренер взял балкон на прицел и выпустил ракету. Макс дёрнулся, но понял, что снаряд летит вовсе не в него, а куда-то над ним. «Вот параноиком стал с этой стервой», — думал он, пока взрыв от ракеты аннигилировал тросы балкона уровнем выше.

Бетонная плита свалилась на Макса: «Вы убиты игроком Лилит».

***

На точке возрождения Макс появился почему-то вместе с Каликом. Значит, респавн на «Экстерминатусе» был одинаков и для игроков, и для неписей — не считая привязанных к полосе препятствий.

— А ты здесь как оказался?

— Пока прятался по всему титану, услышал твой голос и подошёл ближе. А потом на нас свалился балкон, — ответил обезьян. — Ты ж не выдашь меня своему другу?

— Нет. И он мне не друг. Так, временный компаньон, — поморщился Макс.

— Интересные вещи ты говорил там, на балконе...

— Всего лишь размышления.

Калик помялся.

— Мне никак не вернуться домой. Ты ведь добрый игрок, может, поможешь?

Максу подумалось, что это, должно быть, карма. Раньше он клянчил у всех деньги в Юниверсуме, теперь — все просят у него, то в игре, то в жизни. Надо срочно заняться раздачей долгов. Игрок взглянул неписю в глаза, и увидел в них что-то маленькое, честное, сияющее — просто желание быть ближе к семье, пусть и электронной.

Поэтому Макс отправился опрашивать всех окрестных капитанов, не отчаливает ли кто на Цицерон, и заплатил одному — чтобы тот доставил Калика домой. Попутно он подарил Лилит ещё два фрага, но это его ничуть не бесило. Макс уже воспринимал её стрельбу, как данность, с которой можно мириться; как штормовую погоду или привычную боль в подвёрнутой ноге.

Чип и Дейл спешат на Цицерон

— Максик, это что за приколы? — спросила мама. Она только что получила от сына фотку из Мака.

— Голландский Макдак, ма! Ты ж сама просила меня отведать местной кухни и прислать пруф.

— Не придуривайся, ты же знаешь, что я имела в виду.

— Да вся их кухня — рагу в горшках и салаты. Ничего такого, что прям нигде больше не найти.

— Это правда, — признала собеседница. — А мы с папой сегодня ели свинину в листьях. Знаешь, какая вкусная? Объедение.

— Будто бы свинина — это экзотика?

— Сынуль, экзотика — это как раз листья, у нас такие не растут. Забыла, как называются. Лаолао... что-то такое... — она помолчала. — Ты б рассказал, как твои дела, как Диана.

— Диана? Нормально. Как всегда.

В трубке раздался глубокий вздох.

— Я думала, ты сам мне расскажешь, но... Я зашла в экстаграм Дианы. Подруга твоя каждый день постит фотки. А там всё места родные — проспект Становой, парк тридцатилетия А-Тэ...

Сердце Макса заколотилось в груди. Что ответить? Что Диана публикует старые фото? А вдруг что-то пойдёт вразрез и с этой версией?

— Я должен тебе кое-что сказать, — сын собрался с мыслями. — Мы с Дианой расстались.

Надо же, в кои-то веки поведал правду. Но истина всегда выглядит какой-то голой, поэтому Макс спешно добавил: