Венец славы: Рассказы
Шрифт:
У Барри не было часов, и от волнения он едва не забыл посмотреть на большие стенные часы за спиной. Уже двенадцатый час. В дверь ввалилось еще несколько студентов, а вслед за ними вошел и сам профессор Тэйер, удостоивший Барри лишь небрежным взглядом. В руках у профессора был черный ящичек. Магнитофон? Выглядел Тэйер как всегда, разве что лицо чуть больше отдавало в желтизну, зато одет он был в лучший из двух своих серых костюмов и тщательно причесан, каждая тусклая седая прядка на месте. Терпеливо подождав, пока девушка в пончо и джинсах освободит проход, Тэйер с достоинством, ни на кого не глядя, двинулся в самый конец аудитории. Барри впился глазами ему в спину. «Если бы только… Если бы только профессор решил прочесть лекцию сам». Обалдело, как сквозь туман, он смотрел вслед Тэйеру, но потом вспомнил, что сегодня лекцию впервые читает он,что это его дебют, что эта лекция отдана емуи что все взгляды сейчас обращены на него и только на него. Было страшно пошевелиться, казалось, что его сразу же вырвет, но он все-таки прошел к двери и закрыл ее. Дверь хлопнула чересчур громко. Кто-то хихикнул, и Барри
А сейчас все уставились, будто ждут начала спектакля.
Барри повернулся и пошел назад — кафедра почему-то оказалась очень далеко. И ноги совсем не гнутся. Он ощущал каждый свой шаг, чувствовал, что все на него смотрят, следят за ним; поравнявшись с каким-то непонятным сооружением — это был взгроможденный на переносную подставку гигантский телевизор, которым пользовались на других занятиях, — он споткнулся о шнур, и все затаили дыхание, ожидая, что он упадет. Наконец добравшись до кафедры, он открыл первую попавшуюся книгу, хотя перед глазами плясали черные точки, потом достал стопку исписанных за ночь страниц и поглядел на них. Нахмурился — пусть студенты думают, что все в порядке. На деле же в первые доли секунды он не увидел вообще ничего… потом различил какое-то слово, но не понял, что оно означает. Аудитория замерла. В последнем ряду, за тем столом, где обычно сидел Барри, сейчас, сложив руки на груди, сидел Тэйер. Но он был очень далеко, и Барри не мог разглядеть его лица.
— Сегодня… Сегодня… Сегодня…
Барри замолк и начал сначала. Слишком тихо. Он повысил голос:
— Сегодня я буду говорить о… о вызывающей жаркие споры проблеме первенства, то есть я хотел сказать авторства… Наша сегодняшняя тема… — Он облизал губы и, прищурившись, вгляделся в первую фразу конспекта. Там было что-то о системе образов Шекспира… спорный довод, выдвинутый одним ученым, о повторяемости образов в поздних пьесах… Но к чему это относится? Может быть, перепутались страницы и эта должна быть в конце? Он взял из стопки следующую страницу и начал читать вслух первый абзац, он читал таким пронзительным и в то же время таким решительным голосом, что несколько студентов машинально начали записывать. Он читал что-то про четыре основных принципа, которыми следует руководствоваться в сложном искусстве анализа почерков. Все шло хорошо, пока из коридора вдруг не влетела опоздавшая студентка; с шумом захлопнув за собой дверь, она вытаращила на него глаза — она, кажется, не туда попала, да? — потом аффектированным театральным жестом хлопнула себя по щеке: «Ой, вы же ассистент!» — и все засмеялись. Она прошла на свободное место куда-то в глубь комнаты. Барри смотрел на нее. И вдруг все исчезло: эта девушка и вообще все вокруг. Он стоял и смотрел в пустоту. Через мгновенье вокруг снова затихло. Дурнота жидкой мутью равномерно растеклась по телу, он чувствовал ее даже во рту, даже в глазах и боялся резко пошевелиться. А они только и ждут, чтобы он пошевелился! Вдали, откуда-то из правого угла выплыла голова парня, нелепая голова с длинными рыжеватыми сосульками волос, на глазах авиационные очки, в одном ухе золотая сережка; потом голова растаяла в тумане, и совсем рядом с Барри, ужасно близко, в самом первом ряду четко проступило другое лицо: сурового вида девушка — а может, это парень? — в майке с эмблемой университета, глаза пристально глядят на Барри с нескрываемым презрением. Что дальше?
— Проблема… основная проблема… Есть одна проблема… Горячие споры вызывает проблема… — пробормотал Барри и не понял, почему в глубине расползшегося тумана кто-то засмеялся; потом он подумал, что, наверно, прошло очень много времени, и вытянул шею, чтобы разглядеть, который час: было всего шесть минут двенадцатого. Прошло всего шесть минут!А он-то думал, уже полдвенадцатого. Это настолько его ошеломило, что он замолчал на полуслове и даже не закончил фразу, но поскольку все равно не помнил, с чего эту фразу начал, то решил перейти к следующему разделу лекции и сказал: — Если у вас возникнут по этому поводу вопросы, подойдите ко мне после звонка. — И неожиданно ободренный какой-то еле уловимой ноткой в собственном голосе, изобразил подобие улыбки и продолжал: — Конечно, будь Шекспир жив, тогда бы это имело значение, но он ведь умер, и те, другие, по большей части тоже… ведь сколько лет прошло… почти все они умерли… и Стерджес… в общем, все шестеро умерли… Сегодня наша тема — трагедия… По программе у нас «Гамлет». Я… э-э… мне не удалось вчера прочитать эту пьесу… Я… Дело в том, что… — Он уставился на лица перед собой. Все замерли в молчании и ждали. Никогда еще в аудитории не было такой тишины. — …У меня сложилась собственная версия насчет Шекспира и Стерджеса, — сказал он. В ту же секунду ему почудилось, что у него в самом деле сложилась какая-то версия. — …Один был псевдонимом другого, — бессвязно продолжал он, — …потом появился некто третий и вычеркнул это слово… вернее, имя… а потом вычеркнул и второе… вычеркнул оба имени.
Он судорожно глотнул. Студенты переглядывались, но в их глазах не было обычной насмешки, он видел, что они встревожены, потом все снова слилось, он не видел больше никого и ничего. В руках у него откуда-то появился кусок мела, и ему вдруг сразу стало лучше.
— Сегодня наша тема — трагедия…
И тут его осенило, он написал на доске слово «трагедия». Несколько студентов по привычке переписали с доски в тетрадь. Это придало ему смелости, он улыбнулся и с внезапным приливом воодушевления сказал:
— Шекспир умер, но мы живы, и он бы нисколько не обиделся, чего ему обижаться?.. Тяни свой воз вперед, ступая по костям…это, кажется, не его слова… или его?.. чьи это слова?., а кто-то другой сказал еще: Пусть мертвецов хоронят мертвецы!.,так в чем же заключалась проблема Гамлета?., какого черта все кончилось его смертью?.. я хочу сказать, с чего они тогда все так распсиховались?.. он был нашего возраста и… э-э… ему ведь было столько же, сколько нам сейчас, да?., и что в его жизни было такого трагичного, или, вернее, до чего все они так хотели докопаться?.. Нельзя ли было как-то этого избежать? Я хочу сказать, в чем же все-таки была трагедия?.. И вообще, что такое трагедия?.. Что такое трагедия?
Не выпуская из рук мела, он снова повернулся к ним, и из глубин памяти всплыло размытое воспоминание, он мысленно увидел профессора, у которого учился много лет назад; вот профессор сидит на краешке стола, болтает ногой, курит, задает вопросы, и вдруг Барри услышал, что сам тоже задает вопрос голосом профессора, он даже вскинул голову в точности, как делал тот: «Так о чем же, черт возьми, говорится в трагедии?» Парень с сережкой поднял руку и выпалил, что лично ему кажется, что там говорится про кучу разных людей, которые жили в каком-то королевстве, где всем заправлял король, и самое главное — это то, что… что… что все они под конец умирают. В аудитории засмеялись. Раньше на этом курсе никто не высказывал своего мнения вслух, потому что профессор Тэйер не позволял прерывать свои лекции комментариями с мест, и Барри, улыбаясь, поглядел на парня с сережкой. Господи, ему же еще страшнее, чем мне, подумал он, и пошутил, что да, конечно, вот именно, но все-таки почему они под конец умирают? Одна девушка нерешительно подняла руку и тотчас ее опустила, а Барри снова услышал себя, услышал, как он говорит, что в общем-то не так уж важно, что Шекспир умер, потому что это не меняет дела и все по-прежнему довольно трагично, ведь правда? и каково человеку оказаться в положении Гамлета, приходилось ли кому-нибудь из них попадать в аналогичную заварушку? — в ответ несколько человек так энергично закивали, что Барри не решился предложить им выступить, он не хотел отвлекать внимание аудитории, потому что теперь знал, о чем будет дальше говорить: он изложит им теорию трагедии.
Рядом со словом «трагедия» он написал на доске слово «свобода».
И продолжал говорить, взволнованно, сбивчиво говорил, что все дело в желании обрести свободу, что в этом-то, черт возьми, самая суть, что в те далекие времена все эти люди, все эти страдающие люди, как, например, Гамлет и многие другие, хотели быть свободными…но на них давили со всех сторон, на них давила целая армия стариков, этих мертвых и умирающих подонков… и точно так же продолжается до сих пор, но теперь люди поумнели, потому что они всегда могут прочесть «Гамлета» и… и что из этого следует?., какую мудрость могут они из этого извлечь?.. Суть не в том, что каждый человек непременно сыграет в ящик, продолжал Барри, тыча в доску мелом, не обязательно же, чтобы каждая ситуация кончалась именно так, но потом, конечно, все равно все этим кончается, и в этом-то смысл трагедии, вот почему они ее читают, и проблема Гамлета, как он думает, в том, что тот не рванул куда-нибудь за границу, когда объявился призрак… Пусть мертвецов хоронят мертвецы! Пусть бы этот старый хрыч тыркался под землей, как слепой крот! Да, призраку, конечно, было не сладко, для него это был настоящий кошмар, не зря же старый король сказал, что он томится в чистилище и очень там мучается, хорошо, допустим, все это жутко действовало ему на психику, но у Гамлета ведь была еще вся жизнь впереди, своя собственная жизнь… но… но как он мог обрести свободу, как он мог вырваться из трагедии, взявшей его в тиски?
— Как нам всем вырваться? — с жаром воскликнул Барри.
Они немного об этом поспорили, и Барри так разволновался, что принялся ворошить большой том Шекспира… какого черта он не заложил закладку?., и наконец найдя «Гамлета», продолжал листать, пока не отыскал место, которое почему-то помнил, — невероятно, непостижимо, но факт!., последний раз он читал эту пьесу еще на втором курсе, но отчетливо помнил, какое место ему нужно-последние слова Гамлета… и он прочитал их вслух, заставив себя понизить голос, чтобы не прозвучало слишком напыщенно:
— «Вам, трепетным и бледным, безмолвно созерцающим игру, когда б я мог… о, я рассказал бы… Но все равно… я гибну, а ты жив». [9]
Вот в чем скрытый смысл этой пьесы и вообще трагедии: я гибну, а ты жив.Это и есть самое важное, что они постигнут за свою жизнь, сказал Барри, и они обязаныэто постичь, а иначе их тоже ждет трагедия. Он слышал себя словно издалека, голос у него больше не дрожал, не срывался и звучал спокойно… Барри и не думал, что во внезапно овладевшем им удивительно возвышенном и удивительно прекрасном чувстве может крыться такая огромная сила, сила, которая рвалась из него наружу и подчиняла себе все.
9
Перевод М. Лозинского.
Лекция кончилась, он собрал книги и конспекты, — что же произошло? что вообще было? — краем глаза следя, как профессор Тэйер медленно, очень медленно приближается к кафедре. Наконец последние студенты высыпали в коридор. И в аудитории остался только Тэйер, он задержался на пороге и смотрел на Барри. Стоял он чуть пригнувшись и сжимал в руках магнитофон, будто приготовился защищаться; сколько коварства и злобы было в улыбке, с которой он смотрел на Барри! Барри запихнул книги в холщовую сумку и вышел в коридор. Мимо Тэйера он прошел не останавливаясь и даже не посмотрел в его сторону. К черту Тэйера, к черту их всех! Одно умирает, зато другое продолжает жить… Значит, его выгонят из Хилбери? Очень хорошо, выгонят так выгонят. Он вернется в Штаты и будет жить на пособие? Может быть. Ему наплевать. Выгонят его из аспирантуры или не выгонят, будет у него ученая степень или не будет — какая разница?