Венецианская блудница

– А что мне было думать? – обрушилась на него Лючия. – Вы же ни слова мне не сказали!

– Вы… озадачили меня, – с запинкой произнес князь Андрей, и Лючия в очередной раз вспомнила ляминские наставления. – До меня донеслись обрывки ваших разговоров с Шишмаревым… я и не предполагал, что вы с ним столь коротко знакомы.

– Вот те на! – вспыхнула Лючия. – Вас изумило мое с ним знакомство? Но разве этот подлец не друг вам?! Ведь именно он помогал вам устроить наше венчание.

Только потом она сообразила, как ужасно звучат ее слова, и даже руку ко рту прижала, пытаясь их остановить, но поздно. Как говорят эти русские – слово не воробей… ну и так далее. Лючия вся сжалась, вообразив, какая буря сейчас на нее обрушится, однако князь Андрей только хрипло перевел дыхание и ответил ей не сразу, а после тяжелой заминки:

– Вы вправе… вправе думать так, однако же тому была причина, чтобы я… чтобы я и он сошлись в этом деле.

Лючия прижала руку к сердцу, так вдруг ударило болью. Дело? Он называет их брак – делом? Похитил, можно сказать, девицу, сделал ее женщиной – из самых благородных побуждений, заметьте, чтобы спасти свою сестру.

Дело! А сломанная судьба Александры Казариновой? Это все – дело?

– Ну что же, надо полагать, я сегодня испортила вашу шутку своей резвостью, – сказала она устало. – Вы хоть успели получить Ульянину вольную от Наяды Шишмаревой?

– Вольную? – переспросил князь Андрей тоном величайшего изумления. – Так вы… знали про вольную? Знали?!

– Ульяна мне все рассказала, – сухо обронила Лючия. – Хотя я предпочла бы услышать это от вас.

– Так вот почему вы вернулись, – пробормотал князь Андрей задумчиво. – Ну что ж, в храбрости вам не откажешь.

– А в чем откажешь? – задиристо буркнула Лючия.

– Да ни в чем, – усмехнулся князь. – Я знаю вас много лет, я обманом женился на вас, утешая себя тем, что ежели меж нами нет любви, так хотя бы жена моя будет красива, добра и умна. Все это так, да… но в вас вдруг появилось нечто… нечто… не подберу слова! Девочка, знакомая мне с детства, оказалась самой загадочной из всех женщин, каких я знал.

Лючия еще крепче прижала руку к сердцу. Слабое средство унимать боль, конечно. Однако сейчас-то с чего разболеться сердцу, спрашивается?! Конечно, у него были другие женщины… Кто-то же научил его всем тем пленительным навыкам, с которыми раз или два уже познакомилась Лючия и которых забыть не может. Но все это было прежде. До нее! Сегодня она сожгла за собою все мосты, отрезала все пути к возвращению в Венецию. Теперь, именно теперь она воистину признала себя его женой, приняла прошлое Александры Казариновой и будущее княгини Извольской… ну, значит, только от нее зависит, станет ли ее супруг искать утешения на стороне!

– С самого начала, с той самой встречи в трактире у Фотиньи меня что-то настораживало, – продолжал князь Андрей, не замечая, что его спутница затаила дыхание. – Что-то было не так… в вас, в вашем поведении. Я никак не мог понять, что меня беспокоит. А сегодня вдруг понял!

– Поняли? – дрогнувшим голосом переспросила Лючия. Ее вдруг озноб пробрал. О господи, так он понял… что? Что она была в сговоре с Шишмаревым? Или?..

– Сашенька, – вдруг торопливо проговорил, будто выдохнул, князь Андрей, – я услышал сегодня – или мне послышалось, будто вы меня… будто я вам… будто вы просили Шишмарева…

Хвала престолу господню! От облегчения Лючия едва чувств не лишилась. Он, значит, услышал, как она врала Шишмареву о своей любви к князю Андрею. Так вот, значит, чем он объясняет странности в ее поведении.

Но ведь это удача, это необыкновенная удача! Князь Андрей сам подсказывает ей и ответ, и образ действий – и выход из того положения, в какое они оба попали. Теперь еще придумать бы, как бы это половчее склонить его к поцелую, и тогда Лючии не составит никакого труда заморочить ему голову и упрочить свою роль в его жизни!

Думать долго не пришлось: мерзлая дорога, которая, словно вслушиваясь в их разговор, прекратила на некоторое время строить путникам козни, ни с того ни с сего решила вновь проявить свой норов. Сначала страшно тряхнуло слева – князь Андрей издал сдавленное проклятие, свалившись с сиденья, потом – справа, и Лючия со стоном повалилась на него, да так удачно, что нечаянно оседлала распростертого князя.

Верно, судьба ей сегодня была такая: преодолевать этот путь только верхом!

Лошади по тряскому месту шли мелкой рысью, и Лючия невольно подпрыгнула несколько раз на животе князя Андрея… нет, сказать правду, она оказалась чуть ниже его живота, а точнее, она сидела на… О господи, движения, которые она нечаянно совершает, так напоминают те, страстные, самозабвенные, в их первую ночь!

Тут Лючия с изумлением обнаружила, что руки князя Андрея вцепились в ее бедра, а в самую сердцевину ее тела упирается что-то тугое, твердое… согнутое столь мучительно, что Лючия совершенно безотчетно, из чистого человеколюбия, начала высвобождать страдальца из плена тугих кюлот и тесного исподнего, что ей удалось сделать весьма быстро. Ничего удивительного: человеколюбие иной раз вынуждает к истинным подвигам!

И только сейчас она сообразила, что между ними нет теперь никакой преграды: ведь в те достопамятные времена дамы прятали свое естество лишь под рубахами да юбками, и все это, задранное и скомканное, лежало сейчас пышными облаками на груди и ногах князя Андрея. И Лючия не сдержала стона, потому что ее лоно, чудилось, загорелось огнем.

О… восхитительно! Это было восхитительно! Он в ее власти, он снова принадлежит ей! И она доставит ему несколько мгновений страданий за все те дни, когда так страдала по его вине. Покрепче стиснула его бока коленями, сковывая движения… как вдруг получила хороший урок на тему, кто кем повелевает в любви.

Рука князя Андрея стремительным, страстным движением огладила ее лицо, а когда пальцы коснулись ее губ, Лючия поцеловала их и даже лизнула. И вдруг эти увлажненные пальцы скользнули вниз, пробрались под юбки, безошибочно отыскав путь в кудрявых кущах, с силой приникли к бутону, который зрел пылким желанием. Это было больше, чем могла выдержать Лючия! Они бились друг в друга, и даже не стонали, а кричали, доводя друг друга до изнеможения, до сладкой боли. Наконец Лючия обессиленно рухнула на грудь князя Андрея и нашарила его пальцы губами.

Ох, это… этот запах – запах мужчины и женщины, слившихся и излившихся в любовном порыве! Было две реки – стала одна… И Лючия вдруг поняла, что ее ложь, преподнесенная Шишмареву, вовсе не была ложью.

Часть IV АЛЕКСАНДРА

17 В театре

Она погибла. Она погибла и знала об этом.

Конечно, ее привезли сюда, чтобы убить, но Александра проведала об этом давно и не то чтобы смирилась с этой мыслью, но как бы свыклась с ней. Нет, она погибла потому, что греховно принадлежала мужчине!

Нет, не то…

Мысли путались, Александру бросало то в жар, то в холод. Если бы он был жестокий насильник и ее терзало бы отвращение к своему оскверненному телу, нашла бы способ прервать свою жизнь. И сил достало бы, в этом Александра уже могла убедиться. Но она отдалась ему не только по доброй воле, но со страстью, и она погибла именно потому, что этого человека, причинившего ей лютую боль, а также презрительно отринувшего ее, она не смогла презреть и возненавидеть.

Мысль о нем – сладостная судорога во всем теле, а не мысль! – была первой, когда Александра очнулась, и только потом на нее обрушились воспоминания и ужас: она погибла!